Ватанабэ Кунитакэ

Ватанабэ Кунитакэ 渡辺国武<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр финансов Японии
10 октября 1900 года — 14 мая 1901 года
Глава правительства:	Аритомо Ямагата Хиробуми Ито
Предшественник:	Масаёси Мацуката
Преемник:	Киммоти Сайондзи
Министр финансов Японии
27 августа 1896 года — 18 сентября 1896 года
Глава правительства:	Хиробуми Ито
Предшественник:	Масаёси Мацуката
Преемник:	Масаёси Мацуката
Министр финансов Японии
8 августа 1892 года — 17 марта 1896 года
Глава правительства:	Хиробуми Ито
Предшественник:	Масаёси Мацуката
Преемник:	Масаёси Мацуката
Рождение:	29 марта 1846(1846-03-29) Окая, префектура Нагано, Япония
Смерть:	11 марта 1919(1919-03-11) (72 года) Идзу, Япония

Виконт Ватанабэ Кунитакэ (яп. 渡辺国武, 29 марта 1846 года, Окая, префектура Нагано, Япония — 11 марта 1919 года, Идзу, Япония) — японский государственный деятель, министр финансов Японии (1892—1896, 1900—1901).

Биография

Родился в семье самурая. Потеряв в детстве родителей, воспитывался бабушкой, дедушкой и старшим братом. Получил начальное военное образование и был отправлен на службу в охрану дворца в Киото.

В 1871 году вместе с братом отправились в Токио, где поступили на службу в Министерство по вопросам народных дел, а в 1873 году он переходит на работу в Министерство финансов; затем — в Министерстве внутренних дел.

Являлся сподвижником Окубо Тосимити. В 1876 году был назначен губернатором префектур Коти и Токусима, с началом Сацумского восстания в 1877 году направлен губернатором Фукуоки, а в 1879 году — вновь префектуры Коти. Затем принимает решения об уходе со всех постов, отправляется в Киото и живёт там уединенно, посвящая основное время изучению французского, немецкого и английского языков, а а также классической латыни и греческого языка.

При реорганизации правительства в 1881 году был отозван на пост начальника научно-исследовательского департамента Министерства финансов, в 1886 г. становится директором бюджетного департамента, секретарем министерства.

В 1892—1896 годах — министр финансов Японии. На протяжении всего периода нахождения в должности был вынужден искать выход из бюджетного тупика, когда оппозиция настаивала на необходимости снижения государственных расходов, в то время как военные — на увеличении ассигнований на оборону. Невозможность решить эти противоречия привела в конечном итоге к его отставке. Участвовал в создании Комитета по денежно-кредитной системе, которой был призван заниматься анализом лучшей денежной системы для развития японской экономики на долгосрочную перспективу.

В 1895 году занимал пост заместителя премьер-министра Японии и министра связи.

В 1900 году выступил из основателей организаторов политической партии Риккэн Сэйюкай. В 1900—1901 годах вновь являлся министром финансов Японии. Во время своего пребывания в должности пытался проводить политику нацеленную на экономию бюджета. Было предложено введение налогов на сахар и на спиртные напитки. сокращение числа государственных предприятий. Эти предложения получили одобрение в нижней палате парламента, но оказались заблокированы верхней палатой, что привело к его отставке.

После отставки ушел из общественной жизни. Совершил поездку в Россию до начала русско-японской войны, был лидером оппозиции к Портсмутскому мирному договору.

Литература

• Donald Keene (2002). Emperor Of Japan: Meiji And His World, 1852—1912. Columbia University Press. p. 465. ISBN 978-0-231-12341-9. Retrieved 5 January 2013.
• Marius B. Jansen (2001). The Autobiography of Ozaki Yukio: The Struggle for Constitutional Government in Japan. Princeton University Press. p. 199. ISBN 978-0-691-05095-9. Retrieved 5 January 2013.
• Nagaoka, Shinkichi (1981). «Indemnity consideration in Japanese Financial policy after Sino Japanese war of 1894-95» (PDF). Hokudai Economic Papers. 11: 1-29. Retrieved 5 January 2013.
• Mitchener, Kris James; Masato Shizume; Marc D. Weidenmier (July 2009). «Why did Countries Adopt the Gold Standard? Lessons from Japan» (PDF). NBER Working Paper. No. 15195. Retrieved 5 January 2013.
• Fraser, Andrew (December 1993). «Political Leaders of Tokushima, 1868—1912» (PDF). East Asian History. 6: 143—162. Retrieved 5 January 2013.

Отрывок, характеризующий Ватанабэ Кунитакэ

– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.