Кладбища Вологды

На территории современной Вологды находится пять кладбищ: Горбачёвское, Введенское, Пошехонское, Козицынское и Мауринское. В XIX — первой половине XX века существовало также Богородское (Глинковское) кладбище.

История

До XVIII века кладбища существовали внутри города при церквях (или «на монастырях» храмов) и в монастырях. Наиболее ранние сведения о кладбищах Вологды содержатся в переписных книгах XVII века. Согласно им кладбища существовали при Екатерининской, Георгиевской, Златоустенской, Кирилло-Рощенской и Вознесенской церквях. Также археологическими раскопками выявлены средневековые погребения в районе дома № 33 по ул. Лермонтова, у дома № 4 по ул. Воровского, следы перезахоронения XVII—XVIII веков у Софийского собора, кладбище, которое находилось на месте Симоновского корпуса Архиерейского двора, а также средневековое приходское кладбище в Парковом переулке. Среди монастырей Вологды, где сохранились кладбища, старейшим является Спасо-Прилуцкий монастырь, основанный в XIV веке. Известны также уничтоженные в годы советской власти древние кладбища при Свято-Духовом и Горне-Успенском монастырях. Кроме кладбищ, при церквях и монастырях существовали также «убогие дома» — места, куда в течение холодного времени года складывались тела людей, умерших не своей смертью. После Пасхи (в Семик) тела зарывали в одну общую могилу, а затем служили панихиду. В Вологде убогий дом находился недалеко от часовни Белоризцев (район Горне-Успенского монастыря). Городское духовенство могло быть погребено внутри церквей и соборов. В Софийском соборе существует захоронения 11 вологодских архиереев.

В 1771 году, после свирепствующей в России эпидемии чумы, Сенатом был издан указ «при церквах по городам не хоронить никого, а отвесть для сего особые кладбища на выгонных землях».

…чтобы те кладбища учреждались в удобных местах, расположением от последнего городского жила не ближе 100 сажень, а если место дозволит, то хотя бы и за 300 сажень, и когда не плетнем или забором, то и земляным валом их обносить, но томко бы оный вал не выше двух аршин был, дабы через то такие места воздухом скорее очищались…

Согласно этому указу в Вологде решено построить три кладбища: Горбачёвское, Глинковское и кладбище при Антипьевской церкви. Работы по проектированию были поручены землемеру, секундмайору Неелову. В 1782 году он доложил, что кладбища спроектированы:

Первое — по течению реки Вологды по левой стороне против старого кладбища церкви Чудотворца Николая, прозванной что на Глинках, от последней черты жила на выгонной земле в трех стах саженях; второе — размерно на той же стороне реки за церквами Преподобного Герасима и вновь строящейся церкви ж от последней черты по способности места во ста саженях; третье — по течению ж оной реки вверху справой стороны за вновь построенною ж под кладбище церковью Святого Священномученика Антипы от жила в трех стах саженях…

Вследствие расширения городской застройки в начале XIX века, кладбище при Антипьевской церкви было закрыто, и устроено новое Введенское кладбище с построенной в 1818 году церковью Введения. В XIX веке также произошла смена названий кладбищ: Глинковское кладбище стало именоваться Богородским, а Горбачёвское — Лазаревским. Смена названий произошла вслед за новым освящением главных престолов кладбищенских церквей.

Несмотря на установление советской власти, до конца 1920-х годов на кладбищах города продолжаются захоронения по религиозному обряду. Сводки ОГПУ 1928 года отмечают, что в воскресные и другие праздничные дни на городских кладбищах духовенством совершались панихиды на могилах. В кладбищенских храмах отпевают и советское руководство. Однако кладбища приходских храмов и монастырей постепенно упраздняются или меняют свой профиль. В 1920-е годы на упразднённом кладбище возле церкви Иоанна Предтечи в Рощенье в братской могиле были похоронены двое красноармейцев. Останки красноармейцев в 1970-е годы были перенесены на Введенское воинское кладбище. На кладбище Свято-Духова монастыря в 1925 году был построен стадион Динамо. В период советской власти были уничтожены кладбища практически всех приходских храмов и монастырское кладбище Горне-Успенского монастыря. На существовавших кладбищах захоронения часто производились поверх старых могил. Для новых могил была расчищена иноверческая часть Горбачёвского кладбища. При расширении городской территории уничтожались и кладбища деревень — в 1980-е на месте части кладбища при Рождественской церкви села Говорово были построены гаражи и дома, а на месте кладбища в Турундаево — хлебокомбинат. В конце 1960-х годов при строительстве нового Горбатого моста была засыпана бо́льшая часть Богородского кладбища. Там же 1990-е годы южнее и севернее Богородицкого собора поверх погребений были построены служебные церковные здания,

а в начале 2000-х годов при расширении железной дороги были засыпаны и погребения в северо-восточной части кладбища и уложены ж/д пути.

Новое городское кладбище появилось в 1963 году вне городской черты на Пошехонском шоссе, рядом с деревней Родионцево. В конце 1990-х открыто Козицынское кладбище на Новом Московском шоссе, а в 2010—2011 году строится его вторая очередь.

Городские кладбища Вологды

В Вологде находится пять городских кладбищ: Горбачёвское на улице Бурмагиных, Введенское на улице Добролюбова, Пошехонское на Пошехонском шоссе, Козицынское на Новомосковском шоссе, Мауринское у деревни Маурино, в трёх километрах от села Молочное. Введенское кладбище закрыто. До 1960-х также существовало Богородское кладбище на Пошехонском шоссе.

Горбачёвское кладбище

Сформировавшееся в XVIII—XX веках, Горбачёвское кладбище занимает территорию в форме вытянутого с севера на юг прямоугольника. Ворота на кладбище и Лазаревскую церковь поставлены по линии улицы Бурмагиных, замыкая её северный участок, ориентированный на колокольню храма. С запада кладбище ограничено бывшей Кирилловской дорогой (вела к Спасо-Прилуцкому монастырю и дальше в Кириллов), с севера — устроенным в 1930-е годы парком Мира, с востока — низменным берегом реки Вологда, с юга — городской территорией.

Горбачёвское кладбище основано в 1775 году после эпидемии чумы в числе трёх других кладбищ за пределами городской территории Вологды. Для устройства кладбища была выделена территория по бывшей Троицкой улице, на Горбатом поле, по которому оно и получило своё название. В 1777 году была построена кладбищенская церковь Лазаря с освящённым приделом во имя великомученика Феодора Стратилата, небесного покровителя ктитора — купца первой гильдии Фёдора Матвеевича Колесова. В ранних документах церковь именуется Дмитриевской, по приделу Димитрия Солунского, который, вероятно был освящён сразу после постройки храма. В 1790 году главный престол храма был освящён в честь Святого Лазаря Праведного, и церковь с кладбищем стали называться Лазаревскими.

В 1868 году к кладбищу и церкви были сделаны каменные ворота, которые заменили на существующие в 1880 году (автор проекта — вологодский архитектор В. Н. Шильдкнехт. Этим же зодчим было спроектировано и новое здание церкви, построенное в 1882—1887 годах и сочетающее в своей архитектуре элементы псевдоготического и псевдорусского стиля. Работы по благоустройству кладбища продолжились в 1892 году: были сделаны тротуары из путиловской плиты от въездных ворот до церкви.

Среди известных вологжан, похороненных на Горбачёвском кладбище, — академик живописи П. С. Тюрин (1816—1882) и историк Н. С. Непеин (1870—1911). Примечателен в архитектурном ансамбле кладбища частично сохранившийся фамильный склеп купцов Кокаревых. Известно, что на Горбачёвском кладбище до революции существовал участок для захоронений католиков и лютеран.

Богородское (Глинковское) кладбище (не сохранилось)

Глинковское (с XIX века — Богородское) кладбище было основано в 1782 году в числе трёх кладбищ Вологды, появившихся после эпидемии чумы за городской территорией. Названо по местности «Глинки», которая находилась в конце современной улицы Мира. В качестве кладбищенского храма в первые годы существования кладбища использовался один из приделов церкви Николая Чудотворца на Глинках. Первая каменная Богородская церковь на территории Глинковского кладбища построена, предположительно, в 1780—1790-е годы. В 1819 году храм обветшал и в 1830-е годы по инициативе старосты А. И. Попова-Тестова на средства прихожан сооружён существующий Рождество-Богородицкий собор. По названию храма кладбище стало именоваться Богородским. Архитектурный ансамбль кладбища дополняет кирпичная часовня над могилой вологодского юродивого Николая Рынина, построенная в 1916 году вместо деревянной.

В XIX веке Глинковское кладбище становится центральным в городе. На нём хоронили известных людей, живших даже за пределами Вологды. В годы Первой мировой и Гражданской войн на Богородском кладбище хоронили погибших или умерших в госпиталях воинов. В начале XX века на юго-восточной стороне кладбища существовало еврейское захоронение.

На Богородском кладбище были похоронены известные вологжане: почитаемый юродивый Н. М. Рынин (1777—1837), основатель ремесленного училища в Вологде Д. С. Пермяков (1835—1894), археолог Н. И. Суворов (1816—1896), генеральный консул в Шанхае П. А. Дмитревский (1851—1899), адвокат Н. И. Спасокукотский.

В начале 1980-х годов при строительстве нового Горбатого моста большая часть Богородского кладбища была засыпана и все надгробные памятники были уничтожены. В 1990-е годы южнее и севернее Богородицкого собора поверх погребений были построены служебные церковные здания. В начале 2000-х годов при расширении железной дороги были засыпаны погребения в северо-восточной части кладбища и уложены ж/д пути.

Введенское кладбище

Основано в начале XIX века и является преемником кладбища при Антипьевской церкви, которое существовало с конца XVIII века, и было закрыто из-за близости к городу. Для Введенского кладбища отвели территорию в конце бывшей Дмитриевской (современной Комсомольской) улицы. В 1818 году на кладбище на средства купца И. И. Витушешникова^{О. И. Витушешникова?}, сооружена кирпичная холодная Введенская церковь, а в 1854 году на средства купца Н. И. Скулябина построен тёплый храм в стиле классицизм, также из кирпича, освящённый во имя Николая Чудотворца. Сформировавшийся архитектурный ансамбль кладбища также включал в себя ворота (в настоящее время в руинированном состоянии), богадельню (снесена) и часовню-склеп (в настоящее время находится в руинированном состоянии). В 1937 году была разрушена Введенская церковь. Часовня Николая Чудотворца закрыта в 1938 году, сейчас в руинированном состоянии.

На кладбище были захоронены известные вологодские государственные и общественные деятели: В. А. Кудрявый, В. К. Ретровский (1832—1877), Н. И. Скулябин (1791—1851), Х. С. Леденцов (1842—1907), а также родители писателя В. Т. Шаламова.

В 1960-е годы в восточной части кладбища открыт Мемориал Боевой Славы с обелиском солдатам-защитникам Родины, скончавшимся от ран в госпиталях Вологды в период 1941—1945 годов, памятником командарму К. А. Авксентьевскому и надгробием на могиле Героя Советского Союза военкома Н. И. Щетинина. На мемориальном комплексе находятся братские могилы, в которых захоронены 3843 солдат и офицеров Советской Армии, умерших в госпиталях Вологды во время Великой Отечественной войны. В 2001 году на воинском кладбище был перезахоронен прах лётчика-аса, дважды Героя Советского Союза А. Ф. Клубова.

• Vvedenskoe cemetery in Vologda.JPG

  Ворота Введенского кладбища
• Chuch in Vvedenskoe cemetery.jpg

  Церковь Николая Чудотворца, фото 2011 г.
• Monument on Vvedenskoe cemetery in Vologda.JPG

  Обелиск солдатам-защитникам Родины
• Avksentevsky in cemetery in Vologda.jpg

  Бюст К. А. Авксентьевского
• Klubov in Vologda.JPG

  Бюст А. Ф. Клубова

Пошехонское кладбище

Городское кладбище открыто в 1960-х годах на Пошехонском шоссе, вблизи деревни Родионцево и более 30 лет выполняло функцию основного городского кладбища. В 1988 году в южной части Пошехонского кладбища, на месте захоронения 1048 ленинградцев-блокадников состоялось открытие мемориала с монументом по проекту скульптора В. Сторожук. У подножия памятника в 2005 году установлен саркофаг с землёй, привезённой с Пискарёвского кладбища.

На Пошехонском кладбище находятся могилы поэта Н. М. Рубцова (1936—1971), художника Н. В. Бурмагина, театрального режиссёра Я. Ф. Нусса, Беловой Н. Н. — директора ВОУНБ, известного вологодского фотографа А. Н. Бама (1923—2013), не менее же известного вологодского политика и коллекционера старины Русского Севера М. В. Сурова, также здесь захоронена мать академика Курчатова, вывезенная из блокадного Ленинграда.

Козицынское кладбище

Открыто в конце 1990-х годов на Новомосковском шоссе, рядом с деревней Козицыно. С этого времени является основным городским кладбищем. В конце 2000-х строится вторая очередь кладбища на 26 000 мест.

Мауринское кладбище

Расположено в трёх километрах от села Молочное. Является действующим городским кладбищем.

Монастырские кладбища

Кладбище Спасо-Прилуцкого монастыря

Спасо-Прилуцкий монастырь основан Димитрием Прилуцким в 1371 году в излучине реки Вологды. Древнейший сохранившийся некрополь Вологды представлен захоронениями в Спасском соборе, собственно кладбищем на территории монастыря и Екатерининской церковью-усыпальницей Волоцких. В нижнем этаже Спасского собора находится рака над мощами под спудом святого Димитрия Прилуцкого (? — 1392), а также погребения заточённых в монастыре княжичей Ивана Углицкого (? — 1522), канонизированного под именем Игнатия Прилуцкого, и Дмитрия Углицкого (? — после 1541), и адмирала И. Я. Барша.

На монастырском кладбище, сильно повреждённом в советское время, были похоронены известные вологжане: поэт К. Н. Батюшков (1787—1855), митрополит Сарский и Подонский Иона (? — 1627), архиепископ Вологодский и Белозерский Симон (? — 1685), вологодский вице-губернатор А. С. Нарышкин, первый вологодский генерал-губернатор А. П. Мельгунов (1789—1852).

Церковь во имя святой великомученицы Екатерины и святого равноапостольного великого князя Владимира построена в 1830 году вологодским губернским предводителем дворянства В. А. Волоцким как семейная усыпальница.

Кладбище Свято-Духова монастыря (не сохранилось)

Свято-Духов монастырь был основан в начале XVII века на месте кельи вологодского чудотворца Галактиона. Его захоронение (ум. 1612) находилось в снесённой в 1930-е годы Знаменской церкви. На кладбище монастыря были похоронены известные вологжане: генерал-губернатор А. Ф. Клокачев (? — 1823), общественный деятель Т. Е. Колесников (1829—1899). Кладбище было рекультивировано в 1930-е годы, на его месте построен стадион Динамо.

Кладбище Горне-Успенского монастыря (не сохранилось)

Горне-Успенский монастырь был основан в 1560-м году. На монастырском кладбище были захоронены как монахини, так и горожане.

• Spaso-Prilutsky Monastery-17.jpg

  Кладбище Спасо-Прилуцкого монастыря и Екатерининская церковь-усыпальница
• Svyato-Dukhov monastery.JPG

  Кладбище Свято-Духова монастыря. Фото начала XX века

Бывшие сельские кладбища

При расширении городской территории в черте Вологды оказались кладбища:

Кладбище села Говорово. Село Говорово известно с XV века. Кладбище располагалось при Богородицкой церкви, разобранной на кирпич в 1935 году. Частично уничтожено при строительстве жилья в 1980-е. Несколько могил сохранилось в районе дома № 11 по Новгородской улице.

Кладбище села Турундаево. Кладбище располагалось при Никольской церкви дворцового сельца Турундаево, известного с XV века. Церковь была разрушена в 1930-е. На месте кладбища построен хлебокомбинат (в районе 2-го Турундаевского переулка).

Кладбище в селе Прилуки. Кладбище появилось при церкви Николая Чудотворца, что на Валухе, которая расположена в бывшем селе Выпрягово (с XIX века — часть села Прилуки). Кладбище сохранилось на улице Никольской.

Кладбище села Слобода. Кладбище расположено при Богородицкой церкви в бывшей Кирилловской Ямской слободе (современная Слободская улица).

Отрывок, характеризующий Кладбища Вологды

– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.