Василий II Тёмный

Василий II Васильевич Тёмный<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Великий Князь Московский
27 февраля 1425 — 25 апреля 1433
Предшественник:	Василий I Дмитриевич
Преемник:	Юрий Дмитриевич
не позднее 28 сентября 1433 — 31 марта 1434
Предшественник:	Юрий Дмитриевич
Преемник:	Юрий Дмитриевич
начало июля 1434 — 7 июля 1445
Предшественник:	Василий Юрьевич Косой
Преемник:	Дмитрий Юрьевич Шемяка
26 октября 1445 — 12 февраля 1446
Предшественник:	Дмитрий Юрьевич Шемяка
Преемник:	Дмитрий Юрьевич Шемяка
17 февраля 1447 — 27 марта 1462
Предшественник:	Дмитрий Юрьевич Шемяка
Преемник:	Иван III Васильевич
Князь Коломенский
апрель 1433 — сентябрь 1433
Рождение:	10 марта 1415(1415-03-10) Москва
Смерть:	27 марта 1462(1462-03-27) (47 лет) Москва
Место погребения:	Архангельский собор в Москве
Род:	Рюриковичи
Отец:	Василий I Дмитриевич
Мать:	Софья Витовтовна
Супруга:	Мария Ярославна Боровская
Дети:	Юрий Большой, Иван III, Юрий Молодой, Андрей Большой, Семён, Борис, Анна, Андрей Меньшой

Васи́лий II Васи́льевич Тёмный (10 марта 1415 — 27 марта 1462, Москва) — великий князь московский с 1425 года, пятый (младший) сын великого князя владимирского и московского Василия I Дмитриевича и Софьи Витовтовны.

Борьба за власть

В начале 1415 года, перед его рождением, его мать Софья сильно заболела и находилась при смерти. Однако вскоре она выздоровела.

После смерти в 1430 году великого князя Литовского Витовта, деда Василия II, против него выступила коалиция удельных князей во главе с его дядей — князем звенигородским Юрием Дмитриевичем и его сыновьями Василием Косым и Дмитрием Шемякой. В ходе войны, осложнённой одновременной борьбой с Казанью и Великим княжеством Литовским, великокняжеский престол несколько раз переходил к галицким князьям, которых поддерживали Новгород и временно Тверь.

8 февраля 1433 года в Москве состоялась свадьба Василия Васильевича с Марией Ярославной. На свадьбу прибыл князь Дмитрий вместе с братом Василием (Юрий Дмитриевич и Дмитрий Красный отсутствовали). Во время празднования Захарий Кошкин (по другой версии — Пётр Добрынский) «узнал» драгоценный пояс на Василии Юрьевиче: пояс якобы был украден у великого князя Дмитрия Донского во время его свадьбы с Евдокией Дмитриевной в Коломне и в дальнейшем попал к Василию Косому. Присутствовавшая на торжестве Софья Витовтовна сорвала пояс с Василия Юрьевича.

В 1433 князь Юрий захватил Москву, но позже из-за немноголюдного населения (Василий II призвал всех москвичей поехать на время в Коломну), был вынужден отказаться от Московского престола. Вскоре Василий II получил звание князя Коломенского. «Сей город сделался истиной столицей великого княжения и многолюдной и шумной» — описывает историк Н. М. Карамзин Коломну того времени. Коломна служила центром объединённых сил, сочувствовавших великому князю в его политике «собирания Руси». Многие жители покинули Москву, отказавшись служить князю Юрию, и направились в Коломну. Улицы Коломны были запружены подводами, город на некоторое время превратился как бы в столицу Северо-Восточной Руси почти со всем административно-хозяйственным и политическим штатом. Получив поддержку, Василий смог вернуть себе трон, однако в ходе войны ещё несколько раз его лишался.

7 июля 1445 года в сражении у окрестностей Суздаля Василий II с объединёнными русскими войсками потерпел поражение от казанского войска под командованием казанских царевичей — Махмуда и Якуба (сыновей хана Улу-Мухаммеда), в результате сам Василий II и его двоюродный брат Михаил Верейский были взяты в плен, но 1 октября 1445 года они были освобождены. Точных данных об условиях освобождения нет, однако это была большая сумма, также ряд городов были отданы на кормление.

Также по условиям этого кабального договора, по мнению некоторых источников, было создано в пределах России, в Мещере Касимовское ханство, первым ханом которого стал сын Улу-Мухаммеда — царевич Касим.

В 1446 Василий II был захвачен в Троице-Сергиевой лавре и 16 февраля ночью от имени Дмитрия Юрьевича Шемяки, Ивана Можайского и Бориса Тверского, которые, как пишет историк Н. М. Карамзин, велели ему сказать «Для чего любишь татар и даешь им русские города на кормление? Для чего серебром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь народ податями? Для чего ослепил брата нашего, Василия Косого?», он был ослеплён, отчего получил прозвище «Тёмный», после чего был вместе с супругой отправлен в Углич, а мать его Софья Витовтовна отправлена в Чухлому. В 1447 году Василий посетил Ферапонтов монастырь и получил благословение игумена Мартиниана на поход против овладевшего Москвой Дмитрия Шемяки. С большим трудом он вернул себе московский трон.

Внешняя политика

Отношения с Литвой и Новгородом

После вторжения во псковскую землю в 1426 году Витовт, не добившись успеха, начал переговоры с псковичами, союзниками Василия II. С целью смягчить условия мира Василий направил к Витовту своего посла Александра Владимировича Лыкова. Отношения между Псковом и Литвой, тем не менее, продолжали оставаться напряжёнными и после заключения перемирия.

Понимая неизбежность нового столкновения с Василием Косым, Василий II пытался нормализовать отношения с Новгородской республикой. Зимой 1435—1436 гг. он уступил новгородцам часть спорных земель, обязавшись послать своих людей для размежевания земель. После победы над Василием Косым великий князь отказался от выполнения прежних обязательств. Тем не менее новгородцы, желая сохранить свою самостоятельность в международных отношениях, не сопротивлялись политике Москвы (так, весной 1437 года Новгород без сопротивления уплатил Москве «чёрный бор» — одну из самых тяжёлых податей).

В 1440 году после гибели от рук заговорщиков великого князя Сигизмунда на литовской престол вступил Казимир Ягайлович (с 1447 года — польский король). Вскоре в Литве разгорелась ссора между князем Юрием Семёновичем (Лугвеньевичем) и Казимиром IV. Закрепившийся в Смоленске Юрий после первой неудачной попытки был выбит Казимиром, и Юрий бежал в Москву. «Прорусская» партия Литвы оказалась в числе противников Казимира IV.

Новгородцы и псковичи поспешили заключить договоры с Казимиром IV. В ответ на это Василий II выступил в поход против Новгородской республики зимой 1440—1441 гг. Его союзники псковичи разорили Новгородскую землю. Василий II захватил Демон и разорил ряд новгородских волостей. В ответ на это новгородцы также организовали ряд разорительных походов в великокняжеские владения. Вскоре новгородский архиепископ Евфимий и великий князь (вместе с псковичанами) заключили мирный договор, согласно которому Новгород выплачивал Москве огромный выкуп (8000 рублей).

Внешнеполитической изоляции Дмитрия Шемяки и Новгородской республики, в которой он укрепился после потери московского княжения, способствовал мирный договор Василия II с польским королём и великим князем Литовским Казимиром IV 1449 года. В 1453 году Дмитрий Шемяка был отравлен, а в 1456 году Новгородская республика была вынуждена признать свою зависимость от Москвы по Яжелбицкому договору.

Одновременно Василий обязался не поддерживать Михаила Сигизмундовича, возглавившего после смерти отца и Свидригайла Ольгердовича ту часть литовско-русской знати, которая выступала против усиления влияния польских феодалов и католической церкви на землях Великого княжества Литовского, и признал власть Казимира на всех русско-литовских землях.

Отношения с Ордой

Напряжёнными были и отношения Московского княжества с Ордой. После тяжёлой войны с царевичем Сеид-Ахметом Улу-Мухаммед с небольшими силами расположился около городка Белев, вассального Литве. Ввиду важности города в экономическом и стратегическом отношениях Василий II в 1437 году послал против хана войска во главе Дмитрия Юрьевича Шемяки и Дмитрия Юрьевича Красного. Устилая свой путь грабежами и разбоями, князья, достигнув Белева, опрокинули татар, вынудив их искать убежище в городе. Несмотря на то, что попытка овладеть городом для московских воевод оказалась неудачной, на следующий день татары пошли на переговоры. Понадеявшись на свои силы, воеводы разорвали переговоры и 5 декабря возобновили сражение. Русские полки были разбиты. Войска Улу-Мухаммеда отступили из-под Белева.

Под впечатлением от успеха под Белевым Улу-Мухаммед 3 июля 1439 года подступил к Москве. Василий II, не готовый к отражению войск противника, покинул Москву, возложив обязанности по обороне города на воеводу Юрия Патрикеевича. Не сумев овладеть городом, Улу-Мухаммед, простояв под Москвой 10 дней, повернул назад, разграбив окрестности.

Татарские набеги на русские земли не прекращались, участившиеся в конце 1443 года из-за сильных морозов. В конце концов недавний противник Руси царевич Мустафа в связи с тяжёлыми условиями проживания в степи обосновался в Рязани. Не желая терпеть присутствия татар на своих землях, Василий II выступил в поход против незваных гостей, и объединённые русско-мордовские войска разгромили татарское войско на реке Листани. Царевич Мустафа был убит. Именно во время этого сражения впервые отличился Фёдор Васильевич Басёнок.

К середине 1440-х годов набеги Улу-Мухаммеда на Русь заметно участились, а в 1444 году хан начал строить планы по присоединению Нижнего Новгорода, чему способствовали тесные связи суздальско-нижегородских князей с ордынцами. Между великим московским князем Василием II и казанским ханом развернулась ожесточённая борьба за Нижний Новгород, бывший тогда богатым волжским городом и важным стратегическим центром. Зимой 1444 года хан, овладев Нижним Новгородом, продвинулся даже дальше, захватив Муром. В ответ на эти действия Василий Второй собрал войска и выступил из Москвы во время Крещения. Василий II, согласно летописным источникам, располагал внушительными силами, в связи с чем хан не решился вступать в бой и отступил к Нижнему Новгороду. Вскоре город был отбит, а татары были разбиты под Муромом и Гороховцем. Успешно завершив кампанию, великий князь возвратился в Москву.

Весной 1445 года хан Улу-Мухаммед послал в поход на Русь своих сыновей Мамутяка и Якуба. Узнав об этом, Василий II не придал этому событию важного значения, так как был успокоен успехами прошлого года. Из Москвы великий князь выступил в Юрьев, куда затем прибыли воеводы Федор Долголдов и Юрий Драница, оставившие Нижний Новгород. Поход был организован плохо: князья Иван и Михаил Андреевичи и Василий Ярославич прибыли к великому князю с малыми силами, а Дмитрий Шемяка и вовсе не принял участия в походе. Войско великого князя потерпело катастрофическое поражение в битве под Суздалем. Василий II попал в плен, но был отпущен 1 октября. Дмитрий Шемяка ненадолго утвердился на престоле. За Василия II был обещан большой выкуп. Кроме того, татарским феодалам были розданы «кормления» — право на поборы с населения Руси. 17 ноября 1445 года Василий II вернулся в Москву, но был встречен холодно, отчуждённо-враждебно.

В 1447 году княживший в Новгороде Дмитрий Шемяка отказался от посылки дани в Орду, вслед за чем от неё отказался и Василий. С 1449 по 1459 год произошла серия вторжений орды Сеид-Ахмеда, не принесших решительных результатов. В частности, в 1450 году ордынцы были разбиты на реке Битюге в бассейне среднего течения Дона в ходе глубокого московского упреждающего похода, а в 1451 году татарами была осаждена Москва и сожжён её посад.

Итоги правления

Василий II ликвидировал почти все мелкие уделы внутри Московского княжества, укрепил великокняжескую власть. В результате ряда походов в 1441—1460 усилилась зависимость от Москвы Суздальско-Нижегородского княжества, Новгородской земли, Пскова и Вятской земли. По приказу Василия II митрополитом был избран русский епископ Иона (1448 год). Его посвятил в митрополиты не константинопольский патриарх, а собор русских архиереев, что стало началом независимости русской церкви от константинопольского патриархата.

За несколько дней до кончины он приказал казнить детей боярских боровского князя Василия, заподозренных в заговоре.

Василий II был болен сухотной болезнью (туберкулёзом). Он велел лечить себя обычным в то время способом: по нескольку раз зажигать на разных частях тела трут. Это, естественно, не помогло, а в местах многочисленных ожогов развилась гангрена и он в марте 1462 года скончался.

Завещание князя писал дьяк Василий по прозвищу Беда.

Семья

Московские князья (1276—1598)
Даниил Александрович Юрий Даниилович Иван I Калита Симеон Гордый Иван II Красный Дмитрий Донской Василий I Василий II Тёмный Иван III Василий III, жена Елена Глинская Иван IV Грозный Фёдор I Иоаннович Юрий Звенигородский Василий Косой Дмитрий Шемяка

Жена и дети

Женой Василия II была Мария Ярославна, дочь удельного князя Ярослава Боровского. В октябре 1432 года состоялось их обручение, а 8 февраля 1433 года — свадьба. У Василия и Марии было восемь детей:

• Юрий Большой (22 января 1437—1441).
• Иван III (22 января 1440 — 27 октября 1505) — великий князь московский с 1462 по 1505 год.
• Юрий (Георгий) Меньшой (1441—1472) — князь дмитровский, можайский, серпуховской.
• Андрей Большой (1446—1493) — князь углицкий, звенигородский, можайский.
• Симеон (1447—1449).
• Борис Волоцкий (1449—1494) — князь волоцкий и рузский.
• Анна (1451—1501) жена с 1465 Василия Ивановича Рязанского (1447-1483)
• Андрей Меньшой (1452—1481) — князь вологодский.

Предки

Василий II Тёмный — предки

Иван Калита               Иван II Иванович Красный                       Елена               Дмитрий Иванович Донской                             Александра Вельяминова                       Василий I Дмитриевич                                   Константин Васильевич Суздальский               Дмитрий Константинович Суздальский                       Евдокия Дмитриевна Суздальская                             Константин Васильевич Ростовский               Василиса Константиновна Ростовская                       Мария Ивановна Московская               Василий Тёмный                                         Гедимин Литовский               Кейстут Литовский                       Витовт Литовский                             Бирута                       Софья Витовтовна Литовская                                   Анна

Литература

• Белов Е. А. Василий Васильевич Темный // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Зимин А. А. [annals.xlegio.ru/rus/zimin/zim1_04.htm Витязь на распутье: феодальная война в России XV в]. — М.: Мысль, 1991. — ISBN 5-244-00518-9.
• Хмыров М. Д. [www.bibliotekar.ru/hmyrov/44.htm Василий II Васильевич (Тёмный)] // [dlib.rsl.ru/viewer/01003544167#?page=2&view=list Алфавитно-справочный перечень государей русских и замечательнейших особ их крови]. — СПб.: Тип. А. Бенке, 1870.

Ссылки

• [nasledie.russportal.ru/index.php?id=history.bibliotheka14_35 Послание от Патриарха Иерусалимского Иоакима к Великому Князю Василью Васильевичу, прощательное все его грехи и клятвы, бывшия на нём] // «Древняя Российская Вивлиофика», ч. 14. М., 1790.
• [www.hrono.ru/biograf/vasili2.html Василий Васильевич Тёмный] // проект «Хронос»
• [www.bibliotekar.ru/karamzin/50.htm Карамзин Н. М. «История государства Российского» том V]
• [www.calc.ru/391.html Родословные таблицы великих и удельных князей Владимирских и Московских XIII—XVII вв.]

Отрывок, характеризующий Василий II Тёмный

– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.