Вежиньский, Казимеж

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кази́меж Вежи́ньский (польск. Kazimierz Wierzyński; 27 августа 1894, Дрогобыч — 13 февраля 1969, Лондон) — польский поэт, прозаик, эссеист.

Олимпийские награды
Конкурс искусств
Золото Амстердам 1928 Литература




Биография

Урожденный Вирстлейн (польск. Wirstlein); по просьбе семьи фамилия была изменена в 1912 на Wierzyński.

Окончил лицей в Стрые (1912). Учился в университетах Кракова и Вены. В печати дебютировал стихотворением в однодневном дрогобычском издании в 1913. Принимал участие в национально-патриотических организациях. С началом Первой мировой войны добровольцем вступил в Восточный легион. После его роспуска оказался в австрийской армии. В 19151918 в лагере военнопленных в Рязани. После бегства из плена участвовал в подпольной деятельности Польской военной организации в Киеве. Осенью 1918 перебрался в Варшаву. Принимал участие в литературной жизни — участвовал в выступлениях кабаре «Pod Picadorem», стал одним из основателей поэтической группы «Скамандр». Издал первый сборник стихотворений «Wiosna i wino» («Весна и вино», 1919). Во время советско-польской войны был офицером по делам пропаганды в бюро печати главного командования (1920), редактировал газеты «Ukraińskie Słowo» и «Dziennik Kijowski».

По окончании советско-польской войны обосновался в Варшаве. Сотрудничал в журнале «Skamander», рупоре литературной группы «Скамандр», в иллюстрированном еженедельнике «Wiadomości Literackie» и других периодических изданиях.

С началом Второй мировой войны был эвакуирован вместе с редакцией газеты «Gazeta Polska» во Львов. Позднее через Францию, Португалию и Бразилию выехал в США (1941). Встретился с Романом Якобсоном, который написал статью о его стихах. Сотрудничал в польских эмигрантских изданиях и с польской редакцией радиостанции «Свободная Европа». В 1964 переехал в Европу. Обосновался сначала в Риме, позднее перебрался в Лондон, где и умер. Прах перезахоронен в Польше в 1978.

Творчество

Первая книга стихотворений «Wiosna i wino» («Весна и вино», 1919) принесла ему известность. В ней, как и в следующем сборнике «Wróble na dachu» («Воробьи на крыше», 1921), доминировали радостные, оптимистические настроения. Сборники стихов «Wielka Niedźwiedzica» («Большая Медведица», 1923), «Pamiętnik miłości» («Дневник любви», 1925), «Rozmowa z puszczą» («Разговор с пущей», 1929) отличались углубившимся пониманием сложности и противоречивости человеческой натуры и действительности. Сборник «Laur olimpijski» («Олимпийский лавр», 1927) представляет собой проекцию спортивных переживаний. В 1928 году этот сборник получил золотую медаль в Конкурсе искусств на IX Олимпийских играх в Амстердаме (номинация — лирические произведения).

Своей лучшей книгой Вежиньский считал «Wolność tragiczna» («Трагичная свобода», 1936) — сборник поэм в романтическом стиле, главным героем которых был Юзеф Пилсудский, а главной темой — будущее недавно обретённой и вновь оказавшейся под угрозой независимой Польши.

Во время войны издал пять сборников стихов патриотической тематики, лучшая книга этого периода — «Земля-волчица» ("Ziemia-Wilczyca, 1941). После войны выходом из тяжелых переживаний, связанных с потерей во время войны родных, и творческого кризиса, оказалась биография Шопена («Życie Chopina», 1949, на англ. яз.; на польском издана в Нью-Йорке в 1953). Выпустил книги стихов «Сундук на плечах» («Kufer na plecach», 1964), «Черный полонез» («Czarny polonez», 1968).

Издал также два сборника военных рассказов «Granice świata» («Границы света», 1933) и «Pobojowisko» («Побоище», 1944), также сборники рецензий, фельетонов, очерков, воспоминаний («Моя личная Америка», 1966).

Публикации на русском языке

  • [magazines.russ.ru/inostran/2000/9/verzyn.html Стихи в переводе Натальи Астафьевой]
  • [www.novpol.ru/index.php?id=1181 Стихи в переводе Святослава Свяцкого]

Напишите отзыв о статье "Вежиньский, Казимеж"

Литература

  • Miązek B. Die Lyrische Beschreibung im Nachkriegsschaffen Kazimierz Wierzyński. Wien: G. Leber, 1977.
  • Nasiłowska A. Kazimierz Wierzyński. Warszawa: Interim, 1991
  • Andres Z. Kazimierz Wierzyński: szkice o twórczości literackiej. Rzeszów: Wydawn. Wyższej Szkoły Pedagogicznej, 1997.

Ссылки

  • [www.culture.pl/web/english/resources-literature-full-page/-/eo_event_asset_publisher/eAN5/content/kazimierz-wierzynski Биография (на польском языке)]
  • [szedhar.republika.pl/wierzynski/iwierz.htm Стихи on line]
  • [magazines.russ.ru/authors/v/vezhinskij Страница в Журнальном зале]

Отрывок, характеризующий Вежиньский, Казимеж

«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.