Вахтин, Борис Борисович

Борис Борисович Вахтин

Бори́с Бори́сович Вахти́н (30 ноября 1930, Ростов-на-Дону — 12 ноября 1981, Ленинград) — русский советский писатель, драматург, сценарист, философ, переводчик, востоковед-синолог. Старший научный сотрудник ЛО ИВ АН СССР.

Биография

Отец — Борис Вахтин, журналист, специальный корреспондент «Комсомольской правды» в Ростове-на-Дону, в 1935 году погибший в лагере, мать — журналистка, будущая писательница Вера Панова.

В 1937 году Борис Вахтин вместе с матерью, старшей сестрой и младшим братом переехал к бабушке, в полтавскую деревню Шишаки. Во время войны с бабушкой и братом пережил оккупацию. Позже Пановой удалось переправить сына в Пермь. В 1947 году Борис переехал к матери в Ленинград.

В 1954 году окончил китайское отделение Восточного факультета ЛГУ, в 1957 г. — аспирантуру. Учился у академиков В. М. Алексеева и Н. И. Конрада. С 1952 года работал в Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР, где в 1962—1964 гг. заведовал Дальневосточным кабинетом.

Творчество

Творческая и профессиональная жизнь Бориса Вахтина делится на две части, две составляющие: официальную и неофициальную.

Официальная часть

Преуспевающий китаист. Кандидат филологических наук (1959, диссертация «Юэфу эпохи Хань и Наньбэйчао — памятник китайской поэзии».), автор работ по литературе Древнего Китая и Кореи. Был принят в СП СССР как переводчик китайской поэзии, в 1978—1981 годах руководил семинаром переводчиков с восточных языков. Секретарь Секции художественного перевода Союза писателей РСФСР.

Автор сценариев нескольких художественных фильмов, в том числе популярного телефильма «На всю оставшуюся жизнь» (экранизация романа В. Пановой «Спутники») — в соавторстве с режиссёром Петром Фоменко.

Написал очерк «Гибель Джонстауна», посвящённый массовому самоубийству членов американской секты «Народный храм». Опубликован очерк был в 1982 г. в журнале «Новый мир» уже после смерти Вахтина.

Неофициальная часть

Литература

В 1950-х годах Борис Вахтин начал писать прозу.

В 1964 году вместе с Владимиром Марамзиным, Игорем Ефимовым и Владимиром Губиным создал литературную группу «Горожане». Составленный ими одноимённый сборник, к которому Вахтин написал предисловие, был предложен издательству «Советский писатель», но после долгих обсуждений издательство его отвергло, и сборник распространялся в самиздате.

В советской печати у Бориса Вахтина вышло три рассказа, два — в альманахе «Молодой Ленинград» в 1965 году, один — в журнале «Аврора» в 1970 году, а, начиная с 1977 года, его рассказы и повести печатались в эмигрантских журналах «Время и мы», «Эхо».

В 1979 году Вахтин принял участие в бесцензурном альманахе «Метрополь» с сатирической повестью «Дублёнка», наполненной отсылками к произведениям Н. В. Гоголя.

Повесть «Одна абсолютно счастливая деревня» — это двадцать шесть эпизодов из жизни русской крестьянки, муж которой погиб на войне; в эпизодах передаётся образ мыслей, свойственный простому народу; при этом натуралистический комизм диалогов сменяется сюрреалистическими монологами предметов (например, колодца). Ироническая дистанция, выдерживаемая автором, не снижает трагизма происходящего.

Написал несколько пьес, лишь в 2000-х годах поставленных в Санкт-Петербурге. Спектакль по повести «Одна абсолютно счастливая деревня» был поставлен в 2000 году Московским театром «Мастерская Петра Фоменко».

Помимо художественной прозы писал социально-исторические и философские трактаты, главы из книги «Этот спорный русский опыт» публиковались в 1986 году в журнале «Эхо» под псевдонимом «Василий Акимов».

Критика

• «Советский социум предстаёт перед читателем в трёх повестях Б. Вахтина — „Лётчик Тютчев, испытатель“, „Абакасов — удивлённые глаза“ и „Ванька Каин“. Художественный метод писателя — создание обобщённой картины советского образа жизни из деталей быта, фрагментов человеческих судеб, пересечения их мыслей, анекдотов». (Б. И. Иванов. «Литературные поколения в ленинградской неофициальной литературе: 1950-е — 1980-е годы» // Самиздат Ленинграда. 1950-е — 1980-е: Литературная энциклопедия. — М., Новое литературное обозрение, 2003.)
• «В „Лётчике Тютчеве“ и в „Абакасове — удивлённые глаза“ Вахтин был, на мой вкус, одним из немногих прозаических писателей послевоенного времени (наряду, конечно, с Венедиктом Ерофеевым и, быть может, с Сашей Соколовым первых двух романов), достигших, говоря по-старинному, совершенства прозы и, тем самым, безотносительности к условиям и обстоятельствам её написания». (Олег Юрьев. «Писатель как сотоварищ по выживанию» // В. А. Губин. Илларион и Карлик. Повесть о том, что… СПб 1997.)
• «Русская литература на том коротком отрезке, когда писал Вахтин, знает лишь немногих авторов …, у которых в подобной мере проявляется любовь к слову и словесному изображению». (Вольфганг Казак. «Лексикон русской литературы XX века». — М.: РИК «Культура», 1996.)

Общественная деятельность

В 1960-е гг. Борис Вахтин был фактически неформальным лидером молодых ленинградских писателей, организовывал литературные выступления, выступил инициатором составления сборника группы «Горожане». Вел на ленинградском телевидении программу «Русский язык», в 1966 г. был отстранен от работы за высказывания, прозвучавшие во время передачи, посвященной сохранению традиционных топонимов. 30 января 1968 г. участвовал в организации вечера Экспериментального литературного объединения, после которого разгневанное ленинградское партийное руководство инициировало кампанию увольнений и проработок.

Был близок к правозащитному движению, подписывал обращения в защиту политзаключенных. В 1964 году выступал в поддержку Иосифа Бродского. Подпись Вахтина, удостоверяющая точность пересказа, стоит под записями из зала суда над Бродским.

В 1966 году во время суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем («процесс Синявского-Даниэля») вел записи, позже использовавшиеся в «Хронике текущих событий».

В 1974 г. привлекался свидетелем по делу Владимира Марамзина и Михаила Хейфеца, но от дачи показаний отказался, из-за чего впоследствии не смог защитить докторскую диссертацию.

Изданные книги

• Эпические сказания народов Южного Китая. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956 (перевод, комментарии; совм. с Р. Ф. Итсом).
• Юэфу: Из древних китайских песен. М.; Л.: Гослитиздат ЛО, 1959 (перевод, комментарии).
• Юэфу: Из средневековой китайской лирики. М.: Наука, 1964 (перевод, комментарии).
• Борис Вахтин. Две повести (Одна абсолютно счастливая деревня; Дубленка) — Анн Арбор: Ардис, 1982.
• Борис Вахтин. Гибель Джонстауна. — Л.: Советский писатель, 1986. — 325 с.
• Борис Вахтин. Так сложилась жизнь моя...: Повести и рассказы / Послесл. М. Борисовой. — Л.: Сов. писатель : Ленингр. отд-ние, 1990. — 349 с. — 50 000 экз. — ISBN 5-265-01067-X.
• Борис Вахтин. Портрет незнакомца. Сочинения. — СПб.: Журнал «Звезда», 2010. — 930 с. — ISBN 978-5-7439-0149-4.

Фильмография

• 1971 — Найди меня, Лёня!
• 1975 — Лавина
• 1975 — На всю оставшуюся жизнь

Библиография

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>. С.71-72
• Самиздат Ленинграда. 1950-е — 1980-е: Литературная энциклопедия. — М., Новое литературное обозрение, 2003. С.129-130.
• Довлатов С. Ремесло (Повесть в двух частях). Л., 1991.
• Борисова М. Послесловие // Вахтин Б. Так сложилась жизнь моя. Повести, рассказы. Л., 1990.
• Закс Д. Борис Вахтин, писатель. // Континент, № 69 (1991)

Ссылки

• [www.vekperevoda.com/1930/vakhtin.htm Борис Вахтин] на сайте «Век перевода»
• [magazines.russ.ru/authors/v/vahtin/ Борис Вахтин] в «Журнальном зале»
• [www.vavilon.ru/shortprose/vakhtin.html Рассказы в антологии малой прозы]
• [www.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_personalities&Itemid=74&person=209 Статья] на сайте ИВР РАН
• [encspb.ru/object/2805399541 Страница в Энциклопедии Санкт-Петербурга]
• [www.ggause.com/borvah01.htm Страница памяти Бориса Вахтина]
• [anr.su/literatura/vahtin/index.html Борис Вахтин на сайте «Ростов неофициальный»]
• Олег Юрьев: [os.colta.ru/literature/events/details/20121/ «Обычным рейсом над Россией», эссе о Борисе Вахтине] на сайте OpenSpace

Отрывок, характеризующий Вахтин, Борис Борисович

– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.