Вейденбаум, Евгений Густавович
Поделись знанием:
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
| Евгений Густавович Вейденбаум | ||||||||||
 Е. Г. Вейденбаум (1871) | ||||||||||
| Дата рождения: | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения: | ||||||||||
| Дата смерти: |
15 (28) января 1918 (72 года) | |||||||||
| Страна: | ||||||||||
| Научная сфера: | ||||||||||
| Учёная степень: | ||||||||||
| Альма-матер: | ||||||||||
| Известен как: |
этнограф Кавказа | |||||||||
| Награды и премии: |
| |||||||||
Евге́ний Гу́ставович Вейденба́ум (9 [21] ноября 1845; Санкт-Петербург — 15 [28] января 1918) — русский этнограф, историк, архивист, кавказовед и публицист. Председатель Кавказской археографической комиссии[1], тайный советник (1907).
Содержание
Биография
Евгений Вейденбаум родился 9 ноября 1845 года в Санкт-Петербурге. Лютеранского вероисповедания. Четвёртый сын военного врача Карл-Густава Густавовича (ок. 1801 ― ок. 1867) и Иоганны-Христианы (в девичестве Винтер, дочь петербургского аптекаря Иоганна-Христиана Винтера). Брат архитектора Александра и натуралиста Густава Вейденбаум[2].
В 1855 году поступил в 5-ю Санкт-Петербургскую гимназию и, по прохождении полного курса, в 1862 году окончил её с серебряной медалью[3]. После этого Вейденбаум подал заявление в правление Санкт-Петербургского университета с просьбой зачислить его в число студентов для слушания лекций по Физико-математическому факультету, разряда естественных наук. Прошение было одобрено и Вейденбаум был зачислен в платные студенты, однако через два месяца после его зачисления он подал прошение об его отчислении в связи с невозможностью его отцом Густавом Густавовичем оплачивать слушание лекций. Однако, рассмотрев свидетельство, выданное отцу Евгения Медико-филантропическим комитетом Императорского человеколюбивого общества, где было описано материальное положение Густава Густавовича Вейденбаума, правление университета приняло решение «освободить Евгения Вейденбаума от платы за слушание лекций в университете, учитывая при этом его успехи в науках»[2].
Ещё будучи студентом Евгений Вейденбаум занялся учёно-литературной деятельностью, работая совместно со своим братом Густавом над зоологическим отделом «Настольного словаря для справок по всем отраслям знания» (1863―1864) Ф. Г. Толля[4]. Кроме статей по зоологии, братья поместили в словаре и ряд статей в сфере других отраслей естественных наук. В сентябре 1866 года Вейденбаум получил свидетельство о том, что он выслушал полный курс наук по естественному разряду физико-математического факультета[2].
13 апреля 1877 года Вейденбаум вступил на службу. Занимал различные должности при межведомственном отделении в Кавказском горском управлении. В 1883 году назначен на должность председателя на заседаниях главного народного суда Закавказского военного округа, затем почётного мирового судьи Тифлисского окружного суда. 27 мая 1890 года был назначен председателем комиссии для окончания сословно-поземельного вопроса в частях Кавказского края военно-народного управления. С 6 декабря 1897 года ― действительный статский советник, а с 6 декабря 1907 года ― тайный советник[5].
В то же время Вейденбаум занимался активной общественной деятельностью. Он являлся членом-сотрудником Кавказского отдела Императорского Русского географического общества[6]. Также он был членом строительной комиссии по постройке нового здания для Кавказского музея, а в 1917 году был приглашён заведовать библиотекой того музея (пробыл на той должности вплоть до своей смерти). Кроме того Вейденбаум являлся членом Главного комитета поощрения туризма на Кавказе. Был участником 5-го Археологического съезда проведённого в Тифлисе (8―21 сентября 1881)[7].
Письмо — Е. Г. Вейденбауму
Милостивый государь,
Возвращаю с благодарностью X-й том «Актов». Заметки на полях карандашом сделаны не мною, ровно и некоторые повреждения листов.
- С совершенным уважением, готовый к услугам Лев Толстой. 28 июня 1903[8]
Кроме всего прочего Вейденбаум занимался научно-литературной деятельностью. Сфера его научных интересов была весьма разносторонней, и затрагивала такие науки как история, этнография, археология, география, зоология, биология и др. Его статьи публиковались в таких изданиях как «Санкт-Петербургские ведомости», «Знание», «Известия Кавказского отдела ИРГО», «Тифлисский Вестник», «Кавказ», «Тифлисский листок», «Кавказский книжный вестник», «Баку», «Русская старина», а также в ряде различных сборниках. За написание «Священные рощи и деревья у кавказских народов» Вейденбаум в 1878 году был награждён малой серебряной медалью РГО[9][10]. С 1897 года он сотрудничал с Кавказской археографической комиссией, а затем в качестве председателя руководил её деятельностью. Будучи владея несколькими языками, он занимался переводом книг западных авторов. Также Вейденбаум вёл свои дневники. Рукописи, по естественным причинам, после революции так и не были опубликованы. Его записки главным образом относились к политической, общественной и литературной жизни Кавказа[7].
Сохранилось большое количество адресованных Вейденбауму благодарственных писем от просителей, которым он помог с литературной, используя свои служебные возможности[7]. Так к примеру, известно, что Лев Толстой при написании повести «Хаджи-Мурат» использовал материалы по биографии Хаджи-Мурата Хунзахского, содержащиеся в 10-м томе «Актов, собранных Кавказской археографической комиссией», который выслал ему Вейденбаум[8].
В то же время Вейденбаум отличался большой непосредственностью, а порой и откровенной смелостью в проявлении своих взглядов. Так по приезде в Тифлис в 1914 году Николая II, в то время как «все общественные и военные деятели стремились попасть в поле зрения монарха», Вейденбаум оставил в своём дневнике запись следующего содержания:
|
… 29 ноября 1914 года. Сегодня город угощал государя «чашкой чая». Я блистал своим отсутствием. — из дневника Е. Г. Вейденбаума [7]
|
|
18 мая 1916 года Вейденбаум, уже будучи в 70-летнем возрасте, вышел в отставку «по прошению с мундиром, занимаемой должности присвоенного». С 1 января 1917 года исполнял должность заведующего библиотекой Кавказского Музея (с 1919 г. ― Музей Грузии)[2].
10 января 1918 года Вейденбаум внезапно заболел, и в ночь с 15 на 16 января того же года скончался[2][7].
Награды
|
|
Библиография Вейденбаума
Книги
- [apsnyteka.org/file/Veydenbaum_Putevoditel_po_Kavkazu.pdf Путеводитель по Кавказу]. — Тф.: Тип. Канц. главн. гражд. частью на Кавказе, 1888. — 434 с. — ISBN 978-5-397-02636-9.
- [apsnyteka.org/file/Veiydenbaum_Е_Кavkazskie_etjudy.pdf Кавказские этюды: Исследования и заметки]. — Тф.: Скоропеч. М. Мартиросянца, 1901. — 320 с. — ISBN 978-5-903129-48-5.
- [books.google.ru/books/about/Кавказоведение.html?id=XmAGAwAAQBAJ&redir_esc=y Кавказоведение: История. Этнология. Путешествия. Литература]. — Тф.: Скоропеч. М. Мартиросянца, 1901. — 325 с. — ISBN 978-5-518-06185-9.
Статьи
— Санкт-Петербургские ведомости (газета, СПб.)
- Учёная деятельность на Кавказе (1871, № 352).
— Знание (журнал, СПб.)
- Кавказские амазонки: Материалы для древней этнографии Кавказа (1872, Т. 8, № 8—9, С. 245—298). (Вышло отдельным изданием в 2010 г.)[11]
— Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического общества (научный журнал, Тф.)
- К истории казбекских завалов (1874—1875, Т. 3, Изд. 2, № 1, С. 26—28).
- Заметка о кавказских каменных орудиях (1874—1875, Т. 3, Изд. 2, № 4, С. 115—123).
- Заметки об употреблении камня и металлов у кавказских народов (1875—1877, Т. 4, № 3, С. 119—147; № 5, С. 257—302).
- Священные рощи и деревья у кавказских народов (1877—1878, Т. 5, № 3, С. 153—179). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- К истории шотландской колонии около Пятигорска (1881, Т. 7, № 1, С. 170—174).
— Тифлисский Вестник (газета, Тф.)
- Вестовой (1875, № 13 и 92). (фельетон)
- «Голос» о Кавказе (1876, № 204). (заметка)
- «Голос» — возмутитель Кавказа (1876, № 219). (заметка)
- Перечень восхождений на Арарат (1876, № 241).
- По поводу черкесов в Дагестане (1876, № 246).
— Кавказ (газета, Тф.)
- Домашние «утки». По поводу корреспонденций с малоазиатского театра войны (1877, № 154, 163, 178, 179).
- Не любо — не слушай (1878, № 11).
- От Батума до Артвина. Путевые заметки (1879, № 6—10). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Кавказские заметки — I. Землянка Петра Великого в Дербенте — II. Кееноба — III. Бурдючные плоты — IV. Орхип Осипов и Латур д’Оверн — V. Доктор Шуллер (1890, № 52, 59, 66, 77).
- Учёное бессилие. По поводу издания лингвистических трудов барона Услара (1890, № 294).
- Как пишется история. По поводу статьи А. Гарсеванова о «Французской экспедиции в Грузии в XVIII столетии» (1892, № 334).
- Библиографическая заметка о Ван-Галене и др. (1893, № 18).
- Памяти В. Я. Опочининой (1893, № 344).
- Граф Павел Сергеевич Потёмкин (1743—1896) (1897, № 112, 114, 128). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Арест Грибоедова (1898, № 2). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Александр Бестужев на Кавказе (1898, № 29). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Кавказские заметки — II. Кавказ в русской поэзии (1898, № 185). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Ермолов и Паскевич (1899, № 24—27). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- «Проделки на Кавказе» (1901, № 13, 14). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
— Тифлисский листок (газета, Тф.)
- Кавказские заметки I: Пушкин и Тифлисская полиция. II: Гераков о Пушкине в 1820 г. III: Доктор Шуллер (1899, № 7).
- В. Т. Нарежный и его кавказский роман (1900, № 22). (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
— Кавказский книжный вестник (журнал, Тф.)
- Материалы для библиографии Кавказа (1900, № 3, прилож.: С. 1—32; № 4, С. 32—40).
— Баку (газета, Б.)
- Академик Самуил Готлиб Гмелин: Его плен и смерть в Дагестане (1902, 29 декабря).
— Русская старина (журнал, СПб.)
- Декабристы на Кавказе в 1829 году (1903, Т. 34, С. 481—502).
Также
- Кавказские пещеры // Пятый археологический съезд в Тифлисе. М., 1882, С. 55—57.
- Большой Арарат и попытки восхождения на его вершину // Записки Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. Тф. 1884, Кн. 13, Вып. 1, С. 101—160. (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Начало гуэнской песни // Сборник материалов для описания местностей и племён Кавказа. Тф., 1891, Т. 17, Отд. 3, С. 58—59.
- Материалы для историко-географического словаря Кавказа // Сборник материалов для описания местностей и племён Кавказа. Тф., 1894, Т. 20, прилож.: С. 1—38.
- [az.lib.ru/w/wejdenbaum_e_g/text_1899_o_prebyvanii_pushkina.shtml О пребывании Пушкина на Кавказе в 1829 году] // Кавказская поминка о Пушкине. Тф., 1899, С. 101—127. (→ Кавказские этюды. Тф., 1901)
- Очерк этнографии Кавказского края // Весь Кавказ (Иллюстрированный справочно-литературный сборник). Тф., 1903, С. 93—109.
- Кавказские знакомцы Пушкина // Пушкин и его современники: Материалы и исследования. СПб., 1908, С. 1—14.
Переводы
- Ксаверио Главани. Описание Черкесии 1724 г. (Перевод и примечания Вейденбаума) // Сборник материалов для описания местностей и племён Кавказа. Тф., 1893, Т. 17, Отд. 1, С. 149—190.
Напишите отзыв о статье "Вейденбаум, Евгений Густавович"
Примечания
- ↑ ИР АН ГССР. Ф. 3. Ед. хр. 836. — (1770—1914).
- ↑ 1 2 3 4 5 Боглачёв С. В. Уроженец Коломны — выдающийся кавказовед Е. Г. Вейденбаум // Коломенские чтения: сборник статей : альманах / Науч. ред. В. В. Антонов. — СПб.: Лики России, 2012. — С. 159—181. — ISBN 978-5-8465-0696-1.
- ↑ Иванов К. А. Список лиц, бывших учениками Пятой гимназии с 1845―1895 г. // [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=7612 Пятидесятилетие Пятой Санкт-петербургской гимназии. 1845—1895]. — СПб.: Тип. т-ва «Обществ. польза», 1896. — С. 11 (прилож.).
- ↑ [www.bookva.org/books/268 Настольный словарь для справок по всем отраслям знания (Справочный энциклопедический лексикон)] / Под ред. Ф. Г. Толля. — СПб., 1863—1864.
- ↑ Список гражданским чинам военного ведомства первых шести классов по старшинству. — Составлен по 1 января 1911 года. — СПб.: Воен. тип., 1911. — С. 23.
- ↑ Кавказский календарь на 1878 год / Под ред. П. Н. Роборовского. — Тф.: Глав. упр. намес. кавк., 1877. — С. 112 (Адрес-календарь).
- ↑ 1 2 3 4 5 Штайн К. Э., Петренко Д. И. [az.lib.ru/w/wejdenbaum_e_g/text_1999_veidenbaum.shtml Евгений Густавович Вейденбаум. К 150-летию со дня рождения] // Опальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология // в 3-х томах / Под ред. В. А. Шаповалова, К. Э. Штайн. — Ставрополь: СГУ, 2010. — Т. 1. — ISBN 978-5-88648-712-1.
- ↑ 1 2 Толстой Л. Н. [tolstoy.ru/online/90/74/#E.A.Bers_185 Письма. 1903] // Полное собрание сочинений: в 90 томах / Подг. текста и комм. В. А. Жданова, ред. Л. Д. Опульская. — М.: Гос. изд. худ. литературы, 1954. — Т. 74. — С. 149 (* 185а).
- ↑ Кавказский календарь на 1880 год / Под ред. Шаврова. — Тф.: Глав. упр. намес. кавк., 1879. — С. 178 (Адрес-календарь).
- ↑ [www.rgo.ru/sites/default/files/upload/spisok-nagrazhdennyh_8.pdf Перечень награждённых знаками отличия. Русского географического общества (1845-2012)]. — М.: РГО (Исполнительная дирекция), 2012. — С. 23.
- ↑ Вейденбаум Е. Г. Кавказские амазонки. Материалы для древней этнографии Кавказа. — Нальчик: Изд. М. и В. Котляровых, 2010. — 56 с. — (Народы Кавказа: страницы прошлого). — ISBN 5-00-002335-8.
Литература
- Боглачёв С. В. Уроженец Коломны — выдающийся кавказовед Е. Г. Вейденбаум // Коломенские чтения: сборник статей : альманах / Науч. ред. В. В. Антонов. — СПб.: Лики России, 2012. — С. 159—181. — ISBN 978-5-8465-0696-1.
- [az.lib.ru/w/wejdenbaum_e_g/ Вейденбаум Евгений Густавович] в библиотеке Максима Мошкова
- Вейденбаум, Евгений Густавович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Липшиц С. Ю. [ir.nmu.org.ua/handle/123456789/63593 Русские ботаники (Биографо-библиографический словарь)] / Отв. ред. В. Н. Сукачёв. — М.: МОИП, 1947. — Т. 2. — С. 76.
- Список гражданским чинам первых трёх классов. — Исправлен по 1 марта 1910 года. — СПб.: Сенат. тип., 1910. — С. 401 (чины 3-го класса).
- Список гражданским чинам военного ведомства первых шести классов по старшинству. — Составлен по 1 января 1911 года. — СПб.: Воен. тип., 1911. — С. 23.
- Штайн К. Э., Петренко Д. И. [az.lib.ru/w/wejdenbaum_e_g/text_1999_veidenbaum.shtml Евгений Густавович Вейденбаум. К 150-летию со дня рождения] // Опальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология // в 3-х томах / Под ред. В. А. Шаповалова, К. Э. Штайн. — Ставрополь: СГУ, 2010. — Т. 1. — ISBN 978-5-88648-712-1.
Ссылки
- [az.lib.ru/w/wejdenbaum_e_g/ Вейденбаум Евгений Густавович] в библиотеке Максима Мошкова
 |
Даты в этой статье приведены по юлианскому календарю. |
Отрывок, характеризующий Вейденбаум, Евгений Густавович
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
Категории:
- Родившиеся 21 ноября
- Родившиеся в 1845 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 28 января
- Умершие в 1918 году
- Кандидаты наук
- Кавалеры ордена Святого Владимира 3 степени
- Кавалеры ордена Святого Владимира 4 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 1 степени
- Кавалеры ордена Святой Анны 2 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 1 степени
- Кавалеры ордена Святого Станислава 2 степени
- Учёные по алфавиту
- Выпускники Пятой Санкт-Петербургской гимназии
- Выпускники Санкт-Петербургского государственного университета
- Учёные Российской империи
- Историки Российской империи
- Этнографы Российской империи
- Русские писатели по алфавиту
- Тайные советники
