Васильев, Анатолий Исаакович
| Анатолий Васильев | |
| Профессия: | |
|---|---|
| Годы активности: |
1964 — наст. время |
| Театр: | |
| Награды: |
|
Анатолий Исаакович Васильев (род. 26 сентября 1939, Москва) — российский актёр театра и кино, кинорежиссёр. Заслуженный артист России (1999).
Содержание
Биография
Анатолий Васильев родился в Москве; после окончания средней школы некоторое время был рабочим сцены в Московском театре драмы и комедии. Отслужив в армии, в 1961 году поступил в Щукинское училище, в мастерскую Альберта Борисова.
Ещё в 1962 году вместе с однокурсником Борисом Хмельницким Анатолий Васильев написал музыку для студенческого спектакля «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Б. Брехта, — спектакля, с которого два года спустя началась любимовская «Таганка»[1].
В 1964 году, когда Юрий Любимов возглавил Театр на Таганке, Васильев, тогда ещё студент 3-го курса, стал актёром преобразованного театра и дебютировал на его сцене в роли Янг Суна в «Добром человеке из Сезуана»[1]. Васильев и Хмельницкий очень скоро стали «официальными композиторами» театра. «Два года, — вспоминал Васильев, — мы учились и не учились… Мы приходили в училище, за нами ходили толпы… Преподаватели спрашивали: „А как там у вас на Таганке?“ Мы же сдавали мастерство, а наши дипломы были по работам в Театре на Таганке. И в труппе тогда мы были лидерами…»[1]
Васильев и Хмельницкий написали музыку и к спектаклям «Жизнь Галилея» и «Антимиры», но в последнем у них уже появился соавтор — Владимир Высоцкий, вскоре оттеснивший обоих на второй план[1].
В 1966 году Анатолий Васильев окончил Училище им. Щукина и поступил на отделение режиссёров телевидения Высших курсов сценаристов и режиссёров (мастерская Л. Трауберга), которые окончил в 1970 году. С этого времени, продолжая служить в Театре на Таганке, был режиссёром-постановщиком творческого объединения «Экран».
В 1970—1978 годах Васильев был женат на актрисе Марине Неёловой. Затем на протяжении 30 лет состоял в фактическом браке с актрисой Ией Саввиной (познакомились в 1979 году). Официально брак был заключён лишь за две недели до её смерти, в 2011 году[2].
Творчество
Театр
- 1964 — «Добрый человек из Сезуана» Б. Брехта. Постановка Юрия Любимова — Янг Сун
- 1965 — «Десять дней, которые потрясли мир» по Д. Риду. Постановка Ю. Любимова — от театра, Цыган, красногвардеец, Солдат революции
- 1965 — «Антимиры» А. Вознесенского. Постановка Ю. Любимова
- 1967 — «Послушайте!» по стихам В. Маяковского. Постановка Ю. Любимова
- 1967 — «Пугачёв» С. Есенина. Постановка Ю. Любимова — Зарубин
- 1972 — «Под кожей статуи свободы» Е. Евтушенко. Постановка Ю. Любимова — Гитарист, Студент
- 1975 — «Пристегните ремни» Г. Бакланова и Ю. Любимова. Постановка Ю. Любимова — Старшина Пономарёв, Игорь
- 1980 — «Дом на набережной» по роману Ю. Трифонова. Постановка Ю. Любимова — Ширейко
- 1981 — «Владимир Высоцкий». Постановка Ю. Любимова
- 1998 — «Шарашка», по мотивам романа А. Солженицына «В круге первом». Постановка Ю. Любимова — Каган
- 2008 — «Замок» по роману Ф. Кафки. Постановка Ю. Любимова — Хозяин
Фильмография
Режиссёр
- 1970 — Цвет белого снега (короткометражный)
- 1976 — Город с утра до полуночи
- 1978 — Фотографии на стене
- 1980 — Плывут моржи
- 1989 — И вся любовь
Актёр
- 1972 — Петерс — Александр Веленко, казначей савинковского союза
- 1974 — Морские ворота
- 1987 — В Крыму не всегда лето — Микола Андреевич Шевченко
Напишите отзыв о статье "Васильев, Анатолий Исаакович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Васильев А. И. [1001.ru/books/vysotskij/046.htm Владимир Высоцкий. Посмертная судьба] // Вагант : журнал. — Москва, 1992. — № 4 (29). — С. 10—11.
- ↑ Ушкова Г. [www.eg.ru/daily/cadr/27448/ Ия Саввина вышла замуж за две недели до смерти]. Кино и ТВ. eg.ru (5 сентября 2011). Проверено 12 июня 2016.
Ссылки
- [taganka.theatre.ru/actors/vasilyev/ Анатолий Васильев на сайте театра на Таганке]
Отрывок, характеризующий Васильев, Анатолий Исаакович
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
