Васильев, Николай Алексеевич (генерал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Алексеевич Васильев
Дата рождения

27 июля 1900(1900-07-27)

Место рождения

д. Скачели, Черновская волость, Новгородский уезд, Новгородская губерния, Российская империя[1]

Дата смерти

27 октября 1971(1971-10-27) (71 год)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Войска ОГПУ (НКВД), пехота

Годы службы

19191968

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

298-я стрелковая дивизия
80-я гвардейская стрелковая дивизия
24-й гвардейский стрелковый корпус
1-й стрелковый корпус
36-й гвардейский стрелковый корпус

Сражения/войны
Награды и премии
В отставке

с 1968

Никола́й Алексе́евич Васи́льев (27 июля 1900 года — 27 октября 1971 года) — советский военачальник, генерал-лейтенант (1944), Герой Советского Союза (26 октября 1943).





Биография

Родился в деревне Скачели (Новгородская губерния)[1] в крестьянской семье. Окончил начальную школу, был ремонтным рабочим на станции Люболяды Октябрьской железной дороги.

В годы Гражданской войны Н. А. Васильев с марта 1919 года красноармейцем проходил службу в 17-м отдельном стрелковом батальоне в городе Новгород.

Межвоенный период (1921—1941)

После войны с мая 1921 года Н. А. Васильев — красноармеец внутренней службы по охране водного транспорта Балтийско-Мариинской системы Верхне-Волжского района в городе Тверь, с апреля — красноармеец войск внутренней службы Волховского района в городе Новгород. С марта 1923 года — младший и старший агент, стрелок 14-й команды 4-го района стрелковой военизированной охраны путей сообщения Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги. В марте 1926 года Н. А. Васильев был направлен на учёбу в Школу усовершенствования комсостава стрелковой охраны путей сообщения, по окончании которой вновь направлен для прохождения службы в состав 4-го района стрелковой военизированной охраны путей сообщения Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги, начальник 14-й команды, командир 3-го и 4-го взводов, инструктор штаба и начальник штаба 4-го района, командир 6-го отряда. С мая 1932 года — начальник штаба сначала 27-го, а с января 1933 года — 19-го железнодорожных полков войск ОГПУ в городе Великие Луки. С ноября 1933 года — слушатель высшей пограничной школы войск НКВД, по окончании в июне 1935 года был назначен командиром и военкомом 64-го железнодорожного полка войск НКВД. С апреля 1937 года Н. А. Васильев — командир 22-го Колымского стрелкового полка войск НКВД Приморского округа. С июня 1940 года — начальник Управления пограничных войск НКВД Армянского округа.

Великая Отечественная война

С началом Великой Отечественной войны Н. А. Васильев — начальник штаба 250-й стрелковой дивизии, которая находилась на формировании в Московском военном округе в городе Владимир. По завершении формирования дивизия была подчинена 30-й армии Фронта резервных армий, затем Западного фронта и участвовала в Смоленском сражении, вела тяжёлые наступательные и оборонительные бои на белыйском и демидовском направлениях. В сентябре 1941 года Н. А. Васильев был откомандирован на учёбу в Академию Генштаба им. К. Е. Ворошилова, но в ноябре отозван в город Куйбышев и назначен командиром 298-й стрелковой дивизии, которая находилась на формировании в Сибирском военном округе в городе Барнаул. В феврале 1942 года дивизия была переброшена на Западный фронт, где в составе 50-й армии вела оборонительные бои юго-западнее города Юхнов. В августе 1942 года дивизия была передислоцирована на Сталинградский фронт и включена в состав 4-й танковой армии. Части дивизии с ходу вступили в бой с противником в районе села Котлубань (Городищенского района) в общем направлении Малая Россошка и нанесли ему существенный урон в живой силе и боевой технике.
4 августа 1942 года Н. А. Васильеву было присвоено очередное звание генерал-майор. В последующем дивизия вела тяжёлые наступательные и оборонительные бои в составе 4-й танковой и 24-й армий Донского фронта. В декабре 1942 года дивизия была передана в состав 21-й армии этого же фронта и участвовала в ликвидации окружённой под Сталинградом группировки противника, за что генерал-майор Н. А. Васильев был награждён орденом Суворова 2-й степени. За боевые отличия в Сталинградской битве, мужество и героизм личного состава 298-я стрелковая дивизия была преобразована в 80-ю гвардейскую.
С февраля 1943 года генерал-майор Н. А. Васильев исполнял должность заместителя командующего войсками 64-й (с апреля 1943 года — 7-я гвардейская) армии в составе Донского, затем Воронежского фронтов, в этой должности занимался укреплением обороны армии на реке Северский Донец в районе города Белгород. С 17 апреля 1943 года — командир 24-го гвардейского стрелкового корпуса, который в составе этих же армии и фронта участвовал в Белгородско-Харьковской наступательной операции и освобождении городов Белгород и Харьков. За умелое руководство частями корпуса Н. А. Васильев был награждён орденом Кутузова 2-й степени. В конце сентября соединения и части корпуса вышли к реке Днепр севернее города Верхнеднепровск и форсировали её. «Только благодаря находчивости генерала Васильева, сумевшего мобилизовать подручные переправочные средства и привлечь к помощи местное население…» — отмечалось в аттестационном листе на присвоение ему воинского звания генерал-лейтенанта. Части корпуса в числе первых форсировали Днепр с ходу и захватили плацдарм на правом берегу, за что Н. А. Васильеву 26 октября 1943 года было присвоено звание Героя Советского Союза. В январе 1944 года корпус участвовал в Кировоградской наступательной операции и освобождении города Кировоград.
17 января 1944 года Н. А. Васильеву было присвоено очередное звание генерал-лейтенант. В последующем его части, форсировав реку Южный Буг в районе города Первомайск, преследовали противника в направлении городов Котовск, Рыбница, в мае 1944 года — вступили на территорию Румынии и завязали бои южнее города Ботошани.
С июня 1944 года Н. А. Васильев — командир 1-го стрелкового корпуса 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта. Корпус принимал участие в Витебско-Оршанской, Полоцкой, Шяуляйской, Рижской и Мемельской наступательных операциях, в освобождении Прибалтики и разгроме курляндской группировки противника, за что генерал-лейтенант Н. А. Васильев был награждён орденами Кутузова 1-й степени и Суворова 2-й степени.

После войны

После войны генерал-лейтенант Н. А. Васильев продолжал командовать 1-м стрелковым корпусом. С апреля 1948 года находился на учёбе на Высших академических курсах при Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. По их окончании с апреля 1949 года командовал 36-м гвардейским стрелковым корпусом Прибалтийского военного округа, с декабря 1949 года — главный военный советник при главнокомандующем Корейской народной армией, с июля 1950 года — по совместительству военный атташе при посольстве СССР в КНДР. Участвовал в разработке плана нападения Северной Кореи на Южную[2]. Освобождён от обязанностей за «просчёты в работе, проявившиеся в период контрнаступления американских и южнокорейских войск в северных районах Кореи»[3]. С ноября 1950 года находился в распоряжении Главного управления кадров, затем в мае 1951 года был назначен старшим военным советником командующего Румынской народной армии. С апреля 1957 года — начальник особой группы, а с мая 1958 года — заместитель начальника 5-го управления Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба. С октября 1959 года — военный атташе при посольстве СССР в КНР. С апреля 1964 года состоял в распоряжении Главного разведывательного управления Генштаба, затем в августе того же года был назначен начальником факультета офицеров стран народной демократии Военно-дипломатической академии Советской Армии. С октября 1968 года в отставке.

Скончался в Москве 27 октября 1971 года. Похоронен на Введенском кладбище Москва.

Награды

Напишите отзыв о статье "Васильев, Николай Алексеевич (генерал)"

Примечания

  1. 1 2 Ныне в Батецком районе, Новгородская область, Россия.
  2. Попов И., Лавренёв С., Богданов В. Корея в огне войны. — Жуковский; М.: Кучково поле, 2005. — С. 74—75.
  3. Попов И., Лавренёв С., Богданов В. Корея в огне войны. — Жуковский; М.: Кучково поле, 2005. — С. 221.

Литература

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2700 Васильев, Николай Алексеевич (генерал)]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Васильев, Николай Алексеевич (генерал)

Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.
– Eh bien? [Ну?] – сказал Наполеон.
– Un cosaque de Platow [Платовский казак.] говорит, что корпус Платова соединяется с большой армией, что Кутузов назначен главнокомандующим. Tres intelligent et bavard! [Очень умный и болтун!]
Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову, Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с собой и начал спрашивать:
– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.