Василько, Василий Степанович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Василько
укр. Василько Василь Степанович
Имя при рождении:

Василий Степанович Миляев

Дата рождения:

26 марта (7 апреля) 1893(1893-04-07)

Место рождения:

с. Бурты, Вязовская волость,
Черкасский уезд,
Киевская губерния,
Российская империя

Дата смерти:

18 марта 1972(1972-03-18) (78 лет)

Место смерти:

Одесса, Украинская ССР, СССР

Профессия:

актёр, театральный режиссёр, театральный педагог

Гражданство:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Годы активности:

19121956

Театр:

Одесский украинский музыкально-драматический театр

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Васи́лий Степа́нович Васи́лько (укр. Василько Василь Степанович; настоящая фамилия — Миляев; 18931972) — украинский советский театральный актёр, режиссёр, педагог, историк и теоретик сценического искусства. Народный артист СССР (1944).





Биография

Василий Василько родился 26 марта (7 апреля1893 года в селе Бурты (ныне — Шполянского района, Черкасская область, Украина) в семье Степана Платоновича Миляева, в ту пору главного бухгалтера в имении помещика Ханенко. Всего в семье было пятеро детей.

В 1913—1916 годах учился в Киевском университете св. Владимира на филологическом факультете.

С юношеских лет увлекался театром, участвовал в любительских спектаклях.

Впервые выступил на профессиональной сцене в украинской труппе М.К. Садовского в Киеве в 1912 году (роль Тымоши — «Сватанье на Гончаривци» Г.Ф. Квитки-Основьяненко). В 1915—1916 годах работал в Товариществе украинских актёров под руководством И. Марьяненко.

Работал в театрах различных городов Украины, таких как: «Молодой театр» (1918—1919), Первый театр УСР им. Т. Шевченко (1919—1920), в труппе передвижного театра «Кийдрамте» под руководством Л. Курбаса (1920—1921), с которой в 1922 году вошёл в созданный театр «Березиль» (с 1935 — Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко) (1922—1925) (все в Киеве), Харьковский Краснозаводской рабочий украинский театр (1928—1933), затем — Сталинский украинский драматический театр (ныне Донецкий академический украинский музыкально-драматический театр) (1933—1938), Черновицкий украинский музыкально-драматический театр (с 1954 — имени О.Ю. Кобылянской) (1943—1948, художественный руководитель и директор театра).

С 1920 года начал режиссёрскую деятельность.

В 1922—1926 годах учился в режиссёрской лаборатории театра «Березиль» в Киеве.

В 1926—1928, 1939—1941 годах — режиссёр, художественный руководитель, в 1948—1956 годах — главный режиссёр театра украинской Госдрамы в Одессе (с 1930 — Одесский Театр Революции, с 1946 — Одесский украинский музыкально-драматический театр им. Октябрьской революции1995 года — имени В. Василько)).

С 1919 года начал работать как театральный педагог. С 1929 года преподавал в Харьковскм музыкально-драматическом институте (ныне Харьковский национальный университет искусств имени И. П. Котляревского). Преподавал в Одесском театрально-художественном училище. Организатор ряда театральных студий: при театре украинской Госдрамы в Одессе (1926—1927), при театре в Сталино (1933—1938) и др. Среди учеников — В. Галицкий, В. Добровольский, В. Довбищенко, Б. Оселедчик, Е. Пономаренко.

В 1942—1943 годах подготовил концертные программы «На Вкраїні милій», «І вражою злою кров'ю волю окропіте».

Автор многих инсценировок произведений классичесской и современной литературы.

Автор статей по театру, исследований по истории и теории сценического искусства, пьес.

Василий Василько — руководитель специальной музейной комиссии по созданию в 1923 году Театрального музея при Художественном объединении «Березиль», возглавляемого Л. Курбасом (ныне Государственный музей театрального, музыкального и киноискусства Украины) в Киеве.

С 1956 года находился на пенсии. Жил в Одессе.

Умер 18 марта 1972 года. Похоронен на 2-м Христианском кладбище Одессы.

Семья

  • Первая жена — Любовь Михайловна Гаккебуш (1888—1947), актриса, народная артистка Украинской ССР (1943)
  • Вторая жена — Юлия Николаевна Розумовская, актриса, балетмейстер.

Награды и звания

Творчество

Роли в театре

Постановки

Инсценировки

Сочинения

  • «Линицкая Любовь Павловна» (1957)
  • «В. Ф. Левицкий» (1958)
  • «Николай Садовский и его театр» (1962)
  • «Фрагменты режиссуры» (1967)
  • «Театру отдана жизнь» (автобиографическая, издана после смерти автора) (1984).
  • «Инсценизации» (1987)
  • «В Молодом театре» (1991).

Память

  • С 1995 года Одесский академический украинский музыкально-драматический театр носит имя режиссёра[1].
  • На фасаде театра установлена мемориальная доска, свидетельствующая о том, что в этом театре работал В. Василько.
  • В театральном музее хранится множество экспонатов: афиши, программки, фотографии, книги, рисунки, письма, кресло В. Василько.
  • В 1993 году в Одессе, по инициативе театра был проведён Фестиваль «Классика на сцене», посвященный 100-летию со дня рождения В. Василько.
  • Памятная доска установлена также в Одессе на фасаде дома по улице Короленко 10, где жил режиссёр (в двух кварталах от его театрального Дома).
  • В 1993 году в Черновцах на фасаде дома по улице И. Котляревского 9, где жил режиссёр, установлена мемориальная доска.
  • На могиле В. Василько сооружён памятник (1973, скульптор М. Степанов).

Напишите отзыв о статье "Василько, Василий Степанович"

Примечания

  1. [vo.od.ua/rubrics/kultura/13847.php Его имя носит театр]

Ссылки

  • [bse.sci-lib.com/article003434.html Василий Василько в БСЭ]
  • Василько Василий Степанович — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.day.kiev.ua/177701/ «Василий Василько: Чему меня научил Лесь Курбас» — статья для газеты (1967)]
  • [www.history.org.ua/eng_index.php?l=EHU&verbvar=Vasylko_V&abcvar=3&bbcvar=33 Василько Василь Степанович] (укр.)
  • [bukviche.naxx.ru/Arhiv/agaz09_04_2008/Imena1604.php Незабутні імена] (укр.)

Отрывок, характеризующий Василько, Василий Степанович

– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.