Васильев, Алексей Иванович

Алексей Иванович Васильев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет работы В. Л. Боровиковского (конец XVIII века)</td></tr>
министр финансов Российской империи
8 сентября 1802 — 15 августа 1807
Монарх:	Александр I
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Фёдор Александрович Голубцов
Рождение:	11 марта 1742(1742-03-11) Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть:	27 августа 1807(1807-08-27) (65 лет) Санкт-Петербург, Российская империя
Отец:	Иван Васильевич Васильев (ум.1754)
Мать:	Ирина Андреевна Володимерова
Автограф:

Барон (1797), затем граф (09.1801) Алексе́й Ива́нович Васи́льев (11 марта 1742, Санкт-Петербург — 27 августа 1807, там же) — крупный финансист и законодатель рубежа XVIII и XIX веков, первый министр финансов Российской империи (1802—1807), почётный член Академии наук (1796), член Российской академии (1801).

Биография

Алексей Иванович родился 28 февраля 1742 в Санкт-Петербурге. Он происходил из семьи хотя и дворянской, но по происхождению почти что подьяческой. Дед — обер-секретарь Адмиралтейств-коллегии, отец — Иван Васильевич, сенатский секретарь. У Алексея была сестра Анна (1741—1816), в замужестве Голубцова, её сын Ф. А. Голубцов, и два брата: Андрей (1743—1788) и Иван (1763-1802).

Получил образование в коллегии юнкеров при канцелярии Сената. Служил протоколистом в канцелярии Сената, с 1762 — секретарь генерал-прокурора (вначале А. И. Глебова, затем А. А. Вяземского), с 1764 — правитель дел канцелярии генерал-прокурора А. А. Вяземского. С 1770 — обер-секретарь 3-го департамента Сената, работал в комиссии по составлению общегосударственной окладной книги, устройству казённых палат и преобразованию Экспедиции о государственных доходах. В результате принятых мер податное дело в России было приведено в порядок.

Состоял у истоков Экспедиции о государственных доходах (в качестве её обер-секретаря, 1773). Для Уложенной комиссии провёл кодификацию финансового права. Написал также наставление вновь учрежденным в губерниях казенным палатам.

С 1781 — действительный статский советник, управляющий вновь учреждённой Экспедицией для ревизии государственных счетов, к которой вскоре было присоединено винное, соляное и горное управление. В случае болезни генерал-прокурора А. А. Вяземского Васильев докладывал императрице дела государственного казначея. С 1791 — тайный советник.

С 1793 — главный директор Медицинский коллегии и (одновременно) сенатор. Ему удалось расширить деятельность коллегии без увеличения расходов, преобразовать административное устройство и улучшить материальную базу медицинской части в России. Медико-хирургические училища в столицах он преобразовал в медико-хирургические академии.

Руководство финансовым ведомством

В ноябре 1796, после того, как императором стал Павел I, Васильев был назначен государственным казначеем. С 1797 — действительный тайный советник. Значительно улучшил счетоводство, оказавшееся в крайне неудовлетворительном положении при его предшественниках. Работал над схемой перечеканки медной монеты, призванной увеличить курс ассигнаций. 13 марта 1799 года был награждён орденом Св. Андрея Первозванного.

После конфликта с одним из ближайших к императору вельмож, Кутайсовым, был в ноябре 1800 уволен от всех должностей, но с восшествием на престол Александра I опять назначен государственным казначеем и восстановлен в других должностях (март 1801). После создания министерств был в 1802 назначен министром финансов.

Провёл две важные законодательные меры. В 1802 был утверждён устав о государственных лесах, внесший значительные улучшения в порядок заведования лесными имуществами. В 1806 получило силу закона разработанное под его непосредственным руководством горное положение, которое частично восстановило принцип горной свободы (в течение многих десятилетий этот документ был с небольшими изменениями основой российского горного законодательства). Руководил также разработкой нового откупного закона, который, среди прочего, ограничил количество питейных домов и запретил откупщикам содержать трактиры. Заслугой Васильева стало заметное сокращение государственного долга. В 1802 финансовое ведомство смогло погасить облигации на 3,5 млн гульденов, а в 1804-08 гг. был закрыт генуэзский заем (3 млн пиастров). Бюджетный дефицит он покрывал выпуском новых ассигнаций и регулярными займами в казённых банках. Также упорядочил порядок взимания гербового сбора (закон от 28 ноября 1806 года).

Умер Алексей Иванович Васильев 15 августа 1807 в Санкт-Петербурге. Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. На посту министра его сменил племянник Фёдор Голубцов.

Частная жизнь

Васильев вошёл в высшее общество благодаря браку с родственницей своего патрона Вяземского, Варварой Сергеевной, урождённой княжной Урусовой (1751—1831). К 1797 году он увеличил своё незначительное прежде состояние до 2000 душ (в Саратовской губернии). По свидетельству Вигеля

В нём была вся скромность великих истинных достоинств. Простота его жизни была не притязание на оригинальность, не следствие расчетов, а умеренности желаний и давнишних привычек. Будучи происхождения незнатного, едва ли дворянского, он не ослеплялся счастием, никогда не забывался среди успехов. Сам Сперанский рассказывал при мне, как даже он был тронут патриархальностию, которою все дышало в его доме.

В семье Васильева было две дочери — Екатерина (1781—1860; замужем за генералом от инфантерии князем Сергеем Николаевичем Долгоруковым) и Мария (1784—1829; замужем за генералом от кавалерии графом Василием Васильевичем Орловым-Денисовым). Не имея мужского потомства, первый министр финансов передал графский титул племяннику В. Ф. Васильеву.

• Жена и дочери на портретах В. Боровиковского
• Varvara Serg. Vasileva by Borovikovsky.jpg

  Варвара Сергеевна, жена

• Catherine Alexeevna Dolgorukova by Borovikovsky.jpg

  Екатерина Долгорукая

• M.A. Orlova-Denisova by Borovikovsky.jpg

  Мария Орлова-Денисова

Литература

• Шилов Д. Н. Государственные деятели Российской империи. Главы высших и центральных учреждений. 1802—1917. Биоблиографический справочник. СПб, 2001. С. 115—117.
• Шишанов, В. Суждения А. И. Васильева об ассигнациях в России и его взгляды на них / В.Шишанов // Банкаўскі веснік. — 2014. — №5(610). — Май. — С. 69—71.[www.nbrb.by/bv/cont.asp?id=9996]

Предшественник: -

Министр финансов Российской империи 1802—1807

Преемник: Фёдор Александрович Голубцов

Отрывок, характеризующий Васильев, Алексей Иванович

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?