Введенская церковь (Каргополь)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Православная церковь
Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы
Страна Россия
Город Каргополь, Соборная площадь
Конфессия Православие
Епархия Архангельская и Холмогорская 
Тип здания Церковь
Строительство 18021810 годы
Состояние  Объект культурного наследия РФ [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=2910038003 № 2910038003]№ 2910038003
Координаты: 61°30′13″ с. ш. 38°56′52″ в. д. / 61.5035° с. ш. 38.9477° в. д. / 61.5035; 38.9477 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=61.5035&mlon=38.9477&zoom=17 (O)] (Я)

Введе́нская це́рковь - одноглавая православная белокаменная церковь XVIII века в городе Каргополь Архангельской области. Сейчас в ней размещается Краеведческий музей.





История

В 1812 году в подвалах церкви хранилось вывезенное из Москвы имущество императорской семьи.

В 1933 году передан Каргопольскому историко-архитектурному и художественному музею-заповеднику. В настоящее время здесь располагается центральный выставочный зал музея. Адрес музея:  г. Каргополь, Октябрьский проспект, д. 54.

Архитектура и убранство

Двухэтажное здание в строгом архаичном стиле. Первый этаж изначально использовался для хозяйственных нужд, в верхнем этаже проходили службы.

Напишите отзыв о статье "Введенская церковь (Каргополь)"

Ссылки

  • [karmuseum.ru/index.php?pid=1&action=content&page_id=5030&id_item=1 Каргопольский историко-архитектурный и художественный музей]

Литература

Каргополье. Художественные сокровища. Альбом. Автор-составитель Г.П.Дурасов. М.Советская Россия. 1984

Примечания

Отрывок, характеризующий Введенская церковь (Каргополь)

– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.