Васильчиков, Виктор Иларионович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Иларионович Васильчиков

генерал-адъютант Виктор Иларионович Васильчиков
Дата рождения

3 (15) мая 1820(1820-05-15)

Дата смерти

5 (17) октября 1878(1878-10-17) (58 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

штаб

Годы службы

1839—1867

Звание

генерал-лейтенант

Сражения/войны

Покорение Кавказа,
Венгерский поход,
Крымская война

Награды и премии

Князь Ви́ктор Иларио́нович (Илларионович) Васи́льчиков (3 [15] мая 1820 — 5 [17] октября 1878) — русский генерал, участник Крымской войны.





Биография

Сын героя Наполеоновских войн князя Илариона Васильевича, родился 3(15) мая 1820 года и по окончании Пажеского корпуса 8 августа 1839 был определен на службу корнетом в Лейб-гвардии Конный полк.

В 1842 году Васильчиков был прикомандирован к отдельному Кавказскому корпусу, где исполнял обязанности адъютанта генерала П. Х. Граббе, и в течение года принимал участие в ряде экспедиций против горцев, выказав себя отважным офицером.

Пожалованный 16 января 1844 года, по возвращении с Кавказа флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству, сопровождал императора в мае того же года в поездке в Берлин, Гаагу и Лондон. В 1844—1845 годах направлялся в различные губернии для наблюдения за рекрутскими наборами. В 1845 состоял в свите Николая I в поездке по итальянским государствам.

20 июня 1849 направлен в действующую армию, где состоял при генерал-фельдмаршале князе Паскевиче в походе против венгров. 13 июля был послан с депешами к императору, затем командирован в драгунский корпус, с которым участвовал в боевых действиях. 7 августа 1849 произведен в полковники. За боевые отличия был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.

В 1850—1852 совершал инспекционные поездки по Европейской части России и Сибири.

В июне 1853 года, при начале осложнений с Турцией, Васильчиков был послан императором Николаем I в Бухарест к командующему Южной армией князю Горчакову для передачи ему личных взглядов государя на политическое положение и проведения их на месте путём соответствующих им распоряжений главнокомандующего. По очищении нами Дунайских княжеств Васильчиков вместе с 12-й пехотной дивизией прибыл в Крым и в ноябре 1854 года, по настоянию великих князей Николая и Михаила Николаевичей, лично убедившихся в неурядице и отсутствии всяких распоряжений по гарнизону Севастополя со стороны начальника штаба генерал-лейтенанта Моллера и помощника его, полковника Попова, Васильчиков был назначен исполняющим дела начальника штаба севастопольского гарнизона. Васильчиков принял это назначение при самых тяжелых условиях: главнокомандующий князь Меншиков неоднократно выказывал ему своё нерасположение, в осаждённом городе не было единоначалия, начальники отдельных частей обороны действовали вполне самостоятельно и были скорее во враждебных друг к другу отношениях. Васильчиков, по словам генерал-адъютанта А. П. Хрущёва, «имел много прекрасных качеств и принял возложенную на него обязанность с душевным желанием пользы и добра. Ему недоставало только опытности и твердости характера». Тем не менее он успешно справился с делом и прежде всего обратил внимание на состояние перевязочных пунктов и облегчение участи раненых. Для этого он обратился с горячим воззванием к частной благотворительности и сумел привлечь к ней жителей Севастополя. Быстро явились постели, белье, бинты, корпия, посуда и частные и общественные дома под лазареты; выпущенные арестанты составили отличную и самоотверженную прислугу, женщины стали сестрами милосердия; продовольствие улучшилось благодаря пожертвованиям торговцев. Затем он урегулировал наряд войск на дневные и ночные работы. Наконец, он принял все меры к тому, чтобы сократить напрасную трату снарядов и пороха (до 50 тысяч пудов в месяц), грозившую оставить осаждённый город без боевых припасов, и вообще согласовать удовлетворение насущных интересов двух враждовавших в нём ведомств, морского и сухопутного.

Вниманием к нуждам гарнизона и госпиталей Васильчиков снискал себе большую популярность в войсках. Его деятельность казалась настолько необходимой, что однажды адмирал Нахимов, на предупреждение о грозившей ему опасности, сказал:
Не то вы говорите-с, убьют-с меня, убьют-с вас, это ничего-с, а вот если израсходуют князя Васильчикова — это беда-с: без него не сдобровать Севастополю.

Особую же распорядительность проявил Васильчиков в организации перехода гарнизона в одну ночь на Северную сторону, приняв на себя всю ответственность за эту трудную и рискованную операцию, так как князь Горчаков не пожелал подписать диспозицию для очищения Севастополя и предложил сделать это Васильчикову. Князь последним перешел мост на северную сторону из горящего под огненным дождем города.

Он был награждён орденами Св. Георгия 4-й (в кавалерском списке Григоровича — Степанова не значится)[1] и 3-й степеней (15 июня 1855 года, № 491 по кавалерским спискам)

Во все продолжение геройской защиты Севастополя отличался неусыпными трудами и при отражении штурма, произведеннаго 6 июня на левый фланг нашей оборонительной линии, оказал блистательную храбрость и примерное мужество.

Также имел ордена Св. Владимира 3-й степени, золотым палашом с надписью «за храбрость»; 10 апреля 1855 г. пожалован чином генерал-майора с назначением в свиту Его Императорского Величества, а затем, 8 сентября 1855 г., и званием генерал-адъютанта.

27 декабря 1855 года Васильчиков был назначен начальником штаба Южной армии и затем председателем комиссии для раскрытия злоупотреблений по интендантству Южной и Крымской армий. Будучи членом комиссии по улучшению военной части, представил записку о состоянии русской кавалерии, результатом которой стала идея создания Кавалерийской академии.

Назначенный 17 апреля 1857 года директором канцелярии военного министерства и произведённый 6 декабря того же года в генерал-лейтенанты, Васильчиков через год занял пост товарища военного министра, а в мае 1858 стал управляющим военным министерством. Состоя в этой должности, обратил внимание на чудовищные злоупотребления винных откупщиков, беспощадно грабивших население. Для начала он просил императора ввести свободную торговлю вином в войске Донском. Для этого пришлось преодолеть значительное сопротивление влиятельных лиц, наживавшихся на винном откупе, а также противодействие министерства финансов. Тогда же император принял решение об отмене откупной системы по всей России. Кипучая деятельность расстроила здоровье князя, и в 1861 он был уволен по болезни в бессрочный отпуск за границу, откуда следил за проведением реформы. В 1863 откупная система была отменена. Продолжительное лечение не принесло ему пользы, и 16 июля 1867 г. он подал прожение об отказе от службы и решил посвятить себя сельскому хозяйству в своем имении Лебедянского уезда Тамбовской губернии.

Достиг больших успехов в сельском хозяйстве и приобрел репутацию знатока этого дела, к которому за советом обращались как частные лица, так и государственные чиновники.

В отставке много занимался литературной деятельностью, печатал статьи и брошюры по сельскохозяйственным вопросам, среди них стоит особо отметить: «Несколько слов о вольнонаемном труде» (Москва, 1869); «Не угодно ли Вам?» (Москва, 1870).

Умер 5 (17) октября 1878 года. За год до смерти Васильчиков составил записку «О том, почему русское оружие постоянно терпело неудачи и на Дунае и в Крыму в 1853—1855 гг.» («Русский архив», 1891 г.). Причины их Васильчиков усматривает, главным образом, в дурной стратегической подготовке военных действий и эпиграфом записки ставит «аксиому»: «Победа неизменно дается тому, кто в назначенный день умеет сосредоточить наиболее сил на предусмотренном театре действий».

Награды

Иностранные:

Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 г. СПб., 1886
  • Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869
  • Столетие военного министерства. 1802—1902. Память о членах военного совета. СПб.: Тип. М. О. Вольф. 1907.
  • Столетие военного министерства. 1802—1902. Указатель биографических сведений, архивных и литературных материалов, касающихся чинов общего состава по канцелярии военного министерства с 1802 до 1902 г. включительно. Книга 1. СПб.: Тип. М. О. Вольф. 1909.

Напишите отзыв о статье "Васильчиков, Виктор Иларионович"

Примечания

  1. В списках генералам по старшинству также указан только Георгий 3-го класса.

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:232113 Васильчиков, Виктор Иларионович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Васильчиков, Виктор Иларионович

В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.