Введенский, Александр Иванович (церковный деятель)

Александр Иванович Введенский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
«Первоиерарх Православных Церквей в СССР»
10 октября 1941 — 25 июля 1946
Церковь:	Православная Российская Церковь
Предшественник:	Виталий (Введенский)
заместитель «Первоиерарха Православных Церквей в СССР»
апрель 1940 — 10 октября 1941
управляющий Московской епархией (обновленческой)
1924 — 1924
Предшественник:	Антонин (Грановский)
Преемник:	Серафим (Руженцев)
Епископ Крутицкий (обновленческий)
6 мая 1923 — 1924
Предшественник:	Леонид (Скобеев)
Имя при рождении:	Александр Иванович Введенский
Рождение:	18 (30) августа 1889(1889-08-30) Витебск, Российская империя
Смерть:	25 июля 1946(1946-07-25) (56 лет) Москва, СССР
Принятие священного сана:	1914
Епископская хиротония:	6 мая 1923
Александр Иванович Введенский на Викискладе

Алекса́ндр Ива́нович Введе́нский (30 августа 1889, Витебск — 25 июля 1946, Москва) — протоиерей, в обновленческом расколе - митрополит, один из лидеров обновленческого движения в Православной Российской Церкви в 1922—1946 годах. Постоянный член обновленческого Священного Синода; Ректор Московской Богословской Академии (открыта в октябре 1923 года); с 10 октября 1941 года «первоиерарх Православных Церквей в СССР».

Проповедник и христианский апологет. Именовал себя «митрополитом-Апологетом-Благовестником». В 1920-е годы имел репутацию непревзойдённого оратора благодаря своим выступлениям на публичных диспутах с «антирелигиозниками» (в 1929 году подобные диспуты были запрещены в связи с изменениями в 4 статье Конституции).

Биография

Родился 18 (30 августа) 1889 года в Витебске (ныне Белоруссия). Отец был преподавателем латинского языка в гимназии; впоследствии стал директором гимназии, получив дворянское звание. Дед по отцу, по неточным сведениям, был псаломщиком из кантонистов (крещёных евреев), получивший фамилию по храму Введения, где служил псаломщиком.

Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета.

В 1914 году за полтора месяца экстерном сдал экзамены и получил диплом Петербургской духовной академии.

В июле 1914 года был рукоположен во пресвитера епископом Гродненским Михаилом (Ермаковым) и назначен полковым священником. Рассказывают, что на своей первой службе в сане иерея он «начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что отец Александр читал эту молитву… не тайно, а вслух, но и потому, что читал он её с болезненной экзальтацией и с тем характерным „подвыванием“, с которым часто читались декадентские стихи».

С 7 марта 1917 года — один из организаторов и секретарь «Союза демократического православного духовенства и мирян», учреждённого в Петрограде. Член Предпарламента как представитель демократического духовенства.

С 1919 года настоятель церкви Захария и Елисаветы в Петрограде.

В 1921 году митрополитом Вениамином (Казанским) был возведён в сан протоиерея.

12 мая 1922 года, в числе прочих лиц, прибыл в Троицкое подворье на Самотёке, где тогда находился под домашним арестом Патриарх Тихон и, обвинив его в безответственной политике, приведшей к конфронтации Церкви с государством, настоял на том, чтобы Патриарх Тихон на время ареста отказался от своих полномочий, что и было сделано последним — с временной (с 16 мая) передачей церковного управления митрополиту Ярославскому Агафангелу. Однако, 18 мая 1922 год патриарх Тихон поручил передачу синодальных дел (канцелярии) своему «заместителю» именно этой группе клириков: протоиерею Александру Введенскому, священнику Евгению Белкову и священнику Сергию Калиновскому.

Резолюция Патриарха была выдана за его «отречение». Вместо митрополита Агафангела, который в то время находился в Ярославле, священники обратилась к находившемуся в Москве патриаршему викарию епископу Леониду (Скобееву), который возглавил деятельность группы, названной Высшим церковным управлением (ВЦУ). На следующий день епископа Леонида (Скобеева) на этом посту заменил епископ Антонин (Грановский).

26 мая 1922 года вместе со священниками Владимиром Красницким и Евгением Белковым объявлен митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским) отпавшим от общения с церковью за самовольные действия, поскольку, как отметил митрополит в своём «Послании» к пастве от 28 мая, «от святейшего патриарха никакого сообщения о его отречении и учреждении Высшего нового церковного управления до сего времени мною не получено». В дальнейшем это отлучение было снято епископом Алексием (Симанским) под страхом расстрела митрополита Вениамина.

6 июля 1922 года подписал «Ходатайство группы духовенства-„Живой церкви“ о помиловании приговоренных к расстрелу по делу петроградского духовенства и верующих», авторы которого «преклоняясь перед судом рабоче-крестьянской власти», ходатайствовали перед Петрогубисполкомом «о смягчении участи всех церковников, осужденных высшей мерой наказания, в особенности: Чельцова, Казанского, Елачича, Плотникова, Чукова, Богоявленского, Бычкова и Шеина».

В октябре 1922 года возглавил одну из структур обновленчества — «Союз общин Древле-Апостольской Церкви» (СОДАЦ), цели и задачи которого он определял в апреле 1923 года следующим образом: «Инициатором в вопросе о подлинной реформе церкви является руководимый мной „Союз общин древле-апостольской церкви“, поставивший своей задачей борьбу с современной буржуазной церковностью и введение в жизнь церкви подлинных, забытых самими верующими принципов христианства <…>»

В конце апреля — начале мая 1923 года — активный участник «Второго Всероссийского Поместного Священного Собора» (первого обновленческого), на котором подписал постановление Собора о лишении сана и монашества святейшего Патриарха Тихона.

6 мая 1923 года был хиротонисан во обновленческого епископа Крутицкого, викария Московской епархии. Введенский на момент хиротонии состоял в браке. У обновленцев допускался женатый епископат. Впоследствии женился ещё раз.

В начале 1924 года Введенскому также было поручено заниматься зарубежными делами с возведением его в сан «митрополита Лондонского и всея Европы». Однако попытка обновленцев получить хотя бы один храм за рубежом претерпела неудачу, и в середине 1924 года Введенскому был присвоен титул «митрополита-апологета и благовестника истины Христовой». Был членом обновленческого Священного Синода и членом его Президиума (до «самороспуска» Синода весной 1935 года).

На проходившем 1—10 октября 1925 года обновленческом «III Всероссийском поместном соборе православной Церкви» был избран товарищем председателя. На заседании 2 октября выступил с докладом «О современном положении православия», в котором обвинил руководство Московской патриархии в получении директив из заграничных «монархических штабов» и огласил заведомо ложное письмо авантюриста, обновленческого «епископа» Николая Соловья, о том, что в мае 1924 г. Патриарх Тихон «послал с ним в заграничный монархический штаб между прочим один документ о том, что он, Тихон, благословляет на будущее русское царство не Николая Николаевича, а Кирилла Владимировича». Этот политический донос был использован властями в качестве предлога для ареста Патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (Полянского).

Хорошо его знавший Анатолий Краснов-Левитин писал о нём:

Прежде всего это человек порыва. Человек необузданных страстей. Поэт и музыкант. С одной стороны — честолюбие, упоение успехом. Любил деньги. Но никогда их не берег. Раздавал направо и налево, так что корыстным человеком назвать его нельзя было. Любил женщин. Это главная его страсть. Но без тени пошлости! Он увлекался страстно, до безумия, до потери рассудка.

И в то же время в душе у него было много красивых, тонких ощущений : любил музыку (ежедневно по 4, по 5 часов просиживал за роялем. Шопен, Лист, Скрябин — его любимцы), любил природу. И, конечно, был искренно религиозным человеком.

Особенно радостно он переживал Евхаристию: она была для него Пасхой, праздником, прорывом в вечность. Мучительно сознавал свою греховность, каялся публично, называл себя окаянным, грешником. Обращаясь к народу, говорил: «Вместе грешим перед Христом, будем вместе и плакать перед ним!»

А потом наступал какой-то спад; и сразу проступали мелкие, пошленькие черточки в его характере: любовь к сплетням, детское тщеславие и, что хуже всего, трусость. Трусость в соединении с тщеславием и сделали его приспособленцем, рабом советской власти, которую он ненавидел, но которой все-таки служил…

Настоятель храма Христа Спасителя в Москве (до его закрытия в 1931 году); с 1931 года — храма Петра и Павла на Новой Басманной, где располагалась и Богословская академия обновленцев. В 1934 году, после закрытия храма Петра и Павла и Академии, перешёл со всей паствой в Никольский храм в Новой Слободе на Каляевской улице.

В 1935 году вторично женился, оставаясь при этом «митрополитом».

В 1936 году, после закрытия Никольского храма, перешёл в церковь Спаса во Спасской, на Большой Спасской улице.

В декабре 1936 году перешёл в церковь Пимена Великого в Новых Воротниках.

«В 1937 году Александр Иванович чудом избежал ареста. В течение всего года он жил под дамокловым мечом.»

С апреля 1940 года — заместитель «Первоиерарха Московского и всех Православных Церквей в СССР» (титул «Первоиерарха» носил обновленческий митрополит Виталий (Введенский).

С 10 октября 1941 года — «первоиерарх Православных Церквей в СССР» с титулом «Святейшего и Блаженнейшего Великого Господина и Отца». В конце октября 1941 года присвоил себе сан «патриарха» и 4 декабря 1941 года инсценировал «патриаршую интронизацию», но из-за негативной реакции обновленческого духовенства был вынужден через месяц после «интронизации» отказаться от этого сана и оставил за собой титул «первоиерарха» и «митрополита».

С октября 1941 по осень 1943 года находился в эвакуации в Ульяновске. В 1942 году — начале 1943 года воссоздал обновленческие церковные структуры на местах: замещал вдовствующие кафедры, совершал архиерейские хиротонии. Многие храмы в этот период открывались как обновленческие (Средняя Азия, Тамбов).

В 1943 году советской властью был взят курс на ликвидацию обновленчества. Обновленцы в массовом порядке переходили в Московский патриархат. Безуспешно пытался удержать епископов-обновленцев, принуждаемых властью переходить в Русскую православную церковь.

4 марта 1944 года Введенский обратился к «великому предводителю армии и страны» Сталину с письмом, в котором известил, что «желая принять посильное участие во всенародном подвиге, внёс 4 марта в Московскую городскую контору Госбанка мой драгоценный архиерейский наперсный усыпанный изумрудами крест». В ответе (опубликованном в «Известиях» 21 апреля 1944 года) Сталин благодарил Введенского от лица Красной армии и передавал свой привет, однако именовал его не «первоиерархом», а «Александром Ивановичем».

В июне 1945 года Введенский обратился с просьбой о приёме в юрисдикцию Московской Патриархии. В сентябре последовало окончательное решение — он может быть принят лишь мирянином и занять единственное возможное место рядового сотрудника «Журнала Московской Патриархии». Воссоединение не состоялось.

Скончался от паралича 26 июля 1946 года. Об отпевании вспоминал в своих воспоминаниях А. Б. Свенцицкий

Храм Св<ятого> Пимена Великого был переполнен, но странные были похороны. Я пришёл в храм к 10 утра. Заупокойная литургия ещё не началась. Пожилые женщины в народе высказывались об Александре Ивановиче крайне резко: «Да какой же он митрополит! Смотрите — три жены у гроба, все тут…». Народ почти не осенял себя крестным знамением. Служба все не начиналась, кого-то ждали. Очевидно, архиерея, подумал я. Но кто же будет отпевать Введенского? Распорядители попросили народ расступиться, и в храм вошла и медленно пошла ко гробу… Александра Михайловна Коллонтай <…> Черное платье, орден Ленина на <…> груди, в руках огромный букет красных и белых роз. Стала А. М. Коллонтай у гроба рядом с женами А. И. Введенского.

Возглавлял отпевание обновленческий митрополит Крутицкий Филарет (Яценко), ему сослужили обновленческий епископ Дмитровский Алексий и 12 обновленческих священников и 4 диакона, в том числе сын умершего, протодиакон Александр Введенский, и Анатолий Левитин.

Похоронен на Калитниковском кладбище Москвы, у алтарной стены Скорбященской церкви, в одной могиле с матерью Зинаидой Саввишной Неруш.

После смерти Введенского обновленчество прекратило существование (в том числе и в связи с отказом обновленческому духовенству в регистрации).

По указанию Г. Г. Карпова архив Введенского 29 декабря 1950 года был «уничтожен через сожжение».

Один из сыновей Введенского — протодиакон Александр — впоследствии служил в клире Скорбященского храма.

Опубликованные сочинения

1. Причины неверия русской интеллигенции. // журнал «Странник», 1911.
2. Христианство и анархизм. // журнал «Соборный разум». Петроград, 1918.
3. Божественная литургия и Иоанн Кронштадтский. // «Божия нива», 1918 (февр.).
4. [www.odinblago.ru/cerkov_i_gosudarstvo/ Церковь и Государство][www.odinblago.ru/cerkov_i_gosudarstvo/ . Москва. Издание Мосполитграфа, 1923.]
5. За что лишили сана бывшего патриарха Тихона (Речь прот. А. И. Введенского на заседании 2-го Всероссийского Поместного Собора 3-го мая 1923 года в Москве). — М.: «Красная Новь», 1923.
6. [www.odinblago.ru/cerkov_p_tihona Церковь Патриарха Тихона.][www.odinblago.ru/cerkov_p_tihona Москва, 1923.]
7. Церковь и революция. Москва, 1923.

Литература

• Галутва Г. В. Вершины и пропасти Александра Введенского, митрополита и человека. М.-Таруса. 2015.
• Анатолий Краснов-Левитин. [www.krotov.info/history/20/1930/levitin_24.htm Труды и дни. Обновленческий митрополит Александр Введенский.]
• Лавринов Валерий, протоиерей. Обновленческий раскол в портретах его деятелей. (Материалы по истории Церкви. Книга 54). М. 2016.
• Краснов-Левитин А. Э., Шавров В. М. [www.krotov.info/history/20/krasnov/000_ogl.html Очерки по истории русской церковной смуты: (20-е — 30-е гг. XX в.)]: В 3 томах. — Кюншахт (Швейцария): Glaube in der 2. Welt, 1978. Переиздано в серии «Материалы по истории Церкви» (книга 9): Москва: Крутицкое патриаршее подворье, 1996.
• «Обновленческий» раскол. Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики (Сост. И. В. Соловьев), М. (Материалы по истории Церкви). 2006.
• Шкаровский М. В., Ореханов Г. Л. [www.pravenc.ru/text/149989.html Введенский Александр Иванович, один из основателей обновленчества] // Православная энциклопедия. Том VII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — С. 349—352. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
• Соловьев Илья, священник. [pstgu.ru/download/1282732705.soloviev.pdf Штрихи к историческому портрету «обновленческого» митрополита Александра Введенского] //XIX Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: материалы. Т.1 М., 2009. С 300—307.
• Фирсов С. Л. Огонь и власть. Церковь и советское государство 1918 — нач. 1940-х годов. Очерки истории. М. 2014. С. 217—255.

Ссылки

• [www.krotov.info/spravki/persons/20person/1889vved.html Александр Введенский] в Библиотеке Якова Кротова
• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_2271 Александр (Введенский) I] на сайте Русское Православие
• [krotov.info/history/20/1930/levitin_24.htm Стенограмма диспута А. В. Луначарского с Александром Введенским]
• [krasvremya.ru/obnovlencheskij-raskol-put-k-pogibeli/#.UJDUDWdQXHo Обновленческий раскол — путь к погибели!]

Отрывок, характеризующий Введенский, Александр Иванович (церковный деятель)

– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.