Виталий (Введенский)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Введенский, Владимир Федорович»)
Перейти к: навигация, поиск
Архиепископ Виталий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">епископ Епифанский Виталий (Введенский). 1920 год</td></tr>

Архиепископ Дмитровский,
викарий Московской епархии
19 июля 1946 — 23 марта 1950
Церковь: Русская православная церковь
Предшественник: Иларий (Ильин)
Преемник: Пимен (Извеков)
Архиепископ Тульский и Белёвский
13 июля 1944 — 19 июля 1946
Церковь: Русская православная церковь
Предшественник: Алексий (Сергеев)
Преемник: Антоний (Марценко)
Первоиерарх Московский и всех православных церквей в СССР (обновленческих)
5 мая 1933 — октябрь 1941
Церковь: Православная Российская Церковь (обновленческая)
Преемник: Александр Введенский
Епископ Епифанский,
викарий Тульской епархии
15 августа 1920 — июнь 1922
Церковь: Православная Российская Церковь
 
Имя при рождении: Владимир Фёдорович Введенский
Рождение: 8 июля 1870(1870-07-08)
село Песковатое, Белёвский уезд, Тульская губерния
Смерть: 25 марта 1950(1950-03-25) (79 лет)
Москва
Принятие монашества: 15 сентября 1919
Епископская хиротония: 15 августа 1920

Архиепи́скоп Вита́лий (в миру Владимир Фёдорович Введе́нский; 8 июля 1870, село Песковатое, Тульская губерния — 25 марта 1950, Москва) — епископ Русской Православной Церкви; с 1944 года архиепископ Тульский и Белёвский, с 1946 года архиепископ Дмитровский, викарий Московской епархии; председатель Миссионерского Совета при Священном Синоде.





Биография

В 1880—1890 годы обучался в Тульском духовном училище, затем в Тульской духовной семинарии, которую окончил по первому разряду.

8 сентября 1891 года рукоположен во иерея.

С 1 февраля 1900 по 1 августа 1902 года являлся инспектором белёвского епархиального женского училища.

В 1917 году избран делегатом от духовенства Тульской епархии на Поместный Собор Российской Православной Церкви 1917—1918.

27 мая 1918 года вошёл в состав Тульского епархиального совета, в том же году стал его председателем.

15 сентября 1919 года принял монашество. Возведён в сан архимандрита.

Архиерейство

15 августа 1920 года хиротонисан во епископа Епифанского, викария Тульской епархии.

В июне 1922 года уклонился в обновленчество и до 2 марта 1944 года был одним из его лидеров. С 1922 по 1930 год занимал Тульскую кафедру. Архиепископ; к Пасхе 1925 года «в воздаяние его выдающихся исключительных заслуг на благо Православной Церкви» возведён в сан митрополита[1].

С 10 мая 1930 года, после кончины митрополита Вениамина (Муратовского), стал председателем Священного Синода (обновленческого), с титулом митрополита Московского и Тульского. Как и его предшественник, председателем он был вполне номинальным; настоящим идеологом раскольников был его однофамилец Александр, украсивший себя титулом митрополита-благовестника.

С 5 мая 1933 года — первоиерарха [обновленческих] православных церквей в СССР. С 29 апреля 1935 года, после «самороспуска» Синода, получил титул «Первоиерарха Московского и всех православных церквей в СССР». 10 октября 1941 года ушёл в бессрочный отпуск, передав титул Первоиерарха своему заместителю, митрополиту Александру Введенскому. В том же месяце вместе с последним эвакуирован в Ульяновск, где находился до осени 1943 года.

2 марта 1944 года в зале заседаний Священного Синода принёс покаяние Патриарху Сергию и был принят в церковное общение в сане епископа, какой имел до ухода в обновленчество[2], с оставлением на покое в должности почётного настоятеля храма Воскресения Христова в Сокольниках.

5 мая 1944 года возведён в сан архиепископа.

С 13 июля 1944 года — архиепископ Тульский и Белёвский. Член Поместного Собора 1945 года[3].

19 июля 1946 года по собственному прошению освобождён от управления Тульской кафедрой и назначен председателем Миссионерского совета при Священном Синоде с назначением архиепископом Дмитровским, викарием Московской епархии. 21 февраля 1949 года, по прошению, освобождён от должности председателя миссионерского совета.

Во время войны епископ Виталий писал патриотические стихи, которые печатались в «Журнале Московской Патриархии» (1944, № 5, № 6): «Станем на защиту Родины», «Молитва в дни брани», «У гроба Святейшего Патриарха Сергия», «Молитва Богоматери в дни Великой Отечественной войны».

Напишите отзыв о статье "Виталий (Введенский)"

Примечания

  1. Движение и перемены по службе // Вестник Священного Синода Православной Российской церкви. 1925, № 2. С. 4.
  2. [gorenka.org/index.php/bibliotechka/11878-zhurnal-moskovskoj-patriarkhii-3-4-1944-g Воссоединение обновленческих священнослужителей с православной церковью] // ЖМП, № 4 апрель, стр. 9
  3. [cyberleninka.ru/article/n/spiski-uchastnikov-sobora-1945-goda Списки участников Собора 1945 года. Публикация П. А. Овсянникова // Вестник ПСТГУ. Серия II. История. История РПЦ. 2009, вып. 2. С. 126]

Ссылки

  • [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_3466 Виталий (Введенский)] на сайте Русское Православие
  • [www.pravenc.ru/text/%D0%92%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%B5%D0%BC%20(%D0%92%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%BC)%20.html Виталий (Введенский)] в Православной энциклопедии
  • [church.necropol.org/vit-vvedenskiy.html Архиепископ ВИТАЛИЙ (Введенский) (1870-1950)]

Отрывок, характеризующий Виталий (Введенский)

В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.