Ведрошская битва

Ведрошская битва
Основной конфликт: Русско-литовская война 1500–1503
Дата	14 июля 1500 года
Место	на реке Сельня (ранее Ведрошь) близ села Алексино и реке Рясна близ деревни Еловка; Дорогобужский район Смоленской области
Итог	Решительная победа русского войска
Противники
Великое Княжество Литовское Королевство Польское Русское государство
Командующие
великий гетман Константин Острожский воевода Даниил Щеня
Силы сторон
до 40 000 до 40 000
Потери
до 8000 убитых, Острожский пленён неизвестно

Битва на реке Ведрошь — битва русско-литовской войны 1500—1503 гг., имевшая очень значительные стратегические и территориальные последствия в противостоянии за наследие Древнерусского государства. Произошла 14 июля 1500 года под Дорогобужем между войсками Русского государства под руководством воеводы Даниила Щеня и объединённой армией Великого княжества Литовского и Королевства Польского под командованием великого гетмана литовского Константина Острожского. Битва окончилась разгромным поражением литовско-польского войска, пленением Константина Острожского и, впоследствии, переходом около одной трети территории Великого княжества Литовского под власть великого князя Ивана III.

Политическая ситуация

Поводом для новой русско-литовской войны стал переход ряда князей, в первую очередь Семёна Ивановича Бельского, на службу к великому князю московскому. Причиной своего «отъезда» Семён Иванович назвал потерю великокняжесткой милости и «ласки», а также стремление великого князя литовского Александра перевести его в «римский закон», чего не было при предыдущих великих князьях. Также к Ивану III поступала информация о том, что Александр «неволил» свою жену княгиню Елену Ивановну (дочь Ивана III), принуждая её перейти в католичество. По мнению ряда историков, религиозные гонения действительно имели место и послужили причиной начала войны, другие же считают, что они лишь были использованы Иваном III как предлог. Вслед за Семёном Бельским о переходе на службу к Ивану III заявили Семён Стародубский-Можайский и Василий Шемячич. Подобный исход дела не мог устроить великого князя литовского Александра, так как князья переходили на московскую службу со всеми своими владениями, составлявшими значительные территории в восточной части Великого княжества Литовского с городами Новгород-Северский, Путивль, Рыльск, Радогощ, Стародуб, Гомель, Чернигов, Любеч, Карачев, Хотимль, Мценск, Серпейск. Иван III решил, не дожидаясь похода литовских войск против перебежчиков, в мае 1500 года открыть боевые действия.

• Lithuanian state in 13-15th centuries.png

  Великое княжество Литовское

• Moscow1500.png

  Русское государство

В преддверии битвы

Русской стороной были сформированы четыре группы войск. Одна из них во главе с князем Александром Владимировичем Ростовским действовала на северном направлении из Великих Лук, средняя под началом Юрия Захарьича Кошкина-Захарьева наступала на Дорогобуж, южная во главе с Яковом Захарьичем Кошкиным-Захарьиным быстро овладела присягнувшими Москве городами Брянщины, Северщины и Курщины. Четвёртая резервная группа войск под предводительством Даниила Васильевича Щени находилась в Твери и должна была соединиться с той группой войск, на направлении которой выявится основное противодействие литовских сил.

Уже в мае воеводе Юрию Захарьичу Кошкину удалось взять Дорогобуж. На борьбу с Русским государством литовским князем Александром была послана армия во главе с гетманом Константином Острожским. Прибыв в Смоленск, Острожский получил известие о том, что войско Юрия Кошкина стоит лагерем недалеко от Дорогобужа. Узнав об этом, Острожский с крупным войском выступил из Смоленска к Ельне. В это же время на подкрепление отряду Кошкина по тракту Вязьма-Ельня шла набранная в Тверской земле рать, возглавляемая князем Даниилом Васильевичем Щеней-Патрикеевым. Её задачей было также взятие Ельни и Рославля.

Рать Юрия Захарьича Кошкина, стоявшая на Ведроше, соединилась с подошедшими войсками Даниила Щени, при этом Юрий Захарьич по росписи Ивана III поступал в подчинение к Щене. Другими воеводами, принявшими участие в битве, стали князь Иосиф Андреевич Дорогобужский, а также князья Семён Иванович Стародубский-Можайский и Василий Иванович Шемячич Новгород-Северский, перешедшие на службу Ивану III в апреле 1500 года. Прибывший в Ельню Острожский узнал от «языка», что к войску Юрия Кошкина прибыли на помощь другие воеводы с полками. Не поверив этой информации («язык» был повешен), Острожский двинулся от Ельни к Ведроше для атаки войска Кошкина, прежде чем (как полагал Острожский) тот получит подкрепления.

Битва

Место битвы

Разногласия в летописях и других документах, а также исторические изменения названий рек и населённых пунктов смоленского края внесли определённые трудности в установление точного места битвы. Так, в Энциклопедическом Словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона (1890—1907) Ведрошь определяется как речка, впадающая в Днепр близ Дорогобужа . В созданном в 1955—1961 гг. труде военного историка Е. А. Разина «История военного искусства VI—XVI вв.» на схеме битвы река Ведрошь также впадает в Днепр несколькими километрами западнее Дорогобужа. Исследования ряда историков второй половины XX века (Кирикова С. В., Каштанова С. М., Зимина А. А. и др.) внесли некоторые изменения в существующие представления. Вероятное место битвы было определено не западнее, а примерно в 15 километрах юго-восточнее Дорогобужа, на берегах современных рек Сельня и Рясна, вблизи сёл Алексино и Еловка . Бой передового отряда с литовцами произошёл, вероятно, в квадрате, ограниченном с трёх сторон реками, носящими сегодня названия Рясна, Сельчанка и Сельня. Предполагается, что нынешняя Сельня — это и есть летописная Ведрошь. Отряд литовцев двигался к месту битвы с четвёртой, юго-западной, стороны этого речного квадрата, от села Лопатино. Бой основных сил состоялся скорее всего на другом берегу Рясны (Тросны), близ современных деревень Еловка и Починок. Последняя по мнению исследователей в XVI веке носила имя Митково, от которого произошло название упоминаемого в летописях Миткова поля.

Соответствие названий объектов XVI в. современным.

Название, встречающееся в летописях	Современное название
р. Ведрошь(-ша)	1) р. Сельня (приток р. Рясны) 2) возможно впадающий в Сельню безымянный ныне ручей.
р. Полма	р. Сельчанка (приток р. Рясны)
р. Тросна	р. Рясна
дер. Ведроши	село Алексино
село Митково, давшее название Миткову полю	село Починок (расположено рядом с более известной дер. Еловкой)

Численность и состав войск сторон

Единая позиция в оценке численности войск каждой из сторон отсутствует. Существуют следующие точки зрения:

• Каждая армия насчитывала примерно по 40 тыс. человек. Такой оценки придерживаются Н. М. Карамзин, Н. С. Голицын, Н. С. Борисов. Косвенно о такой численности литовского войска говорит оценка его потерь в Вологодско-Пермской летописи: «…а убиенных Литвы и Ляхов болши тритцати тысяч».

• Численность войска московского оценивается примерно в 40 тыс. воинов, войска литовского — от 4 до 10 тыс. воинов. В «Хронике Быховца» говорится, что «литовского войска было не больше чем три с половиной тысячи конных, кроме пеших, а москвичей было сорок тысяч хорошо вооруженных конных, кроме пеших». Такой оценки придерживается белорусский историк Г. Саганович. Косвенными подтверждениями о численности литовцев также могут служить сведения об их потерях в Новгородской четвёртой летописи: «…и всех поиманных боле пятисот человек; а на бою убили болше пяти тысяч человек»; а также ссылка Карамзина на «Московскую Летопись в Синодальной книге», где говорится: «убили (Литовскихъ) большихъ людей 5000, а съ меньшими всех человекъ с пол-осьмы тысящи побили». Нужно заметить, что в этом случае речь идёт о практически полном уничтожении в битве литовского войска.

• Оценка численности войск с каждой стороны в 40 тыс. представляется в той или иной степени завышенной. Однако нет оснований говорить и о численном превосходстве в несколько раз какой-либо из сторон. Такой позиции придерживаются Е. А. Разин, А. А. Зимин, Ю. Г. Алексеев.

Ход битвы

От Ельни, мимо села Лопатино, гетман Острожский двинулся к селу Ведроши, где атаковал передовой русский полк, который не выдержав натиска стал отступать от Ведроши за Тросну к основным силам. Литовцы продолжали преследование до самой Тросны, пока река не разделила противников. Далее летописи в описании хода битвы расходятся. Согласно «Хронике Быховца» Острожский с ходу перешёл реку и ударил по главным силам москвичей, другие же источники утверждают, что литовцы у реки остановились и два войска какое-то время (едва ли не несколько дней) стояли друг против друга, не решаясь атаковать первыми . 14 июля войско Острожского всё же перешло через Тросну и атаковало большой полк русских. Завязалась отчаянная шестичасовая сеча. Исход битвы был решён ударом русского засадного полка, который, обойдя литовцев, атаковал их с тыла, а также разрушил мост через Тросну. Литовцы обратились в бегство и пришли в панику, обнаружив, что мост на месте переправы через реку был уничтожен. В результате, помимо убитых и утонувших, огромное количество литовцев оказалось в плену, в том числе и сам Константин Острожский. Также русские завладели всем обозом и всей артиллерией.

Потери сторон

Потери Княжества Литовского оцениваются от 4-8 тыс. убитыми и пленными до 30 тыс., последняя цифра, впрочем, представляется преувеличенной.

Какие-либо сведения о потерях Княжества Московского неизвестны.

Последствия битвы

Битва стала вершиной военной кампании 1500 года. В сражении пал или был пленён наиболее боеспособный состав литовского войска. После этого поражения княжество Литовское уже не проявляло какой-либо заметной стратегической инициативы, ограничившись организацией пассивной обороны, что привело в итоге к заключению выгодного для Москвы мирного договора 1503 года, по которому к Русскому государству фактически отходили территории, составлявшие примерно треть литовских владений, в том числе Чернигово-Северская земля.

После помилования и освобождения князем Василием III, Острожский, изменив данной им присяге, вновь предпринимал попытки реванша, но даже победа в битве при Орше (1514) не принесла каких-либо политических результатов, способных компенсировать результаты Ведрошской битвы.

Роль в истории

• В XVI веке ход битвы был описан австрийским путешественником и автором записок о России Сигизмундом фон Герберштейном, послом императора Священной Римской империи в Москве. В своём труде Rerum Moscovium Commentarii (1549) он отметил, что московскому князю в одной битве и за один год удалось добиться того, что литовскому князю Витовту (Витольту) стоило многих лет жизни и превеликих усилий.

• В российской военной истории Ведрошская битва рассматривается как продолжение и развитие лучших традиций русского военного искусства, заложенных на поле Куликовом. Исход сражения, как и в Куликовской битве, был решён флангово-тыловым ударом засадного полка. Но если на поле Куликовом такой манёвр зависел от действий противника, то здесь предпосылки для решающего удара были созданы самими русскими военачальниками.

Литература

• А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 9. — Типография А. Плюшара; С.-П., 1837 — с. 203 (Ведроша; Ведрошская битва).

Ссылки

• [dorogobuzh.by.ru/hvedrosh.htm О Ведрошской битве на сайте города Дорогобуж]
• [militerra.com/index.php?option=com_content&task=view&id=133&Itemid=99 Битва при Ведроше и другие сражения Московской Руси на сайте Militerra.com]

Отрывок, характеризующий Ведрошская битва

– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.