Васильев, Иларион Васильевич
| Васильев Иларион Васильевич |
Васильев Иларион Васильевич (1801—1832) был законоведом.
Родился в Рязанской губернии.
В 1819 году окончил нравственно — политическое отделение Московского университета со степенью кандидата прав. В 1823 году в Московском университете защитил магистерскую диссертацию на тему: «Рассуждение о законах государства Российского, изданных от основания оного до нынешних времён, с показанием причин периодической оных законов перемены и постепенной образованности, в какой они ныне».
С 1828 года И. В. Васильев — адъюнкт по кафедре русского законоведения Московского университета. Занимал также должность синдикта университетского правления и секретаря училищного комитета при университете. В 1829 году вышел в отставку. Полный же перечень его должностей и званий излагается следующим образом : «магистр нравственных и политических наук, соревнователь Общества истории и древностей Российских, секретарь училища при Московском университете, учитель русского законоведения, секретарь учительской конференции при Московском коммерческом училище».
Предметом научных исследований была история права и законодательства.
И. В. Васильев был одним из первых российских исследователей истории русского права, при этом он ставил своей задачей не только описать конкретные законодательные акты, но и раскрыть причины их возникновения и дальнейшего изменения, рассматривал законодательные изменения как прогрессивный процесс, как движение от несовершенных законодательных актов к современным, цивилизованным. В то же время автор видел и существенный недостаток законодательства Русского государства — их множественность, бессистемность и противоречивость, а потому он полагал целесообразным проведение кодификационных работ, чтобы «привести законы в систематический порядок и собрать их в один общий состав». Кроме того, И. В. Васильев предпринял попытку толкования ряда терминов старого русского уголовного процесса.
И. В. Васильев был автором первого в российском правоведении учебника, ориентированного на всех обучающихся, а не только на юристов. Его «Новейшее руководство к познанию российских законов» было предназначено для всех юношей, поскольку он считал, что российские законы нужны всем, без какого — либо исключения. Каждый народ имеет свои законы, обусловленные его верой, правлением, наукой, торговлей и промышленностью.
По мнению И. В. Васильева, история российского права в своём развитии прошла три этапа: древний, средний и новый. В своём учебнике он излагал только действующее, новое право, закрепляющее основы организации и деятельности государственной власти в России. При этом использовал весьма оригинальный способ изложения. В учебнике нет авторских комментариев и оценок, весь материал взят из действующих законов, но изложен таким образом, что позволяет приобрести чёткое представление о соответствующем государственно — правовом институте. По своей структуре и содержанию «Новейшее руководство» представляет собой неофициально систематизированную конституцию, поскольку в ней освещены практически все вопросы, которые традиционно входят в конституцию: изложен образ правления и дана характеристика царской власти как самодержавия, раскрыт порядок подготовки и принятия законов и порядок их опубликования и вступление в действие.
Кроме того, большая часть учебника отведена изложению правового статуса органов государственной власти, которые в тот период назывались присутственными местами и подразделялись на три вида: судебные, хозяйственные и исполнительные. Государственное же управление осуществляли Государственный совет, Святейший правительствующий Синод, Правительствующий высший Сенат, Главный штаб его Императорского величества, министерства.
Как следует из учебника И. В. Васильева, закон в тот период понимался как постановление Верховной власти, по которому обязаны поступать подданные. Как видим, определение содержит лишь один признак — общеобязательность законов для всех подданных, однако в нём отсутствуют более значимые признаки, характеризующие закон как акт высшей юридической силы и способы формирования и принятия закона. Однако уже в тот период признаётся необходимость опубликования законов, и самое главное, с фактом опубликования связывается начало его вступления в силу, и отсутствие обратной силы. Закон вступал в силу сразу же после его опубликования и действовал только на будущее время. Из-под юрисдикции законов изымалось духовенство, которое должно было руководствоваться Кормчей книгой. Ещё одна характерная деталь: в случаях, когда гражданские законы имели пробелы, разрешалось применять военное законодательство.
И. В. Васильев подготовил около 20 публикаций.
Изречения Лакемонцев, собранные Плутархом Москва, 1819
Обозрение римского законодательства Москва, 1820
О духе законов, ныне существующих в Российском государстве Москва, 1824
Речь о духе законов Москва, 1826
Краткая история Государства Российского для начинающих Москва, 1825; 1830
Новейшее руководство к познанию российских законов Ч. 1-2 Москва, 1826, 1827
Фемида или Начертание прав, преимуществ и обязанностей женского пола в России на основании существующих законов Москва, 1827
О сущности и пользе законов вообще и необходимости изучения отечественных законов Москва, 1828
Новейшее историческое, политическое, статистическое и географическое описание Царства Польского Москва, 1826—1827
Напишите отзыв о статье "Васильев, Иларион Васильевич"
Ссылки
Профиль Васильева на сайте юридическая Россия:
www.law.edu.ru/person/person.asp?persID=1132724
Прижизненное издание Васильева:
www.bibliard.ru/vcd-685-1-1070/goodsinfo.html?&sexpired=%D0%B2%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%B5%D0%B2
Биографию Васильева написал Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII—XX веков в 2 томах, Москва, Зерцало, 2007
Примечания
Отрывок, характеризующий Васильев, Иларион Васильевич
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
