Васильченко, Семён Филиппович

Семён Филиппович Васильченко
Дата рождения:	3 февраля 1884(1884-02-03)
Место рождения:	Станица Гниловская, Область Войска Донского Российская империя
Дата смерти:	1937(1937)
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Партия:	РСДРП(б)
Основные идеи:	марксизм
Род деятельности:	революционер

Семён Филиппович Васильченко (3 февраля 1884, Станица Гниловская, Область Войска Донского — 1937) — российский профессиональный революционер.

Родился в небогатой семье железнодорожника. Из-за нехватки денег и смерти отца не смог окончить школу. В детском возрасте пошёл работать, сменил много специальностей. В 1901 году после знакомства с И. И. Ставским принял решение о вступлении в РСДРП, вскоре организовал рабочие кружки на ряде предприятий Дона. В 1902 году принял активное участие в Ростовской стачке, в 1903 году возглавил кружок под названием «Отчаянный», с членами которого была проведена демонстрация на главной улице Ростова-на-Дону, успех и дерзость протеста были отмечены В. И. Лениным. За участие в акции протеста девятнадцатилетний Семен Васильченко получил четыре года каторги, был закован в кандалы и отправлен в Сибирь. Широкий резонанс имела его пламенная ответная речь на суде, которая потом перепечатывалась в ленинской «Искре».

Вскоре бежал в Читу, где продолжил революционную деятельность, руководил забастовкой на Забайкальской железной дороге и после её окончания нелегально вернулся в Ростов-на-Дону. Принял активное участие в событиях революции 1905 года в Ростове, был членом боевого штаба восстания, помощником руководителя восстания — Ю. П. Бутягина, а после смерти своего друга Анатолия Сабино возглавил отряда бомбистов на Темернике. 16 мая 1905 года был арестован и получил семь лет каторги в Херсонском централе. Отбыв наказание, отправился на поселение в Иркутскую губернию, в 1914—1915 годах дважды бежал. В Иркутске создал организацию — «Союз сибирских рабочих», наладил подпольную типографию. Вёл выездную агитационную работу в Чите, Красноярске. В июне 1915 года по доносу организацию раскрыли, а Васильченко арестовали. Сидел в тюрьме до начала 1917 года. В конце марта 1917 года отправлен партией в Ростов-на-Дону, где возглавил Ростово-Нахичеванский комитет большевиков, выпускал газету «Наше Знамя». В 1917 году избран от Донской области в Учредительное Собрание. В конце 1917 принял активное участие в боях с калединцами. После занятия Ростова Калединым бежал в Харьков, где работал в областном комитете партии, наладил выпуск газеты «Донецкий Пролетарий». Позже перебрался в Ростов-на-Дону, назначен чрезвычайным комендантом города. С июня по сентябрь 1918 года входил в состав Донского Советского правительства. Позже работал на ряде должностей на Южном фронте гражданской войны.

Постепенно отошёл от революционной деятельности, сосредотачиваясь на литературе. Писал очерки, повести и романы, среди которых можно выделить: «Речи Тихого Дона», «Великий рычаг коммунизма», «Мы не виноваты» (все до 1920 года), «По падям Забайкалья» (1921 год), «После первого боя» (1922 год), «Карьера подпольщика» (1924 год), «После декабря» 1926 год), «Первый бой» (1926 год в соавторстве И. И. Ставским). Впоследствии работал в государственном издательстве, был редактором газеты «Читатель и писатель».

В 1923 году во время болезни В. И. Ленина и обострившейся внутрипартийной борьбы Васильченко, среди прочих, подписал «Письмо 46-ти», поддержав левую оппозицию в РКП(б). В романе «Не той стороною» (1928) дал художественную трактовку оппозиции после смерти В. И. Ленина. Роман был раскритикован с литературной и политической точек зрения и изъят из библиотек.

Репрессирован и расстрелян в 1937 году. После смерти Сталина реабилитирован.

Память

Именем Семёна Васильченко назван один из переулков города Ростова-на-Дону.

Ссылки

• Васильченко Семен Филиппович // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
• [www.donlib.ru/memorable-dates/2009/2/3/semen-filippovich-vasilchenko.html О Семёне Васильченко на сайте центральной библиотечной системы г. Ростова-на-Дону]

Отрывок, характеризующий Васильченко, Семён Филиппович

Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.