Введенский, Иринарх Иванович

Иринарх Иванович Введенский
Род деятельности:	переводчик, литературный критик, педагог
Язык произведений:	русский
[az.lib.ru/w/wwedenskij_i_i/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ирина́рх Ива́нович Введе́нский (21 ноября [3 декабря] 1813, Петровск, Саратовская губерния — 14 [26] июня 1855, Санкт-Петербург) — русский переводчик, литературный критик, педагог.

Биография

Родился в семье бедного священника. Учился в Пензенском уездном духовном училище (1821—1828), около года прожив в бурсе, затем в Пензенской, потом в Самарской семинарии (1828—1834). Ещё ребёнком в доме помещика овладел французским языком; самостоятельно выучил английский, немецкий, итальянский языки, мог на них писать.

По-латыни Введенский писал и говорил так же легко, как и по-русски, и хотя выговаривал новейшие языки до неузнаваемости, писал по-немецки, по-французски, по-английски и по-итальянски в совершенстве.

— А. А. Фет

Против своего желания поступил в Московскую духовную академию, вскоре был вынужден оставить её. В 1838 году поступил на второй курс историко-филологического факультета Московского университета и одновременно стал учителем в пансионе М. П. Погодина. В пансионе Погодина поощрял литературные занятия А. А. Фета. В 1840 году начал учиться на филологическом отделении Санкт-Петербургского университета. Познакомился с О. И. Сенковским и с 1841 года сотрудничал как переводчик и критик в его журнале «Библиотека для чтения».

По окончании университета (1842) преподавал в военно-учебных заведениях. В конце 1840-х — начале 1850-х годах на «средах» на его квартире, во дворовом флигеле дома № 7 на Ждановской набережной, бывали Г. Е. Благосветлов, А. П. Милюков, П. С. Билярский, А. Н. Пыпин. Кружок Введенского оказал влияние на формирование взглядов Н. Г. Чернышевского. М. П. Погодин считал Введенского отцом русского нигилизма.

В 1853 побывал за границей; мечтал встретиться в Лондоне с Ч. Диккенсом, однако встреча не состоялась. В 1854 ослеп.

Литературная деятельность

В 1840-х — 1850-х годах сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Северное обозрение», «Современник», «Отечественные записки». Рецензировал книги по различным областям знаний — по истории, славистике, этнографии. В статьях «Державин» («Северное обозрение», 1849, июль) и «Тредиаковский» (там же, ноябрь) раскрыл роль Г. Р. Державина и В. К. Тредиаковского в истории русской литературы.

Перевёл на русский язык роман Фенимора Купера «Дирслэйер» (то есть «Зверобой»; «Отечественные записки», 1848), «Джейн Эйр» Ш. Бронте («Отечественные записки», 1849) Особенное значение имела деятельность Введенского как переводчика Ч. Диккенса и У. Теккерея. Считается, что он создал популярность этих английских писателей у русских читателей.

Перевёл романы Диккенса «Торговый дом под фирмою „Домби и сын“» («Современник», 1849—1850), «Замогильные записки Пиквикского клуба» («Отечественные записки», 1849—1850), «Давид Копперфильд» («Отечественные записки», 1851), повесть «Договор с привидением» («Отечественные записки», 1849); роман Теккерея «Базар житейской суеты» (то есть «Ярмарка тщеславия»; «Отечественные записки», 1850). Переводы Введенского отличаются ошибками, «отсебятиной», расширениями авторского текста. Однако, по словам Корнея Чуковского, Введенский приблизил русских читателей к творчеству Диккенса; не дав «его буквальных выражений», он дал «его интонации, его жесты, его богатую словесную мимику».

Литература

• П. О. Морозов. Введенский, Иринарх Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1892. — Т. Va. — С. 672—673.
• Милюков А. П. [www.memoirs.ru/rarhtml/Milu_IV88_33_9.htm Иринарх Иванович Введенский. (Из моих воспоминаний)] // Исторический вестник. — 1888. — Т. 33, № 9. — С. 576—583.
• Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. — М.: Большая российская энциклопедия, 1992. — Т. 1: А—Г. — С. 400—401.
• Святловский В. [www.memoirs.ru/rarhtml/Sviatlov_IV93_4.htm Эпизод из жизни И. И. Введенского] // Исторический вестник. — 1893. — Т. 52, № 4. — С. 293—294.

Отрывок, характеризующий Введенский, Иринарх Иванович

Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.