Вахтанг VI

Вахтанг VI ვახტანგ VI<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Картли
1711 — 1714
Предшественник:	Кайхосро
Преемник:	Иессе
Царь Картли
1716 — 1724
Предшественник:	Иессе
Преемник:	Иессе
Вероисповедание:	Православие, грузинская церковь
Рождение:	15 сентября 1675(1675-09-15)
Смерть:	26 марта 1737(1737-03-26) (61 год) Астрахань
Место погребения:	Успенский собор, Астрахань
Род:	Багратионы
Отец:	Леван
Мать:	Тута Гуриели
Супруга:	черкесская княжна Русудан
Дети:	Бакар III, Георгий, Тамара, Анна, Вахушти и Паата
Награды:

Вахтанг VI (груз. ვახტანგ VI) (15 сентября 1675 — 26 марта 1737, Астрахань) — царь Картли (1711—1714, 1716—1724), писатель и законодатель, занимает выдающееся место среди культурных деятелей Грузии.

История

Сын царя Левана (ок. 1660—1709), брата картлинского царя Георгия XI, Вахтанг VI, ещё 15-летним юношей был заложником в Персии, затем участвовал в восстании против Ираклия I и на 28 году жизни был назначен правителем Картли на время отсутствия её царя Георгия XI. Правление Вахтанга продолжалось 8 лет (1703—1711), но в это время он много сделал для культурного подъёма страны. Он основал в Тбилиси первую типографию, в которой были отпечатаны богослужебные и светские книги. Знаток восточных языков, Вахтанг перевел с персидского «Калилу и Димну» (при участии С. С. Орбелиани ), «Амир-Насариан» или «Завещание Шам-Кира сыну своему», «Познание творений», сочинения астрологического содержания («Звездочёт», «Тала-Масала», «Рамли»), наконец, «Тимсариани» — повесть о семи мудрецах. Писал стихи и переложил в стихотворные формы «Ответы Сократа», переведённые на грузинский язык Эр. Туркестанашвили.

По инициативе Вахтанга VI переработаны в один свод грузинские летописные сведения и в один кодекс действовавшие издревле законы и обычаи. Так составились Картлис Цховреба Дастулама и Уложение царя Вахтанга.

В 1703-1711 годах царевич Вахтанг, сын Левана и племянник картлийского царя Георгия XI, был назначен наместником в Картли. В 1711 году после смерти своего старшего брата Кайхосро, царя Картли, в войне с афганцами царевич Вахтанг по совету своих приближенных вынужден был отправиться к шахскому двору в Исфахан. Шах прислал в Картли мехмандара, который должен был сопровождать Вахтанга.

В апреле 1712 года царь Вахтанг, назначив правителем Картли своего брата Симона и отправив свою жену и сыновей в Гори, выехал из Тбилиси в Персию. По прибытии в Исфахан Вахтанг был с большими почестями принят шахом Солтан Хусейном, который полюбил его за доблесть. Шах предложил Вахтангу принять ислам, но царевич отказался. Вахтанг предложил шаху отправить одного из его братьев на царство в Картли, а сам хотел остаться заложником при шахском дворе. Персидский шах собрался отпустить Вахтанга в Картли, но его вельможи выступили против этого. В Исфахан прибыл донос о том, что при правлении Вахтанга в Картли сжигался Коран и творились насилия над мусульманами. Шах прислал в Тбилиси своего вельможу Холофу, чтобы расследовать донос на Вахтанга. Однако на самом деле шах приказал Холофе самому занять Картли, а царевича Симона выслать в Исфахан. Царевич Симон и картлийские мтавары легко договорились с иранским вельможей против Вахтанга. Мтавары написали шаху, прося его прислать на царство в Картли не Вахтанга, а его брата Иессе.

В 1714 году иранский шах отправил на царство в Картли царевича Иессе, а царя Вахтанга оставил в качестве заложника при своем дворе. Иессе обещал шаху прислать жену и сыновей Вахтанга в Исфахан, а также пятьсот картлийских семейств для поселения в Фарабаде. В том же 1714 году царевич Иессе (Аликули-хан) прибыл в Картли, где в Тбилиси был провозглашен новым царем Картли. Царица и сыновья Вахтанга удалились в Рача. По требованию Иессе иранский шах отправил Вахтанга в заключение в отдаленную провинцию Керман. Иессе помогал кахетинскому царю Давиду в отражении вторжений дагестанцев. Горцы Дагестана вторглись в Кахетию и разорили Хунан. Иессе отправил к ним на помощь спаспета Луарсаба с войском в Сабаратиано, но он потерпел поражение. Тогда Иессе отправил Автандила Амилахора с войском в Сагареджо, но и он не добился успеха.

Иранский шах Солтан Хусейн, недовольный правлением картлийского царя Иессе, в 1716 году назначил новым царем Картли его брата Вахтанга. Вахтанг был вызван из Кермана в Исфахан, где шах назначил его царем Картли и спасаларом Ирана. Вахтанг был отправлен шахом в Тебриз, чтобы оттуда он отправил войска в Хорасан. Правителем в Картли был назначен царевич Бакар, сын Вахтанга. Иранский шах отправил в Картли приставов, которые должны были арестовать царя Иессе и выдать его царевичу Бакару. Сам Бакар прибыл из Имеретии в Мцхету. Картлийский царь Иессе из-за морового поветрия удалился из Тбилиси в Кахетию. Царевич Бакар отправил шахского пристава за царем Иессе в Кахетию, но кахетинский царь Давид (Имамкули) отказался выдавать Иессе. Бакар сообщил о случившемся своему отцу Вахтангу, а царь доложил шаху. Разгневанный шах отправил в Кахетию своего мурдара, который арестовал Иессе и передал его Бакару. Иесе был заключен в тбилисском дворце. По приказу Вахтанга царевич Бакар арестовал спаспета Луарсаба, который был освобожден благодаря заступничеству царицы Русудан. Был схвачен и ослеплен Ираклий Мухранбатони, а Мухрани передан Левану, сыну Папуны. Были схвачены и изгнаны из Картли некоторые противники Вахтанга. В 1717 году по просьбе Вахтанга иранский шах назначил его сына Бакара царем в Картли. Вскоре в Картли вторглось 8-тысячное войско горцев, которые стали грабить и убивать местное население. Царь Бакар отправил против горцев своего дядю Симона с не большим отрядом, который наголову разгромлен. Бакар лишил ксанского эристава Датуну звания сахлтухуцеса и отдал эту должность Эдишеру, сыну Кайхосро Лопина. Тогда Датуна отказался признавать власть царя Бакара. Бакар отправил против мятежника своего брата Вахушти, который захватил все владения ксанского эристава Датуны. Сыновья Датуны бежали в Кахетию. Однако Шанше, сын Датуны, отправился с жалобой к шаху в Казвин. Шах вызвал туда же царя Вахтанга из Тебриза. По просьбе Вахтанга Шанше был арестован и выдан ему. Вахтанг отправил Шаншу к своему сыну Бакару, который заключил его в темницу.

В 1719 году иранский шах лишил Вахтанга спасаларства и отправил его в Картли, чтобы он отразил вторжения дагестанцев. Царь Вахтанг прибыл в Тбилиси и занял царский престол. Все знатные картлийские мтавары, азнауры и духовенство принесли ему присягу на верность. По приказу царя был арестован и убит мелик Сомхити, сын Камар-бега. Были схвачены и проданы в рабство Баграт Цицишвили, Пешанга Палавандишвили, Джамаспи Херхеулидзе, Папуна Ревазяшвили и Платон Вешапидзе.

Дагестанцы разоряли своими набегами не только Кахетию, но Гянджу и Ширван. Картлийский царь Вахтанг встретился в Мухрани с кахетинским царем Имамкули. Цари заключили мирный договор. Вахтанг обязался весной прислать картлийское войско в Кахетию. Вахтанг отправил войско под командованием Эрасти, сына Каплана, в Сабаратиано. Эрасти оставался в Кахетии около трех месяцев, но кахетинцы не разрешили ему участвовать в боях с горцами. Между тем Шанше бежал из темницы в свои владения. Царь Вахтанг отправил против него своих сыновей. Бакар двинулся на Ксани, а Вахушти — на Лиахви. Царевичи захватили все владения Шанше, который укрепился в Чурте. Вахтанг обратился за военной помощью к царю Имеретии. Прибыло имеретинское войско под командованием рачинского эристава Шошиты, Симона и Левана Абашидзе. Вместе с имеретинцами картлийский царь Вахтанг осадил крепость Чурту. Шанше сдался и был помилован царем. Вскоре Шанше бежал из столицы и укрепился в Чурте. В это время персидский шах отправил ширванского хана с войском на помощь царю Кахетии. Однако в Шеки на ширванского хана внезапно напали чарцы, убили хана и перебили его воинов. Шах приказал картлийскому царю Вахтангу разорить Чари. Вахтанг с большим войском двинулся в карательный поход против чарцев. Кахетинцы привели картлийского царя в Магаро. Чарцы отправили посольство к царю и признали его верховную власть. Весной картлийский царь Вахтанг с войском прибыл в Зебекури. Эристав Шанше Ксанский прибыл с повинной в царский лагерь. Вахтанг помиловал Шаншу и вернул ему все его вотчины. Оттуда Вахтанг прибыл в Гори. Туда к нему прибыл турецкий посланец. Еще ранее царь Вахтанг отправил своего племянника Александра с дарами в Ахалцихе, прося местного пашу помочь ему в воцарении в Имеретии. Вахтанг согласился помочь и отправил своего сына Вахушти. Зимой царь узнал о нападении горцев Дагестана, собрал войско и стал в Хунани. Оттуда Вахтанг послал войско против горцев, которые были отбиты от Гянджи. В это время в картлийском войске произошел мятеж. Азнауры посчитали, что их посылают в Кандагар, и подняли мятеж. По царскому приказу многие азнауры были схвачены, лишены владений и казнены.

В 1722 году афганская армия под командованием хана Махмуда, сына Мир-Вайса, разгромила персидскую армию в битве под Исфаханом и осадила иранскую столицу. Персидский шах обратился к картлийскому царю с просьбой о помощи. В это же время дагестанцы подошли к Гяндже. Гянджийцы обратились за помощью к картлийскому царю. Вахтанг отправил своего посла Баадура Туркистанишвили к русскому царю Петру (который собирался выступить в персидский поход), прося его принять Картли в подданство. Турецкий султан потребовал от Вахтанга подчиниться верховной власти Османской империи. На совете с мтаварами царь Вахтанг принял решение не помогать персидскому шаху и оказать помощь Гяндже. Вахтанг с картлийским войском двинулся к Гяндже. Вождь горцев Сулхав снял осаду и вернулся в свои владения. Гянджийский хан встретил царя Вахтанга, привел его в Гянджу и преподнес большие дары, прося царя подчинить ему соседние племена. Вахтанг помог хану в подчинении непокорных племен. В мае царь Вахтанг с войском вернулся в Тбилиси. В августе картлийский царь Вахтанг, находившийся тогда в Коджори, получил от шаха перо, кинжал и саблю, осыпанную алмазами, и должность спаспета Адрибежана. Шах приказывал царю отвоевать у горцев Ширван. Император Петр Великий прислал к Вахтангу своего нового посла Баадура Туркистанишвили, чтобы картлийский царь соединился с ним в Ширване. Турецкий султан прислал к царю Вахтангу своего посла, требуя от царя Картли признания вассальной зависимости от Порты. Картлийский царь Вахтанг решил поддержать российского императора Петра Великого. С собранным войском Вахтанг отправился в Гянджу, где пожаловал Казахи казахскому хану. Это вызвало недовольство кахетинского царя Махмадкули-хана, который заявил Вахтангу, что шах передал Казахи ему. Кахетинский царь согласился оказать военную помощь Вахтангу в борьбе против дагестанцев. Цари договорились встретиться в Гатехили. Вахтанг освободил из темницы своего брата Иессе и пожаловал ему во владение Мухрани и должность мсаджултухуцеса. По подстрекательству некоторых картлийских мтаваров Махмадкули-хан отказался встречаться с картлийским царем Вахтангом и отступил в Сагареджо, отказавшись присылать своих воинов на помощь Вахтангу. Между тем картлийский царь Вахтанг с войском три месяца пробыл в Гяндже, но так и не дождался прибытия Петра Великого. Вахтанг вернулся в Тбилиси, куда прибыли новые послы от российского императора. Вахтанг пообещал весной прибыть в Гянджу на соединение с русской армией. Вскоре между Вахтангом и Махмадкули-ханом началась война из-за Казахского ханства. Махмадкули-хан направил горцев Дагестана на картлийские земли. Картлийский царь Вахтанг отправил из Тбилиси своего сына Бакара и брата Иессе, чтобы они разорили Сагурамо. Вскоре между Картли и Кахетией был заключен мирный договор.

В октябре 1722 года афганцы захватили Исфахан, столицу Персии. Наследный принц Тахмасп бежал из Исфахана в Тебриз. К царевичу Тахмаспу тайно прибыл Сехния Чхеидзе, сторонник кахетинского царя Махмудкули-хана (Константина). Тахмасп по совету приближенных пожаловал Картли кахетинскому царю Махмудкули-хану. На сторону Махмадкули-хана перешел тбилисский гарнизон, состоявший из иранцев. Картлийский царь Вахатнг выслал свою жену в Гори, а сам с войском стал в Тбилиси. Кахетинский царь Махмадкули-хан с войском вторгся в Картли и расположился у Авлабари. Царевич Теймураз тайно вступил в Мцхету, где укрепился. Вскоре кахетинцы захватили Клдисубани. Против врага выступил царевич Бакар с войском выступил против кахетинцев и нанес им поражение. На помощь к Махмадкули-хану прибыли гянджийский и ереванские ханы, а имеретинский царь Георгий Абашидзе также прислал военную помощь. Военные действия продолжались три месяца. Горцы вновь вторглись в Картли и появились у Телеги. Царевич Бакар выступил против дагестанцев. К ним присоединились кахетинцы из Авлабари. Союзники подступили к Табори. Царевич Бакар выступил против противника и нанес ему поражение. Ганджийский хан опустошил Шулавери. Картлийский царь Вахтанг отправил против врага своего сына Вахушти с войском. Картлийцы истребили племена Борчалу, но хан укрылся в Агджакальской крепости. Затем Вахушти вернулся и расположился в Цопе. Жители Сомхити известили хана, что Вахушти остался без войска. Махмадкули-хан выслал кахетинцев и дагестанцев на помощь гянджийскому хану. Однако царевич Вахушти нанес поражение кахетинцам и дагестанцам. Царевич Бакар разгромил крупный отряд кахетницев, но на обратном пути натолкнулся на превосходящие силы кахетинцев, горцев и иранцев. Картлийцы были разгромлены. Бакар отступил в Тбилиси. Затем картлийский царь Вахтанг организовал поход на Мцхету, захваченную кахетинцами. Вначале на Мцхету выступил царевич Иессе с отрядом, который разгромил кахетинцев, но не стал осаждать Мцхету и отступил в Мцхету. Царевич Вахушти с отрядом (600 чел.) ночью подошел к Мцхете и осадил город. Горожане перешли на сторону Вахтанга и помогли Вахушти взять Мцхету. В плен были взяты кахетинские мтавары, которые были доставлены царю в Тбилиси. Вскоре царевич Бакар ночью отнял у кахетинцев Табори. Кахетинский царь Махмадкули-хан с войском двинулся из Сейдабада и отправил горцев Дагестана на Табори. Горцы захватили Табори и выступили против царевича Бакара. В битве при Мтквари картлийцы разгромили вражеское войско. Махмадкули-хан прибыл в Марткопи, а оттуда в Кисики, чтобы собрать дагестанское войско. Царь Вахтанг из Сейдбада отправил царевича Вахушти на Марткопи, который был разорен. В это время в Карсе находился эрзурумский паша с турецкой армией, который собирался захватить Армению и Азербайджан. Паша отправил посла к картлийскому царю, прося у него помощи в войне против Персии. Однако Вахтанг отказался помогать туркам и стал ждать прибытия российского императора. Знатные кахетинские мтавары прибыли в Седабад и присоединились к царю Вахтангу. Между тем кахетинский царь Махмадкули-хан (Константин) с дагестанским войском выступил из Кисики на Тбилиси. Картлийский царь Вахтанг вместе с сыном Бакаром бежали. Вахтанг отправился в Мцхету, а царевич Бакар уехал в Душети, чтобы собрать войска для продолжения войны. В 1723 году кахетинский царь Махмадкули-хан захватил Тбилиси, столицу Картли. Горцы Дагестана и иранцы разорили столицу, перебив и захватив в плен многих жителей. Царевич Бакар соединился с отцом и вместе они отправились в Гори. Кахетинский царь Константин, заняв Тбилиси, потребовал, чтобы все знатные картлийские мтавары прибыли к нему на поклон. Но прибыли только Георгий Эристави, Шанше Ксанский и некоторые другие. Но Верхнее Картли сохранило верность своему законному царю Вахтангу. Тогда Махмадкули-хан отправил против мятежников войска под командованием своего брата Теймураза. Картлийский царь Вахтанг отправил жену в Имеретию, а сам расположился в Кцхинвали, откуда обратился за помощью к русскому царю. Между тем в Картли вторгся турецкий сераскир Ибрагим-паша с армией. Ибрагим-паша предложил картлийскому царю Вахтангу прислать к нему своего родственника в заложника, а взамен обещал изгнать Махмадкули-хана и посадить Вахтанга на царство в Картли. Вахтанг отправил к сераскиру своего брата Иессе. Затем царевич Бакар встретил турок в Шанбиани. В это время царевич Теймураз с кахетинцами и горцами Дагестана прибыл в Чала. На помощь к царю Вахтангу прибыл Симон Абашидзе с имеретинским войском. Собрав большие силы, царь Вахтанг собрался выступить на Теймураза. Теймураз, узнав о прибытии турецкого войска, отступил в Тбилиси. В июне турки-османы расположились лагерем в Куркута. Махмадкули-хан вышел из Тбилиси и вручил сераскиру ключи от столицы, рассчитывая на то, что турецкий командующий сохранит за ним Картли. Сераскир занял Тбилиси и ввел туда турецкий гарнизон. На другой день по просьбе царевича Бакара турки схватили Махмадкули-хана и заключили его под арест. Персы, проживавшие в крепости, были ограблены и изгнаны. Турецкий сераскир передал Тбилиси и Картли царевичу Бакару. Вахтанг вынужден был прислать турецкому сераскиру большие дары, состоящие из золота, серебра и украшений. После ухода турецкого войска царевич Бакар освободил Махмадкули-хана, который вернулся в Кахетию. По приказу отца и сераскира царевич Бакар схватил Георгия Эристави с сыном и сахлтухуцесом Теймуразом. Турки-османы разорили Душети. Картлийский царь Вахтанг вынужден был встретиться с кехой. Царь находился в Оками, а турки стояли в Шиосубани. В Оками прибыл кеха и встретился с царем. Турки обещали сохранить за царем Вахтангом царство в Картли. Отар, сын Георгия Эристави, враждовавший с царем Вахтангом, прибыл к кехе и дал ему взятку. По уговору Отара Эристави кеха отправился в Тбилиси. Затем Отар Эристави явлися в лагерь к царю Вахтангу и поклялся к нему в верности. Вахтанг пожаловал Отару эриставство и отцовские вотчины. Вскоре горцы разорили Гремисхеви. Царь Вахтанг бросился в погоню за ними и нанес им поражение. Вскоре царевич Бакар оставил турок и уехал из Тбилиси. Бакар встретился со своим отцом Вахтангом в Али. После в Мцхете картлийский царь Вахтанг встретился с кахетинским царем Махмадкули-ханом. Цари договорились «об единстве и любви». Царевич Бакар отправил своего дядю Иессе к туркам в Тбилиси, где последний принял ислам. Турецкий командующий отправил царевича Иессе с войском против его племянника Бакара, стоявшего в Гористави. Бакар не имел воинов и ушел в Атени. Турки захватили Сабаратиано. Весной царевич Бакар отправил своё войско против турецких оккупантов. Картлийцы разгромили турок в Триалети и у Фока истребили пятьсот всадников, идущих в Тбилиси. В ответ сераскир отправил вторично против Бакара войско под командованием ахалцихского паши Исак-паши. С турками находился царевич Иессе. Бакар не смог сопротивляться и отступил в горы. Турки подошли к Гори и захватили город. На обратном пути турки разорили владения Амилахора и Мухрани. Затем под руководством царевича Иессе турки пришли к Кцхинвали, разорив и пленив местных жителей.

В 1724 году в Картли из России прибыли посланцы Давид Назарашвили и Франгистан, которые от имени Петра Великого пригласили царя Вахтанга приехать в Россию. Картлийский царь Вахтанг вместе с семьей выехал в Рача. Его сопровождали многие картлийцы и кахетинцы (около 1400 человек). Из Рача Вахтанг приехал в Дигори, где царя его зять, черкесский князь, который сопровождал его в Черкессию. 28 августа царь Вахтанг прибыл в Солахскую крепость, где был встречен русскими войсками.

После отъезда царя Вахтанга в Россию картлийские мтавары призвали к себе на царство кахетинского царя Махмадкули-хана (Константина). Махмадкули-хан прибыл в Картли с войском, состоящим из кахетинцев, тушей, пшавов и хевсуров. Махмадкули-хан расположился в Тедоцминда. Турки, взяв с собой царевича Иессе, выступили против Махмадкули-хана. В битве у Гупта грузины атаковали турок и заставили их бежать. Однако вскоре прибыл Иессе, повернул турок и вторично атаковал Махмадкули-хана, который был разгромлен и захвачен в плен. Турецкие отряды оккупировали всё Картли. Царство перешло под власть Османской империи. Царством стал фактически управлять ахалцихский паша Исак-паша, сидевший в Тбилиси. Иессе только формально считался царем Картли. Турки переписали все население Картли и ввели ежегодную подать.

Лишённый престола, Вахтанг VI искал убежища то в Персии, то в Турции, то в России, куда переселился в 1724 году после участия в персидском походе Петра Великого. Петра он уже не застал в живых, и лишь в 1728 году на ходатайство его помочь Грузии Высочайше повелено было Вахтангу отправиться на Кавказ. В пути он заболел в Астрахани, где и умер в 1737 году. Вахтанг VI погребен в Успенском Соборе Астраханского Кремля.

Семья

В 1696 году женился в Имеретии на черкесской принцессе Русудан (ум. 30.12.1740). Дети:

• Бакар III (1699—1750), царь Картли (1716—1719)
• Георгий (1712—1786)
• Тамара (1697—1746), жена с 1712 года Теймураза II, царя Картли и Кахетии
• Анна (Аника) (1698—1746), жена с 1712 года князя Вахушти Абашидзе.

Также имел двух внебрачных сыновей: принца Вахушти и принца Паату.

Галерея

• V6flag.JPG

  Штандарт Вахтанга VI
• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Герб Вахтанга VI

Источники

• «Переписка грузинских царей с российскими государями» СПб., 1861
• «Hist. de la Georgie», т. II;
• Соловьев «История России», т. XVIII Москва, 1868
• Хаханов А. С. «Очерки по грузинской словесности», в. III. А. Хаханов.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Литература

• Густерин П. Российская империя и Кавказ. — Саарбрюккен: LAP LAMBERT Academic Publishing, 2014. — 64 с. — ISBN 978-3-659-15032-6.

См. также

• Цари Грузии
• Грузинская колония в Москве

Отрывок, характеризующий Вахтанг VI

Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.