Ведомость о состоянии города Москвы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
«Ведомость о состоянии города Москвы»
Тип

Бесплатная газета

Формат

Листы, полулисты и четверти листов


Издатель

Временный медицинский совет

Редактор

Михаил Петрович Погодин

Основана

23 сентября 1830 года

Прекращение публикаций

6 января 1831 года

Язык

русский

Цена

бесплатная

К:Печатные издания, возникшие в 1830 годуК:Печатные издания, закрытые в 1831 году

«Ведомость о состоянии города Москвы» (в просторечии «холерная газета» или «холерные листки») — официальный бюллетень, который издавался властями Москвы во время первой холерной эпидемии23 сентября 1830 года по 6 января 1831 года).

Издание было начато по приказу военного генерал-губернатора князя Дмитрия Владимировича Голицына «для сообщения обывателям верных сведении о состоянии города, столь необходимых в настоящее время, и для пресечения ложных и неосновательных слухов, кои производят безвременный страх и уныние». Она заключала в себе «официальные известия о приключившихся внезапных болезнях и смертях; известия о действиях холеры в прочих местах; разные наставления о том, какие должно жителям принимать предосторожности; известия о мерах, принимаемых правительством для отвращения заразы».

Газета раздавалась бесплатно и рассылалась при «Московских ведомостях». Редактором был Михаил Петрович Погодин, а составлялась газета при временном медицинском совете, поэтому статьи выходили под подписью секретаря совета доктора Маркуса. Газета выходила на листах, полулистах и четвертках серой бумаги, всего вышло 106 номеров газеты. После окончания эпидемии холеры выпуск газеты прекратился.

Напишите отзыв о статье "Ведомость о состоянии города Москвы"



Литература

Ссылки

  • [bigmeden.ru/article/Медицинская_Литература Большая Медицинская энциклопедия — Что такое медицинская литература].

Отрывок, характеризующий Ведомость о состоянии города Москвы

Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.