Вас (поэт)

Вас

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Вас (фр. Wace) — нормандский поэт XII века; иные варианты имени Vace, Vaice, Gace, Gasse, Uiotace (уменьшительные от Eustache), в некоторых источниках ошибочно имя интерпретировано как фамилия, и поэта называют «*Роберт Вас» (*Robert Wace).

Родился на острове Джерси около 1115 года, умер в Англии около 1183 г. Получил образование, как он сам о себе рассказывает в своих романах, в Кане (Caen).

Роман о Бруте

В своём «Романе о Бруте» (Roman de Brut), написанном в 1155 г., Вас рассказывает о подвигах Брута, потомка Энея, который после многих побед сначала над греками, потом над франками, прибывает в Альбион и там основывает Лондон; затем поэт передает историю потомков Брута, королей Великобритании, их подвиги и победы над врагами; между отдельными эпизодами интересны история короля Лира и его трёх дочерей и рассказ о набеге датских выходцев, Генкста и Горса. Вас отчасти почерпнул материал своего романа из латинской хроники Гальфрида Монмутского. По сравнению с Гальфридом Вас усиливает мотив рыцарственного поведения героев, усложняет их взаимоотношения, добавляет романические детали. Он четко формулирует куртуазные идеалы, которые станут затем непременным аксессуаром последующих рыцарских романов. Военная доблесть и великодушие, любовь к славе и чувство меры, защита слабых и сирых и щедрость — все это не облечено у Васа в религиозные одежды, что станет типичным для одного из направлений рыцарского романа, которое заявит о себе на пороге следующего столетия. Христианский элемент здесь едва намечен. В то же время все таинственное и чудесное, вообще мотивы кельтского фольклора явно увлекают поэта.

Вас широко вводит в свою книгу описания придворных празднеств и рыцарских поединков, особенно проявляя в этом свой талант. Любовные мотивы, столь конструктивные для развития куртуазного романа, не играют в книге Васа ведущей роли, занимая немного места.

Еще одно отличие от хроники Гальфрида — придуманный Васом мотив «Круглого Стола», столь важный для дальнейшего развития рыцарского романа. Король Артур в трактовке Васа царил не просто над всем западным миром; благодаря Круглому Столу он оказывался главой, «первым среди равных», некоего абстрактного мира рыцарства, символом которого и становился Круглый Стол. Он является олицетворением не только равенства всех допущенных к нему, но и своеобразного рыцарского братства, связанного как бы круговой порукой, заставляющей каждого члена этого братства уважать друг друга, приходить друг другу на помощь, отправляться на поиски своего собрата, если тот к определенному сроку не прибыл в пиршественную залу короля Артура, где помещался Круглый Стол. Завоевание права восседать рядом с другими за этим столом, поиски рыцаря, не явившегося на общую трапезу,— все это станет ведущими мотивами рыцарского романа на следующем этапе его развития. В идее Круглого Стола, не случайно возникшей при дворе первых Плантагенетов, содержалась заявка на некое мировое господство, или по крайней мере ведущую роль британской короны.

Прелесть романа заключается в правдивости рассказчика, начинающего словами: «Jo ne dis mia fable, ne jo ne voil fabler» («я никогда не рассказываю сказки, я не хочу сочинять»). Роман о Бруте содержит 18000 восьмисложных стихов. Одна из самых интересных частей — первая книга, где рассказано происхождение Круглого Стола, турниров и рыцарских празднеств. Рукописи Брута (в количестве 5 экз., хранящихся в национальной библиотеке в Париже) относятся к XIII и XV вв.

Другие сочинения

«Роман о Роллоне» (Roman de Rou), где Вас воспевает подвиги своих соотечественников, вначале имеет форму песни о деяниях, но через четыре тысячи стихов автор возвращается к восьмисложнику «Брута», подгоняя под этот ритм многочисленные эпические формулы. В 1-й части рассказана история вторжения первых нормандцев во Францию и Англию; 2-я и 3-я, написанные александрийскими стихами, содержат историю Ру, или Роллона, его сына Вильгельма Длинное Копье и Ричарда I. Самая длинная часть романа — 4-я, состоящая из 8-сложников, заключает рассказ о преемниках Ричарда вплоть до 1106 г. Роман состоит из 16142 стихов и представляет любопытный памятник истории и языка нормандцев под властью их герцогов. Кроме этих романов, Вас написал ещё: «Жизнь св. Николая», «Establissement de la feste de la Conception dicte la feste as Normands», и «Восходящую хронику нормандских герцогов» (Chronique ascendante etc.), в которой резко отражаются взаимные ненависть и соперничество французов и нормандцев.

Значение

Романы Васа драгоценны, главным образом, как источник для истории Франции, Англии и Дании в XII в. В литературном отношении «Брут» и «Roman de Rou» свидетельствуют о младенческом состоянии поэзии: стих не отделан и неровен, рифмы не всегда удачно подобраны; несмотря на это, романы Васа далеко не лишены поэтической прелести. Наивный язык поэта замечательно подходит к первобытным характерам и чувствам, которые он рисует, и придает особую красоту философским размышлениям, которыми изобилуют произведения Васа. Так, например, говоря о памятниках, воздвигнутых победителями, он предается размышлениям о бренности всех людских начинаний:

Toute rien se torne en déclin;

Tout chiet, tout meurt, tout vait afin;
Homme mueurt, fer use, fust porrist
Tur font, mur chiet, rose flaistrit
Cheval tresbuche, drap vietist:
Tout ovre fet de mainz périst.

(«Всякая вещь идет к упадку, все падает, умирает, кончается; человек умирает, железо портится, дерево гниет, башни и стены рушатся, розы блекнут, лошадь падает, сукно ветшает, все сделанное руками гибнет»). Эти размышления были бы банальны в устах современного нам поэта, но высказанные почти младенческим языком поэтом младенческой поры цивилизации, они полны поэтической меланхолии.

Литература

• «Roman de Brut par W. Le Rout de Liney» (Руан, 1838; в этой книге полная библиография предмета);
• «Notes sur Wace par Fred. Pluguet» (Руан, 1824).
• Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976, с. 38-40.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Вас (поэт)

Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.