Вейкин, Ян Янович

	Ян Янович Вейкин
	Jānis Veikins
Дата рождения	22 сентября 1897
Место рождения	хутор Лауке, Вольмарский уезд, Лифляндская губерния
Дата смерти	11 апреля 1979 (81 год)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя → СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1916 — 1938 годы ; 1939 — 1960 годы
Звание	<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение
Командовал	201-я стрелковая дивизия ; 43-я гвардейская стрелковая дивизия ; 14-й гвардейский стрелковый полк ; 94-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война ; Гражданская война в России ; Великая Отечественная война

Ян Янович Вейкин (латыш. Jānis Veikins; 22 сентября 1897 года, хутор Лауке, Вольмарский уезд, Лифляндская губерния — 11 апреля 1979 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1942 год).

Начальная биография

Ян Янович Вейкин родился 22 сентября 1897 года в хуторе Лауке Вольмарского уезда Лифляндской губернии.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В мае 1916 года был призван в ряды Русской императорской армии. Принимал участие в боевых действиях на Северо-Западном фронте Первой мировой войны в чине унтер-офицера. Был выборным командиром стрелковой роты.

С февраля 1918 года служил в рядах РККА. тогда же был назначен на должность командира взвода 2-го Рижского Латышского полка, а в мае — на должность заведующий и комиссар полковой подвижной хлебопекарни 1-й бригады 2-й стрелковой дивизии Армии Советской Латвии и 32-й бригады 11-й стрелковой дивизии 15-й армии. Воевал на Западном фронте против белоэстонских и германских войск в Латвии, а также войск под командованием генерала Н. Н. Юденича под Петроградом.

Межвоенное время

С октября 1920 года был слушателем Высшей объединённой военной школы Западного фронта в Смоленске, по окончании которой в сентябре 1922 года был назначен на должность руководителя пехотного отделения этой школы, в 1923 году — на должности — командира и комиссара 700-го и 755-го отдельного батальонов ЧОН в Смоленске и Минске, в июне 1924 года — на должности помощника командира 11-го и 10-го стрелкового полков 4-й стрелковой дивизии в Бобруйске и Слуцке.

С августа 1926 года был слушателем Военной академии РККА имени М. В. Фрунзе, по окончании которой в 1929 году был назначен на должность начальника оперативного отдела штаба 18-го стрелкового корпуса. В 1931 году поступил в адъюнктуру Военной академии имени М. В. Фрунзе, по окончании которой с октября 1932 года служил в этой же академии на должностях начальника учебной части оперативного факультета, старшего руководителя кафедры штабной службы и кафедры общей тактики. В 1935 году был назначен на должность начальника общевойсковой кафедры, а затем — на должность начальника штаба Военно-политической академии имени В. И. Ленина. С октября 1936 года был слушателем Академии Генерального штаба РККА, по окончании которой в октябре 1937 года был назначен на должность старшего преподавателя этой академии.

В 1938 году Ян Янович Вейкин был уволен из рядов РККА в запас по статье 43, п. «б». Через два месяца п. «б» статьи был изменен на п. «а». В 1939 году Вейкин был восстановлен в рядах РККА и был назначен на должность старшего преподавателя Академии Генерального штаба РККА. Весной 1941 года был представителем Генерального штаба по формированиям в Запорожской области.

Великая Отечественная война

13 августа 1941 года Ян Янович Вейкин был назначен на должность командира 201-й стрелковой дивизии, формировавшейся в Гороховецких лагерях Московского военного округа. 12 сентября дивизия была передислоцирована в район станции Мытищи. 19 декабря дивизия совершила марш в район станции Апрелевка и сосредоточилась юго-западнее города Наро-Фоминск в районе Горчухино — Афанасовка. С 19 декабря 1941 по 11 января 1942 года дивизия вела тяжёлое наступление западнее Наро-Фоминска, в результате которого овладел 13 населёнными пунктами, в том числе и Боровском. В апреле 1942 года дивизия принимала участие в Демянской наступательной операции по блокированию и уничтожению окружённого противника в районе пгт Демянск (Новгородская область). 23 апреля противник смог деблокировать окружение, в результате чего образовался «рамушевский коридор» шириной 6-8 километров. С 3 по 20 мая 1942 года Северо-Западный фронт предпринял попытки замкнуть коридор и ликвидировать демянскую группировку противника, но их действия успеха не имели.

5 октября 1942 года 201-я стрелковая дивизия была преобразована в 43-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

За потерю управления дивизией и невыполнение поставленной боевой задачи в этих боях 31 декабря 1942 года Ян Янович Вейкин был отстранён от должности и был назначен на должность командира 14-го гвардейского стрелкового полка 7-й гвардейской стрелковой дивизии. В этой должности зарекомендовал себя положительно и был представлен к восстановлению в прежней должности. В мае 1943 года Вейкин был отозван в распоряжение Военного совета Северо-Западного фронта и был назначен начальником штаба сборов командиров полков и дивизий войск фронта. С 17 августа по 3 сентября 1943 года командовал 94-м стрелковым корпусом, который формировался в Дмитрове. В ноябре того же года был назначен на должность начальника штаба этого корпуса, который участвовал в Житомирско-Бердичевской, Проскуровско-Черновицкой, Львовско-Сандомирской и Восточно-Карпатской операциях.

С 9 января по 12 февраля 1945 года командовал 94-м стрелковым корпусом, участвовавшим в Восточно-Прусской операции, в ходе которой Ян Янович Вейкин показал высокое воинское мастерство, отвагу и героизм, за что был награждён орденом Суворова 2 степени.

Послевоенная карьера

В июне 1945 года был назначен на должность старшего преподавателя и заместителя начальника кафедры оперативного искусства Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

В мае 1960 года генерал-майор Ян Янович Вейкин вышел в отставку. Умер 11 апреля 1979 года в Москве.

Награды

Почётные звания

Почётный гражданин города Боровска.
Почетный гражданин города Наро-Фоминска

Память

В историко-краеведческом музее Боровска хранится шинель генерала и его фотография.

Напишите отзыв о статье "Вейкин, Ян Янович"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 114—116. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Вейкин, Ян Янович

– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.

Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.

С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал: