Вда

Вда
Характеристика
Длина	198 км
Бассейн	2325 км²
[tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Вда Водоток]
Исток	Озеро Кронжно
— Высота	146 м
— Координаты	54°05′57″ с. ш. 17°36′34″ в. д.54.09917° с. ш. 17.60944° в. д. / 54.09917; 17.60944 (Вда, исток)
Устье	Висла
— Высота	23,1 м
— Координаты	53°24′42″ с. ш. 18°28′45″ в. д.53.41167° с. ш. 18.47917° в. д. / 53.41167; 18.47917 (Вда, устье)
Расположение
Водная система	Висла → Балтийское море
Страна	Польша Польша
исток устье

К:Реки по алфавитуК:Водные объекты по алфавитуК:Реки до 500 км в длинуК:Карточка реки: заполнить: РегионВдаВдаК:Карточка реки: исправить: Исток

Вда или Чарна-Вода (польск. Wda, нем. Schwarzwasser) — река в северной части Польши, левый приток Вислы. Название «Чёрная вода» отражает чёрный цвет воды реки.

География

Берёт начало в озере Кронжно вблизи села Ослава-Домброва недалеко от города Бытув. Течёт по территории Поморского и Куявско-Поморского воеводств через так называемые Кашубские большие воды (озёра Вдзидзе, Радольне, Голунь и Еленье), а также через множество маленьких озёр. Сначала течёт в юго-восточном направлении, около города Чарна-Вода образует меандр и поворачивает на восток. Затем снова меняет направление и течёт на юг. Впадает в Вислу около города Свеце.

Длина реки составляет 198 км, площадь водосборного бассейна — 2325 км². Средний расход воды — 6,52 м³/с. Высота истока составляет 146 м, высота устья — 23,1 метр над уровнем моря.

Берега реки преимущественно покрыты лесом. Дно песчаное, но в русле множество валунов. Хотя река течёт по низменности, она отличается большой извитостью. Течёт между высокими, а местами и обрывистыми берегами, кое-где образуя ущелья. По этой причине река очень привлекательна для каноистов и байдарочников.

Ссылки

• [www.rzekawda.pl/ Rzeka Wda]
• [www.tomek.strony.ug.edu.pl/przewodnikpowdzie.htm PRZEWODNIK KAJAKOWY PO WDZIE]
• Большой атлас мира, The Reader's Digest Association Limited, London, 2007, ISBN 978-5-89355-169-3, ст.168-169, Польша (рос).

Отрывок, характеризующий Вда

Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.