Везиров, Абдурахман Халил оглы

Абдул-Рахман Везиров азерб. Əbdül-Rəhman Xəlil oğlu Vəzirov
Первый секретарь ЦК КП Азербайджанской ССР
21 мая 1988 — 20 января 1990
Предшественник:	Кямран Багиров
Преемник:	Аяз Муталибов
Рождение:	26 мая 1930(1930-05-26) (93 года) Шуша, НКАО, Азербайджанская ССР
Супруга:	Везирова Ирина Константиновна
Дети:	сын Эльдар
Партия:	КПСС
Образование:	Азербайджанский индустриальный институт

Абдулрахман Халилович Везиров (Абдул-Рахман Халил оглы Везиров, азерб. Əbdül-Rəhman Xəlil oğlu Vəzirov; 26 мая 1930, г. Шуша) — советский и азербайджанский политический деятель, Чрезвычайный и Полномочный Посол в отставке.

Биография

В 1952 г. Абдурахман Халил оглы Везиров окончил Азербайджанский индустриальный институт.

• В 1954—55 гг. — секретарь,
• в 1955—56 гг. — второй секретарь,
• в 1956—59 гг. — первый секретарь ЦК ЛКСМ Азербайджана.
• В 1959—70 гг. — секретарь ЦК ВЛКСМ.
• В 1970—74 гг. — первый секретарь Кировобадского горкома КП Азербайджана.
• В 1974—76 гг. — заведующий отделом промышленности ЦК КП Азербайджана.
• В 1976—79 гг. — Генеральный консул СССР в Калькутте (Индия),
• в 1979—85 гг. — Посол в Королевстве Непал,
• в 1985—88 гг. — Посол в Пакистане. В период работы в Пакистане принимал активное участие в переговорах по выводу советских войск из Афганистана.

В 2009 году вышли в свет его мемуары «Моя дипслужба».

Ссылки

• [lit.lib.ru/w/wezirow_a_h/dipzluzhba.shtml А. Х. Везиров. Моя дипслужба. М., Издательство «Художественная литература», 2009.]

• [epizodsspace.narod.ru/bibl/ogonek/2001/15-01a.html Воспоминания Везирова о Гагарине]

• А.А. Громыко, А.Г. Ковалев, П.П. Севостянов, С.Л. Тихвинский. Дипломатический словарь. — 4-е издание. — Москва: "Наука", 1984. — Т. 1-й.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Везиров, Абдурахман Халил оглы

Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.