Васильев, Василий Ефимович

Василий Ефимович Васильев
Прозвище	«Гренадер»
Псевдоним	«Гассан»
Принадлежность	Российская империя Российская империя→ РСФСР РСФСР→ СССР СССР, Украинская ССР Украинская ССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1915—1917 1918—1960
Звание
Командовал	4-й Туркестанский стрелковый полк, 2-я Туркестанская стрелковая дивизия, 138-я Карпатская стрелковая дивизия, 50-я стрелковая дивизия, 27-я мехдивизия, 73-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война в России, Борьба с басмачеством, Великая Отечественная война
Награды и премии	СССР Российской империи Других государств
В отставке	с 1960 года
Автограф

Васи́лий Ефи́мович Васи́льев (11 [23] июня 1897, Санкт-Петербург — 22 октября 1981, Киев) — военачальник советской армии ВС СССР, русский, генерал-лейтенант, охранник В. И. Ленина (1917—1918), военный атташе в Афганистане (1931—1933), начальник разведотдела Среднеазиатского ВО (1933—1938), помощник командующего Прикарпатским ВО (1952—1960).
Член КПСС с января 1918 года.
Владел 6-ю языками, в том числе хинди.

Биография

Ранние годы

Родился 23 июня 1897 года в Санкт-Петербурге, за Нарвской заставой, в Шёлковом переулке, в русской семье рабочих Путиловского завода, приехавших в 1880-х годах из района Тирасполя.
Отец — Ефим Иванович Васильев (ум. 1939 г.), слесарь механического завода «Э. Тильманс и К°» (металлообрабатывающий завод братьев Тильманс), революционер-связной, за участие в забастовках 1905 года сослан в Минусинский край, откуда бежал и осел с семьёй в селе Богословка Омского уезда. Мать — Наталья Фёдоровна Васильева (ум. 1942 г.).

В 1906 году, Василий, окончив 2-й класс заводской ремесленной школы, поступил учеником в слесарно-ремонтные мастерские Плещеева за Обводным каналом. В октябре 1906 года перешёл в плотницко-столярный цех завода «Тильманс».
После ареста отца и родственников за участие в забастовках 1905 года, некоторое время после 1907 года жил в семье Н. И. Подвойского и родственников своей матери — революционеров Смидовичей.
В июле 1908 года был принят на Путиловский завод в котельно-мостовую мастерскую учеником к нагревальщику заклёпок.
В январе 1910 года по приглашению родственников уехал на зароботки в Уральский посёлок Кизел. Трудился учеником слесарно-ремонтных мастерских при шахтах.
В начале 1913 года Василий с семьёй переехал в село Богословку Омского уезда, где батрачил у помещиков.
В декабре 1914 года вернулся в Петроград.
С 1915 года — слесарь-ремонтник в шрапнельной мастерской Путиловского завода.

Первая мировая война

В 1916 году, 6 марта был арестован и посажен в Выборгскую тюрьму по обвинению «в распространении большевистских листовок и прокламаций на Путиловском заводе».
2 марта 1916 года перевезён с другими арестантами в район Старой Руссы в 3-ю роту 178-го запасного полка, где проходил военную подготовку пулемётчиком. Вскоре был отправлен в дисциплинарный батальон за антиправительственную пропаганду.
В начале июля 1916 года дисциплинарный батальон в составе 177-го запасного полка передислоцировался на фронт в район Двинска. Васильев участвовал в боях под Двинском, был ранен в рукопашной атаке, попал в госпиталь. 4 августа 1916 года был награждён Георгиевский крестом 4-й степени за храбрость. 5 августа переведён в Петроград, в 4-ю роту 2-го батальона Измайловского полка ефрейтором пулемётного расчёта. Дослужился до чина унтер-офицер.

Революционная деятельность

В 1917 году — командир пулемётной районной дружины рабочей милиции Петрограда.
25 марта 1917 года — по рекомендации Мехоношина К. А. зачислен в актив «Военки» и назначен Невским В. И. как агитатор и пропагандист в солдатском клубе «Правда».
21 апреля 1917 года — переведён в ЦК партии и назначен старшим подвижной группы по охране В. И. Ленина и членов ЦК РСДРП(б).
6 июля 1917 года, во время вооружённого конфликта с Временным правительством был арестован в особняке Кшесинской и заключён в Петропавловскую крепость; освобождён 28 июля 1917 года.
11 августа 1917 года — старший 3-й группы дружины по охране делегатов VI съезда РСДРП(б).
Заместитель командира, с 19 октября 1917 года — командир 2-го сводного отряда Красной гвардии при ЦК РСДРП(б).

Гражданская война

В конце марта 1918 года по распоряжению Главного штаба формировал 2-й Петроградский отряд (1-й Нарвский полк), которым командовал до конца Гражданской войны в 1922 г.
В 1919 года избран делегатом VIII съезда РКП(б).
С мая 1920 года комиссар 5-го, затем 255-го Китайского стрелкового полка 85-й бригады, 29-й дивизии.
В марте 1921 года — делегат X съезда РКП(б). Участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа в качестве комиссара 32-й бригады Рейснера Сводной дивизии П. Е. Дыбенко.
С 1921 по 1924 годы — комиссар 85-й бригады, 29-й дивизии в г. Омске.

Период до Великой Отечественной войны

В 1924—1928 годах учился в 5-й группе на основном (командном) факультете Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе. Был секретарём объединённого Центрального партийного бюро академий г. Москвы: академии РККА им. М. В. Фрунзе, Восточного факультета академии РККА, Высших военно-академических курсов, Хозяйственной академии им. Плеханова.

С 1928 по 1929 год — командир-комиссар 4-го Краснознамённого стрелкового Туркестанского полка (г. Коканд). Участвовал в ликвидации банд Ибрагим-бека и Курджуры, за что был награждён орденом Красного Знамени Узбекской ССР.

С 1929 по 1931 год — командир 2-й Туркестанской стрелковой дивизии.

1929 год, февраль — избран членом ЦК на IV съезде Коммунистической партии Узбекистана.

1929 год, 30 апреля — делегат III Всеузбекского Съезда Советов (г. Самарканд).

1930 год, июнь — член ЦК на V съезде КП Узбекистана (г. Ташкент)

С января 1931 по август 1933 года — военный атташе при полпредстве СССР в Афганистане после В. М. Примакова. Руководитель резидентуры «А 3», позывной «Гассан».

С сентября 1933 по февраль 1938 года — начальник разведывательного отдела штаба Среднеазиатского военного округа после К. А. Батманова.

Репрессии

В феврале 1938 года был арестован и обвинён в шпионаже в пользу разведок иностранных государств. Осуждён по «сталинскому списку» от 12 сентября 1938 года, отнесён к 1-й категории (подлежащих расстрелу) за подписями: Сталин, Молотов, Жданов. Приговор заменён на 10 лет лагерей. Отбывал наказание в Казахстанских лагерях.
В конце 1942 года был вызван в г. Москву, где ему предложили «искупить вину кровью», с последующей реабилитацией — отправиться на фронт с пониженным званием, в качестве командира подразделения.

Великая Отечественная война

С 1943 по 1944 год — заместитель командира 66-й стрелковой дивизии, полковник.
Был ранен в бою, лечился в госпитале.
С 17 февраля 1944 по 11 мая 1945 года — командир 138-й Карпатской орденов Красного Знамени и Суворова стрелковой дивизии, в составе 17-го гвардейского стрелкового корпуса (ком. А. Гастилович), 18-й армии, 4-го Украинского фронта, гвардии полковник.
Участник Парада Победы 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади.

Послевоенная деятельность

С 1945 по 1946 годы — командир 50-й стрелковой дивизии, генерал-майор.
С 1946 года по сентябрь 1948 года — командир 27-й механизированной дивизии.
С сентября 1948 года по 1952 год — командир 73-го стрелкового корпуса, сменив на этом посту Батицкого П. Ф.
С 1952 по 1960 годы — заместитель командующего Прикарпатского военного округа, начальник отдела боевой подготовки округа, генерал-лейтенант.

После отставки по состоянию здоровья и выхода на пенсию жил в г. Киеве в Печерском районе на бул. Дружбы Народов, 21. Член Киевского горкома компартии. Глава Совета старых большевиков при областном Доме офицеров и киевском филиале Центрального музея В. И. Ленина. Член совета при республиканском товариществе «Знание» (укр. «Знання»). Почётный работник завода «Арсенал». Делегат XXV съезда КПСС и XXIV съезда КПУ.

Умер 22 октября 1981 года в больнице «Феофания». Похоронен на Байковом кладбище г. Киева.

Воинские звания

• Ефрейтор — с 5 августа 1916 г.
• Унтер-офицер
• Комбриг
• Комдив
• Полковник — с 1943 г.
• Генерал-майор — с 11 июля 1945 г., постановление Совета Народных Комиссаров СССР № 1683.
• Генерал-лейтенант — с 3 августа 1953 г., постановление Совета Министров СССР № 2050.

Семья

• Первая жена — Анна Николаевна была репрессирована с двумя детьми в 1938 году, после ареста Васильева. Погибла в начале 1940-х годов в лагере близ посёлка Большая Мурта Красноярского края, где сидела вместе со второй женой разведчика Рихарда Зорге — Е. Максимовой.
• Вторая жена — Александра Георгиевна Васильева (урождённая — Гритчина) (1919—1997 гг.). С 1941 по 1945 год — старший лейтенант медслужбы, ветеран Великой Отечественной войны. Дочь — Ирина (род. 1957 г.), преподаватель философии.

Награды

• 2 ордена Ленина
• Орден Октябрьской Революции
• 4 ордена Красного Знамени (1944 г., 1945 г.)
• орден Суворова II степени (1945 г.)
• орден Кутузова II степени
• орден Трудового Красного Знамени
• Орден Красной Звезды
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Орден Трудового Красного Знамени Узбекской ССР (2-й вариант 1930 г.)
• Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии»
• Медаль «За воинскую доблесть. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина»
• Орден Красной Звезды (ЧССР) (вариант до 1960 г.)
• Медаль «Партизану Отечественной войны»
• Медаль «За укрепление дружбы по оружию» (ЧССР) серебряной степени

Интересные факты

В дилогии «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» актёр Н. Охлопков в своей роли Василия — помощника и телохранителя Ленина, использовал собирательный образ В. Е. Васильева.

Фильмография

• 1976 — С Лениным в сердце — (документальный) к/студия «Укркинохроника», реж. А. А. Слесаренко, авт. сцен. Б. Хандрос — главная роль.
• 1977 — Наша биография. Год 1919. — телепередача, Главная редакция программ для молодёжи ЦТ, режиссёры: А. Корвяков, А. Монастырёв — интервью.

Библиография

• [www.dissercat.com/content/kritika-burzhuaznykh-falsifikatsii-istorii-bolshevistskikh-organizatsii-ukrainy-v-period-pod В. Васильєв. Найдорожче (Спогади). — Київ: видавництво ЦК ЛКСМУ «Молодь», 1971. — 263 с., 8 л. іл. Тираж 2500 (укр.) /Василий Ефимович Васильев. Самое дорогое (Воспоминания).]
• [militera.lib.ru/memo/russian/vasilev_ve/index.html Васильев В. Е. И дух наш молод. — М.: Воениздат, 1981. — 368 с., 2 л. ил. — (Военные мемуары). Тираж 65000 экз. / Литературная запись Б. И. Хандроса / 1-е издание — К.: «Молодь», 1978.]

Литература

• Калинин Н. В. Это в сердце моём навсегда. — М.: Воениздат, 1967, с. 144—145.
• [www.dissercat.com/content/kritika-burzhuaznykh-falsifikatsii-istorii-bolshevistskikh-organizatsii-ukrainy-v-period-pod В. Васильєв. Найдорожче (Спогади). — Київ: видавництво ЦК ЛКСМУ «Молодь», 1971. — 263 с., 8 л. іл. Тираж 2500 (укр.) / Василий Ефимович Васильев. Самое дорогое (Воспоминания).]
• А. А. Гречко. Через Карпаты. — М.: военное издательство Министерства обороны СССР, 1972. — 484 с., изд. 2-е, доп. С. 81, 166, 170, 473.
• Дёмин Н. С. Война и люди. — М.: Воениздат, 1972. — 272 с. (Военные мемуары). Тираж 100 000 экз. С. 247—248.
• Володимир Зоц. Комісари. Нариси. — Київ: видавництво «Веселка», 1977. — 64 с. Тираж 115 000. С. 22-27. (укр.) / Владимир Афанасьевич Зоц. Комиссары. Очерки.
• [militera.lib.ru/memo/russian/vasilev_ve/index.html Васильев В. Е. И дух наш молод. — М.: Воениздат, 1981. — 368 с., 2 л. ил. — (Военные мемуары). Тираж 65000 экз. / Литературная запись Б. И. Хандроса / 1-е издание — К.: «Молодь», 1978.]
• Советский воин. № 10, 1985. — Журнал, рубрика «Из почты „Советского воина“». С 41.
• История Киева. Том 3-й. Киев социалистический. Книга 2-я. — Киев: издательство «Наукова думка», 1986. — 440 стр. Тираж 165 000 экз. С. 117.
• И. Романовский. Без права на дубль. Записки режиссёра телевидения. — Москва: «Искусство», 1986. — 112 стр. Тираж 7000 экз. С. 56.
• Гр. Кипнис-Григорьев. Такая долгая любовь… «Литературная газета». № 43 (5161), 21 октября 1987 г.
• Лурье В. М., Кочик В. Я. ГРУ: дела и люди. — СПб.: Издательский Дом «Нева»; М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2002, с. 218—219.
• Г. В. Кузнецов. Так работают журналисты ТВ. Учебное пособие для ВУЗов. — М.: издательство Московского университета, 2004. — 400 с., изд. 2-е, пер. Тираж 3000 экз. Часть 2-я. Глава «„Неудобный“ патриотизм?».[evartist.narod.ru/text7/21.htm#%D0%B7_12]

Отрывок, характеризующий Васильев, Василий Ефимович

«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.