Вассберг, Томас

Томас Вассберг
Личная информация

Спортивные награды
Лыжные гонки
Олимпийские игры
Золото	Лэйк-Плэсид 1980	15 км
Золото	Сараево 1984	50 км
Золото	Сараево 1984	эстафета 4x10 км
Золото	Калгари 1988	эстафета 4x10 км
Чемпионаты мира
Золото	Осло 1982	50 км
Серебро	Зеефельд 1985	15 км классика
Бронза	Зеефельд 1985	эстафета 4x10 км
Золото	Оберстдорф 1987	30 км классика
Золото	Оберстдорф 1987	эстафета 4x10 км
Серебро	Оберстдорф 1987	15 км классика
Серебро	Оберстдорф 1987	50 км

То́мас Ларс Ва́ссберг (швед. Thomas Lars Wassberg; 27 марта 1956, Леннартсфорс, Вермланд, Швеция) — шведский лыжник, 4-кратный олимпийский чемпион (1980 — в гонке на 15 км, 1984 — в гонке на 50 км и эстафете 4x10 км, 1988 — в эстафете), многократный чемпион мира.

На Олимпиаде 1980 года в Лейк-Плэсиде в гонке с раздельным стартом на 15 км Вассбергу для победы надо было показать время лучше, чем у финна Юхи Мието — 41 минута, 57 целых и 64 сотых секунды. Вассберг остановил секундомер на финише на отметке 41:57.63, опередив финна на 1 сотую секунду — наименьший интервал между первым и вторым местом в истории лыжных гонок на Олимпиадах. Беспрецедентность этого случая и драматизм ситуации явились в большой степени причиной отмены учета сотых долей секунды на лыжних гонках.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/wa/thomas-wassberg-1.html Томас Вассберг] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.olympic.org/thomas-wassberg Томас Вассберг на сайте МОК]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Вассберг, Томас

Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.