Введенское (Пушкинский район)

Деревня Введенское Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Московская областьМосковская область Муниципальный район Пушкинский Сельское поселение Царёвское Координаты 56°04′31″ с. ш. 38°02′01″ в. д.56.07528° с. ш. 38.03361° в. д. / 56.07528; 38.03361    Высота центра 170 м Население ↗210 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Почтовый индекс 141214 Автомобильный код 50, 90, 150, 190, 750 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=46247843013 46 247 843 013] Код ОКТМО [classif.spb.ru/classificators/view/tma.php?st=A&kr=1&kod=46647443121 46 647 443 121] Введенское Москва Пушкино Введенское Пушкино Введенское

Введенское — деревня в Пушкинском районе Московской области России, входит в состав сельского поселения Царёвское. Население — 210 чел. (2010).

География

Расположена на севере Московской области, в восточной части Пушкинского района, на Московском малом кольце А107, примерно в 14 км к северо-востоку от центра города Пушкино и 29 км от Московской кольцевой автодороги, на реке Прорванихе бассейна Клязьмы.

К деревне приписано 4 садоводческих товарищества. В 6 км к западу — Ярославское шоссе М8, в 8 км к западу проходит линия Ярославского направления Московской железной дороги. Ближайшие населённые пункты — деревни Назарово, Останкино и посёлок Нагорное.

Связана автобусным сообщением с городами Пушкино и Красноармейск.

Население

Численность населения
1859	1890	1899	1926	2002	2006	2010
129	↘114	↗120	↗149	↘51	↘49	↗210

История

В 1589 году — село дворцового ведомства Воря и Корзенева стана Московского уезда, в 1629 году значилось пустошью, проданной Матвею Стрешневу. После его смерти было передано сыну Родиону Стрешневу, а затем перешло в приданое его дочери Дарье Родионовне, вышедшей в 1683 году замуж за князя Ф. И. Троекурова.

С 1697 году село принадлежало её родному брату — Ивану Родионовичу, а в 1734 году его детьми — Василием, Николаем и Петром — вместе с принадлежавшими селу деревнями Ивошино и Чекмово отдано в приданое их родной сестре Прасковье при выходе её замуж за князя И. А. Щербатова.

В 1756—1782 гг. владелицей села была дочь последних и жена князя М. М. Щербатова — княгиня Наталья Ивановна.

В «Списке населённых мест» 1862 года — владельческая деревня 1-го стана Дмитровского уезда Московской губернии по левую сторону Московско-Ярославского шоссе (из Ярославля в Москву), в 48 верстах от уездного города и 23 верстах от становой квартиры, при речке Провалихе, с 22 дворами и 129 жителями (50 мужчин, 79 женщин).

По данным на 1899 год — деревня Богословской волости Дмитровского уезда с 120 жителями.

В 1913 году — 26 дворов.

По материалам Всесоюзной переписи населения 1926 года — центр Введенского сельсовета Путиловской волости Сергиевского уезда Московской губернии в 0,5 км от Вознесенского шоссе и 10,7 км от станции Софрино Северной железной дороги, проживало 149 жителей (74 мужчины, 75 женщин), насчитывалось 28 крестьянских хозяйств.

С 1929 года — населённый пункт в составе Пушкинского района Московского округа Московской области. Постановлением ЦИК и СНК от 23 июля 1930 года округа как административно-территориальные единицы были ликвидированы.

Административная принадлежность

1929—1957 гг. — деревня Жуковского сельсовета Пушкинского района.

1957—1960 гг. — деревня Жуковского сельсовета Мытищинского района.

1960—1962 гг. — деревня Жуковского (до 20.08.1960) и Царёвского сельсоветов Калининградского района.

1962—1963, 1965—1994 гг. — деревня Царёвского сельсовета Пушкинского района.

1963—1965 гг. — деревня Царёвского сельсовета Мытищинского укрупнённого сельского района.

1994—2006 гг. — деревня Царёвского сельского округа Пушкинского района.

С 2006 года — деревня сельского поселения Царёвское Пушкинского муниципального района Московской области.

Отрывок, характеризующий Введенское (Пушкинский район)

Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.