Веймарская республика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Веймарская Германия»)
Перейти к: навигация, поиск
Германское государство
нем. Deutsches Reich
←
1919 — 1933


→
Флаг Веймарской республики Герб Веймарской республики
Гимн
Песнь немцев
Столица Берлин
Язык(и) немецкий
Денежная единица бумажная марка (1919—1923)
рентная марка (с 1923)
рейхсмарка (1924—1933)
Площадь (1925 год) 468 787 км²
Население (1933 год) 66 027 000 чел.
Форма правления президентско-парламентская республика
Рейхспрезидент
 - 1919—1925 Фридрих Эберт
 - 1925—1934 Пауль фон Гинденбург
рейхсканцлер
 - 1919 (первый) Филипп Шейдеман
 - 1932—1933 (последний) Курт фон Шлейхер
К:Появились в 1919 годуК:Исчезли в 1933 году

Ве́ймарская республика (нем. Weimarer Republik, Deutsches Reich Weimarer Republik (инф.)) — принятое в историографии наименование Германии в 1919—1933 годах, названное по созданной в Веймаре Национальным учредительным собранием федеральной республиканской системы государственного управления и закреплённой принятой там же 31 июля 1919 года новой демократической конституции. Официально государство продолжало именоваться «Германское государство» (нем. Deutsches Reich), как и во времена Германской империи (среди переводов слова «рейх» (Reich) есть и «государство», и «империя»).





Содержание

История

Веймарская республика, пройдя этап становления, пережила в своей истории три основных периода:

  • В кризисные 1919—1923 годы республика была вынуждена преодолевать непосредственные последствия войны — бороться с гиперинфляцией и многочисленными попытками своего свержения.
  • В «золотые двадцатые» (1924—1929 годы) Веймарская республика достигла определённого уровня стабильности, восстановила экономику и добилась международного признания.
  • Мировой экономический кризис и восхождение к власти национал-социалистов в период с 1929 по 1933 годы завершились агонией и крушением Веймарской республики.

Краткая справка

Веймарская республика 1919—1933 годов в Германии просуществовала большую часть мирного периода между двумя мировыми войнами. После Мартовской революции 1848 года она стала второй (и первой, увенчавшейся успехом) попыткой учреждения в Германии либеральной демократии. Она завершилась приходом к власти НСДАП, которая создала тоталитарную диктатуру. Веймарскому государству ещё в период его существования дали определение «демократия без демократов», которое было верным лишь отчасти, но свидетельствовало о существенной проблеме в его устройстве: в Веймарской республике отсутствовал прочный конституционный консенсус, который мог бы связать весь спектр политических сил — от правых до левых. Волна демократизации не коснулась унаследованных от кайзеровской империи институтов управления, юстиции и прежде всего военного аппарата. Несмотря на то, что антидемократические устремления существовали и в стане левых, Веймарская республика потерпела крах по большей части из-за противодействия демократии со стороны правых. С момента своего возникновения республика была вынуждена отражать удары с двух сторон. В конце концов парламентское большинство в рейхстаге получили партии, отвергавшие ценности парламентской демократии: Национал-социалистическая немецкая рабочая партия и Немецкая национальная народная партия — с одной стороны, и Коммунистическая партия Германии — с другой.

Большинство политических партий, несмотря на новые названия (за исключением СДПГ и партии Центра), сохранили идеологию своих непосредственных предшественников в кайзеровской Германии и обслуживали преимущественно интересы определённых групп. Раздробленность политических сил и разделение на группы по интересам, как, например, рабочее движение или католиков, получила название «партикуляризм». Парламентская система правления с одной стороны и способствующая раздробленности политических партий пропорциональная избирательная система — с другой стороны требовали ответственности и готовности к компромиссам. Партии Веймарской коалиции (СДПГ, партия Центра и Немецкая демократическая партия), получившие такое название, образовав правительственную коалицию в Веймарском учредительном собрании, лишились абсолютного большинства уже на первых выборах в рейхстаг в 1920 году и больше его никогда не вернули. За 14 лет сменилось 20 правительственных кабинетов. Одиннадцать кабинетов, созданных меньшинством, работали с позволения парламентского большинства, а в конце Веймарской республики уже при отстранённом рейхстаге лишь по усмотрению рейхспрезидента и на основании чрезвычайных декретов, издаваемых вместо законов в соответствии со статьёй 48 Веймарской конституции. Количество партий в рейхстаге Веймарской республики часто достигало 17, и лишь в редких случаях опускалось до 11.

Молодая немецкая демократия получила тяжёлое наследство:

  • Политические партии и отдельные политики не были готовы взять ответственность за работу правительства. В кайзеровской Германии отсутствовала необходимость в правительственной коалиции, поскольку правительство не подчинялось парламенту. Политические партии Веймарской республики ещё не умели находить компромиссы и представляли исключительно интересы своих кругов. У них отсутствовала поддержка среди населения, их считали неизбежным злом, им не доверяли, поскольку они были заинтересованы в собственном благополучии, а не общества. Альтернатива партийному парламентаризму прослеживалась, с одной стороны, в изложении закона «О предоставлении чрезвычайных полномочий» (сначала 1923 года, а затем 1933 года), а с другой стороны, — в замещении министерских и других ответственных должностей беспартийными либо «надпартийными» специалистами и чиновниками.
  • Управленцы и кадры юстиции набирались из аппарата кайзеровской эпохи, демократизация чиновничьего аппарата не проводилась, лишь самая крупная из земель — Пруссия — составляла в этой связи исключение. Большинство судей выносили политически предвзятые приговоры: преступник, придерживавшийся правых взглядов, мог рассчитывать на гораздо более мягкий приговор, чем преступник с левыми взглядами.
  • Пактом Эберта — Грёнера военная верхушка подчинилась новому правительству и пообещала ему военную поддержку в борьбе с леворадикальными революционерами. Позднее рейхсвер под командованием генерала Ханса фон Секта вышел из-под контроля демократических сил и превратился в «государство в государстве».
  • Старое руководство страны стремилось как можно быстрее передать власть демократам, чтобы иметь возможность переложить на них вину за поражение в войне и заключение Версальского договора, который в Германии называли «Версальским диктатом» или «Версальским позором».
  • Первая мировая война нанесла огромный экономический и социальный ущерб, который мерами социальной политики можно было устранить лишь частично. Обнищание населения вследствие гиперинфляции и репараций, выплачиваемых Германией по Версальскому договору, легли тяжёлым психологическим бременем на плечи республики и сыграли на руку её противникам в националистических кругах, агитировавшим против «политики исполнения».

Ноябрьская революция

Основная статья: Ноябрьская революция

Веймарская республика явилась одним из итогов Ноябрьской революции, охватившей Германию в конце Первой мировой войны. Республиканская форма государственного устройства дала импульс внутриполитической жизни Германии после политического и военного поражения кайзеровской Германии. Объявленный в начале войны «гражданский мир», к которому присоединились находившиеся в оппозиции ещё со времён Исключительного закона социал-демократы, подвергался всё большей критике с появлением Независимой социал-демократической партии Германии. С исчезающей уверенностью в победе и появлением перебоев в снабжении продовольствием монархия теряла поддержку общества, а военные порядки кайзеровской империи — свой престиж.

Проводя «октябрьскую реформу», последнее правительство кайзеровской Германии во главе с принцем Максом Баденским предприняло собственную попытку изменения Имперской конституции в направлении парламентаризма, чтобы добиться более выгодных условий мирного договора с державами-победительницами. Проведение реформ, направленных на установление парламентской демократии, были условием, которое выставили союзники и в частности президент США Вудро Вильсон для проведения мирных переговоров. В ответной ноте на немецкое заявление о прекращении огня в октябре 1918 года он отверг возможность ведения переговоров о мире, если Германию на них будут представлять военное руководство и монархическая автократия. Решение руководства Императорских военно-морских сил после заявленного прекращения огня вступить в бой с британским флотом привело к восстанию матросов в Киле и Ноябрьской революции, которая окончательно решила судьбу кайзеровской империи. 9 ноября 1918 года в 12 часов дня Максимилиан Баденский самовольно заявил об отречении ещё сомневавшегося кайзера Вильгельма II от власти и вместе со своей отставкой передал председателю социал-демократического большинства Фридриху Эберту ключи от ведомства рейхсканцлера. В тот же день около 14 часов Филипп Шейдеман провозгласил демократическую Германскую республику. Приблизительно в это же время представитель Союза Спартака Карл Либкнехт сначала в Тиргартене, а спустя два часа с балкона Городского дворца провозгласил в Германии Свободную социалистическую республику. Вечером того же дня Фридрих Эберт заручился поддержкой нового верховного военного командования во главе с Вильгельмом Грёнером (пакт Эберта — Грёнера). 10 ноября Общее собрание берлинских рабочих и солдатских советов (Vollversammlung der Berliner Arbeiter- und Soldatenräte), избрало временные органы государственной власти — Исполнительный совет рабочих и солдатских советов Большого Берлина (Vollzugsrat des Arbeiter- und Soldatenrates Groß-Berlin) и Совет народных уполномоченных (Rat der Volksbeauftragten), во главе с Эбертом — Совет народных уполномоченных, состоявший из шести человек — по три представителя социал-демократического большинства и три представителя Независимой социал-демократической партии Германии.

Всегерманский съезд Советов, проходивший с 16 по 21 декабря 1918 года, большинством голосов (344 против 98) отказался от немедленного обобществления собственности и проголосовал за скорейшее проведение выборов в национальное собрание (прибл. 400 против 50 голосов), избрал Центральный совет Германской Социалистической Республики (Zentralrat der Deutschen Sozialistischen Republik) и утвердил состав Совета народных уполномоченных. Однако Союз Спартака и близкие ему политические группы в движении советов заявили о верности своей цели — построению Советской республики.

29 декабря представители НСДПГ вышли из правительств, разойдясь в мнениях относительно роли Фридриха Эберта в рождественских беспорядках, закончившихся стрельбой и человеческими жертвами. Вместо представителей НСДПГ в состав Совета народных уполномоченных вошли члены СДПГ руководитель Центрального рабочего секретариата Свободных профсоюзов Рудольф Виссель, которому была поручена сфера социальной и экономической политики, и Густав Носке, ставший ответственным за военную сферу[1].

4 января 1919 года правительство освободило Э. Эйхгорна, принадлежавшего к левому крылу НСДПГ, от должности полицай-президента. Это послужило поводом к массовым беспорядкам, начавшимся 5 января и переросшим в восстание спартакистов. Эберт поручил Г. Носке наведение порядка в столице. Носке применил рейхсвер и фрайкор против мятежников, 12 января восстание было подавлено. В ходе «чисток» 15 января 1919 года были убиты Роза Люксембург и Карл Либкнехт.

Оккупация Рейнской области

Основная статья: Оккупация Рейнской области

В декабре 1918 г. войска Антанты в соответствии с Компьенским перемирием начали оккупацию Рейнской области. Войска Антанты также заняли стратегические плацдармы на восточном берегу Рейна радиусом в 18 миль каждый с центрами в городах Кельн (Великобритания), Кобленц (США) и Майнц (Франция). Из-за ошибки в картографировании зон французская и американская зоны не пересекались и в результате между ними образовался своего рода «разрыв» на восточном берегу Рейна, в котором в 1919 г. было провозглашено Свободное государство Флашенхальс[2].

Веймарская конституция

Основная статья: Веймарская конституция

После выборов, состоявшихся 19 января 1919 года, первое заседание Веймарского учредительного собрания состоялось 6 февраля 1919 года в Национальном театре Веймара. Столица, охваченная беспорядками, не могла обеспечить безопасность и независимость работы народных представителей. А город веймарского классицизма навевал ассоциации с гуманитарными ценностями, приверженность которым Германия хотела продемонстрировать и внутри страны, и вовне, в частности, державам-победительницам в Первой мировой войне и другим государствам, собравшимся в январе 1919 года в Париже для заключения мирного договора. Главной задачей, которую поставило перед собой учредительное собрание в Веймаре, было принятие демократической конституции.

10 февраля 1919 г. был принят Закон о временной имперской власти, согласно которому законодательным органами стали Комитет Государств (Staatenausschuss), избираемый земельными правительствами, и Национальное Собрание, избираемое народом, главой государства — Имперский президент, избираемый Национальным Собранием, исполнительным органом — Имперское министерство (Reichsministerium), назначаемое Имперским президентом, состоящее из Имперского премьер-министра (Reichsministerpräsident) и имперских министров.

Ответственность за подготовку базового проекта конституции взял на себя лево-либеральный политик Гуго Прейсс, впоследствии получивший в правительстве пост рейхсминистра внутренних дел. Он ещё в годы войны представил свой проект пересмотренной на демократических началах конституции Германской империи и был известен в этой связи как противник авторитарного государства и убеждённый демократ. Представляя свой проект конституции, он заявил: «Сформировать немецкий народ как самоопределяющуюся нацию, впервые в истории Германии реализовать принцип „Власть принадлежит народу“ — это и есть основная идея Веймарской конституции свободного германского государства».

Конституционный проект, резко отмежевавшийся от политических порядков кайзеровской империи, вызвал жаркие споры между различными политическими лагерями. Хотя конституция и обладала по-настоящему демократической основой, она была воспринята большинством как компромисс, обусловленный участием в её разработке партий, придерживавшихся противоположных позиций и отражавших разные интересы. На месте ключевых политических решений во многих случаях оказались компромиссные формулировки, составленные из программных положений различного политического, социального и религиозного содержания. Компромиссный характер конституции вёл к сложностям в отождествлении с ней, но одновременно обеспечил уровень нормативности, не позволивший открыто покуситься на конституцию даже национал-социалистам.

С принятием Веймарской конституции Германская империя впервые получила парламентскую демократию с закреплёнными в конституции основными либеральными и социальными правами. На общегосударственном уровне законодательную деятельность в форме имперских законов осуществлял выбираемый каждые четыре года рейхстаг, который также принимал государственный бюджет и смещал с должности рейхсканцлера и любого из министров правительства по схеме деструктивного вотума недоверия. Рейхсканцлер подчинялся не только рейхстагу, но и рейхспрезиденту, имевшему право назначать рейхсканцлера и отправлять его в отставку. Рейхспрезидента, занимавшего в государстве обособленное и потенциально могущественное положение, в литературе часто сравнивали с кайзером и даже называли эрзац-кайзером. Он избирался на прямых выборах сроком на семь лет и мог с согласия рейхсканцлера объявить в стране чрезвычайное положение, на время которого в стране временно прекращали своё действие основные конституционные права. Возможному сопротивлению этому решению со стороны рейхстага противопоставлялось право рейхспрезидента на роспуск парламента. Эти серьёзные ограничения демократии сделали возможной фактическую самоликвидацию демократического строя после назначения рейхспрезидентом Гинденбургом на пост рейхсканцлера Адольфа Гитлера в январе 1933 года. В основе конституции был положен правовой позитивизм, означавший, что изменения в конституцию (ст. 76) могли носить неограниченный характер.

31 июля 1919 года Веймарская конституция в своём окончательном варианте была принята Веймарским учредительным собранием и подписана рейхспрезидентом Фридрихом Эбертом 11 августа. В память о рождении демократии в Германии этот день стал национальным праздником.

Версальский мирный договор

Основная статья: Версальский мирный договор

Версальский мирный договор имел целью закрепление передела мира в пользу держав-победительниц. По нему Германия возвращала Франции Эльзас-Лотарингию (в границах 1870 года); передавала Бельгии округа Мальмеди и Эйпен, а также так называемую нейтральную и прусскую части Морене; Польше — Позен (Познань), части Померании (Поморья) и другие территории Западной Пруссии; г. Данциг (Гданьск) и его округ был объявлен «вольным городом»; Мемельская (Клайпедская) область (Мемельланд) передана под управление держав-победительниц (в феврале 1923 года присоединена к Литве).

Вопрос о государственной принадлежности Шлезвига, южной части Восточной Пруссии и Верхней Силезии должен был быть решён плебисцитом. В результате часть Шлезвига перешла в 1920 году к Дании, часть Верхней Силезии в 1921 году — к Польше (см. Верхнесилезский плебисцит), южная часть Восточной Пруссии осталась у Германии (см.Варминско-Мазурский плебисцит); к Чехословакии отошёл небольшой участок силезской территории (округ Глючин).

Земли на правом берегу Одера, Нижняя Силезия, большая часть Верхней Силезии и другие остались у Германии. Саар переходил на 15 лет под управление Лиги Наций, а по истечении 15 лет судьба Саара должна была решиться путём плебисцита. Угольные шахты Саара были переданы в собственность Франции.

По договору Германия признавала и обязывалась строго соблюдать независимость Австрии, а также признавала полную независимость Польши и Чехословакии. Вся германская часть левобережья Рейна и полоса правого берега шириной в 50 км подлежали демилитаризации. Германия лишалась всех своих колоний, которые позднее были поделены между главными державами-победительницами на основе системы мандатов Лиги Наций.

По договору вооружённые силы Германии должны были быть ограничены 100-тыс. сухопутной армией; обязательная военная служба отменялась, основная часть сохранившегося военно-морского флота подлежала передаче победителям, были также наложены жёсткие ограничения на строительство новых боевых кораблей. Германии запрещалось иметь многие современные виды вооружения — боевую авиацию, бронетехнику (за исключением небольшого количества устаревших машин — бронированных автомобилей для нужд полиции). Германия обязывалась возмещать в форме репараций убытки, понесённые правительствами и отдельными гражданами стран Антанты в результате военных действий (определение размеров репараций возлагалось на особую Репарационную комиссию).

Кризисные годы

С момента своего возникновения молодая республика была вынуждена бороться как с правыми, так и с левыми экстремистами. Левые силы обвиняли социал-демократов в сотрудничестве со старой элитой и предательстве идеалов рабочего движения. Правые возлагали на сторонников республики — «ноябрьских преступников» — ответственность за поражение в Первой мировой войне, упрекая их в том, что своей революцией они воткнули нож в спину «непобедимой на поле брани» германской армии.

Капповский путч в марте 1920 года стал для республики первым серьёзным испытанием на прочность. Фрайкор, который по условиям Версальского договора Германия была обязана распустить, под руководством генерала барона Вальтера фон Лютвица захватил в Берлине правительственный квартал и назначил рейхсканцлером бывшего главу регионального правительства в Пруссии Вольфганга Каппа. Законное правительство сначала удалилось в Дрезден, а затем в Штутгарт и оттуда призвало ко всеобщей забастовке против заговорщиков. Путчисты вскоре потерпели поражение, решающую роль в этом сыграл отказ министерского чиновничества подчиняться приказам Каппа. Рейхсвер сохранял нейтралитет. Ханс фон Сект заявил, что рейхсвер не стреляет в рейхсвер, что противоречило пакту Эберта-Грёнера. Правительство не могло более надеяться на поддержку рейхсвера.

Почти одновременно с Капповским путчем Рурский регион был сотрясён попыткой рабочего восстания. Его подавление силами рейхсвера и фрайкора закончилось кровопролитием. Так же завершились восстания в центральной части Германии, в Тюрингии и Гамбурге (см. Мартовское восстание 1921 года).

В марте 1920 г. в ответ на вступление немецких войск в демилитаризованную зону в связи с рурским восстанием, французские войска перешли Рейн и оккупировали Франкфурт-на-Майне, Дармштадт и Ганау, а затем Дуйсбург и Хомбург. Они были выведены из этих городов лишь в мае 1920 г.

В марте 1921 г. в связи с нежеланием Германии платить репарации войска Антанты заняли Дуйсбург, Рурорт и Дюссельдорф и оставались там до сентября 1921 г.[2] В связи с невыполнением Германией обязательств по выплате репараций в январе 1923 г. французские и бельгийские войска вновь оккупировали Рурскую область и оставались там до 1926 г.

16 апреля 1922 года Германия и РСФСР заключили в Рапалло договор, предусматривавший восстановление между странами дипломатических и экономических отношений, установление военного сотрудничества и взаимный отказ от возмещения военных расходов и убытков. Договор вызвал недовольство западных стран, в особенности Франции.

За убийством 26 августа 1921 года подписавшего заявление о прекращении огня министра финансов Маттиаса Эрцбергера 24 июня 1922 года последовало убийство офицерами из экстремистской ультраправой организации «Консул» министра иностранных дел Вальтера Ратенау, ответственного за заключение Рапалльского договора. Ратенау относился к числу самых влиятельных политиков, участвовавших в становлении Веймарской республики, и одновременно был одним из немногих интеллектуалов, способствовавших интеграции всего общества. Волна убийств повергла молодое государство в глубокий внутренний и внешнеполитический кризис, реакцией на убийство Ратенау стал Закон «О защите республики». Его целью, которая так и не была достигнута, стала ликвидация организаций-преемниц фрайкора.

В начале 1923 года задержка в выплате репараций привела к эскалации Рурского конфликта. Воспользовавшись этой ситуацией, сепаратистские движения Рейнской области и Пфальца поспешили объявить создание Рейнской республики. «Пассивное сопротивление», к которому народ призвало правительство, вело к росту затрат, которые беспартийный рейхсканцлер Вильгельм Куно пытался покрыть с помощью печатного станка. Общий экономический ущерб от оккупации Рура составил от 3,5 до 4 млрд золотых марок. Стоимость бумажной марки снижалась с каждым днём.

Работавший в первой половине 1920-х годов в Мюнхене американский дипломат Роберт Мёрфи в своих мемуарах писал: «Самое ужасное, что мне довелось наблюдать, пока я находился в Мюнхене, была безудержная инфляция, пожравшая сбережения нескольких поколений самых достойных и обеспеченных людей и повергнувшая миллионы граждан в состояние безысходного отчаяния. Эта инфляция, по моему мнению, больше, чем что-либо другое, способствовала приходу гитлеризма»[3].

В декабре 1922 года килограмм хлеба стоил около 130 марок, а годом позже — свыше 300 миллиар­дов. В июле 1923 года золотая марка стои­ла 262 тысячи бумажных марок, а в ноябре — уже 100 миллиардов. Таким образом, за четыре месяца цена бумажной марки упала в 382.000 раз[4]. На 3 сентября 1923 года обменный курс доллара США составлял почти 10 млн марок, а в конце месяца — уже 160 млн марок. Немногим позже доллар стоил уже миллиарды. Инфляция, начавшаяся ещё в годы войны, превратилась в гиперинфляцию. Новый рейхсканцлер от Немецкой народной партии Густав Штреземан прекратил пассивное сопротивление в Рурском регионе и решил проблему инфляции вводом новых денег. Ввод рентной марки (1 рентная марка = 1 млрд бумажных марок; 1 доллар США = 4,20 рентных марки) положил конец инфляции. Её жертвами стали в основном мелкие вкладчики и пенсионеры. Владельцы имущественных ценностей и промышленники (как, например, Гуго Стиннес) смогли погасить кредиты обесценившимися деньгами и разбогатели. В выигрыше остались и крестьяне, долги которых также обесценились.

Решив использовать кризисную ситуацию, руководство Коминтерна приняло решение осуществить вооружённое восстание с целью захвата власти немецкими коммунистами. Революция была запланирована на октябрь-ноябрь 1923 г., но была предотвращена в результате действий правительства. Только коммунисты Гамбурга 23 октября совершили попытку овладеть городом. Их восстание было подавлено войсками.

После разгрома Мюнхенской советской республики Бавария стала пристанищем для правых консервативных и национал-социалистических сил. Из этой «ячейки порядка» раздавались призывы освободить Германию от «марксистского хаоса». Конец сопротивлению оккупации Рура послужил для баварского правительства предлогом назначить Густава фон Кара генеральным государственным комиссаром с предоставлением ему в соответствии со статьёй 48 Веймарской конституции полномочий диктатора. Кар и командующий баварским военным округом Отто фон Лоссов сыграли неоднозначную роль в запланированном Адольфом Гитлером по итальянскому образцу «марше на Берлин». В ответ на эту попытку путча 8 ноября 1923 г., преследовавшего своей целью создание правой диктатуры, рейхспрезидент Фридрих Эберт объявил о вводе чрезвычайного положения согласно ст. 48 Веймарской конституции. Однако генералу Хансу фон Секту, симпатизировавшему Густаву фон Кару, удалось предотвратить применение так называемой имперской экзекуции в соответствии со ст. 48.

Золотые двадцатые

Основная статья: Золотые двадцатые

Несмотря на всю напряжённость ситуации и обилие конфликтов, с которыми нужно было справиться молодой республике, иностранные инвестиции (в виде возвратных кредитов) стали давать свои плоды. Денежная реформа и поток кредитов из США по плану Дауэса дали начало новой фазе, характеризующейся относительной стабилизацией в экономике и политике, так называемым «золотым двадцатым». На стабилизацию работал и тот факт, что несмотря на многочисленные смены правительств у руля внешней политики оставался Густав Штреземан, который вместе со своим французским коллегой Аристидом Брианом сделал первые шаги в направлении сближения двух стран. Штреземан последовательно добивался пересмотра Версальского договора и признания Германии равноправным членом международного сообщества. Вступление Германии в Лигу Наций и Локарнские соглашения ознаменовали первые успехи в этом направлении. Берлинским договором с СССР, подтвердивший дружеские отношения и взаимные обязательства соблюдения нейтралитета, рейхсминистр иностранных дел пытался развеять опасения по поводу одностороннего заключения союза с Западом, имевшие место не только в СССР, но и в самой Германии.

Следующими вехами на пути примирения с бывшими противниками стали подписание пакта Бриана — Келлогга, провозгласившего отказ от войны как инструмента политики, а также согласие на план Юнга, данное Германией несмотря на серьёзное сопротивление правых, выразившееся в создании народной инициативы. План Юнга окончательно урегулировал вопросы репараций и стал предпосылкой для досрочного вывода союзнических оккупационных войск из Рейнской области.

Заключение экономических договоров с Венгрией, Румынией и Болгарией в 1927 году также укрепило положение Веймарской республики за рубежом. Во внутренней политике в это время Веймарской республике удалось интегрировать в правительство антиреспубликанскую Немецкую национальную народную партию. На выборах в рейхстаг в декабре 1924 года народные партии собрали 0,9 млн голосов, что оказалось на 1 млн меньше, чем в мае. Победа на выборах рейхспрезидента 1925 года седовласого генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, заручившегося до выборов согласием Вильгельма II, не пошла во вред республике, хотя Гинденбург успешно использовал националистические и антисоциалистские аргументы в предвыборной борьбе против своего соперника Вильгельма Маркса, выдвинутого кандидатом в рейхспрезиденты от веймарских партий. Необходимость проведения выборов рейхспрезидента возникла после того, как на организованном в Мюнхене процессе 1924 года в соответствии с популярной теорией заговора об ударе ножом в спину, возлагавшей вину за поражение Германии в войне на демократов, левые партии и евреев, рейхспрезидент Эберт, участвовавший в забастовках во время Первой мировой войны, был обвинён в измене. В этой сложной ситуации Эберту не была вовремя сделана операция по поводу аппендицита, и он умер. Избрание Гинденбурга отразило смещение политических весов вправо, что в частности нашло своё отражение в изданном в 1926 году Положении о флаге, которое разрешало иностранным представительствам Германии использовать наряду с чёрно-красно-золотым имперским флагом чёрно-бело-красный торговый флаг кайзеровской империи. В 1926 году Гинденбург также выступил против проекта предусмотренного конституцией исполнительного закона к её статье 48, что привело бы к ограничениям президентских полномочий.

Серьёзные политические баталии разгорелись в Веймарской республике в 1925 и 1926 годах в связи с имуществом бывших правящих княжеских родов. В ходе революции оно было конфисковано, но не национализировано. В судебных разбирательствах по этому вопросу всё ещё монархически настроенные органы юстиции встали на сторону знати. В ответ на это Немецкая демократическая партия внесла в рейхстаг проект закона, позволявший землям урегулировать разногласия внесудебными методами. Коммунистическая партия Германии впервые в Веймарской республике использовала возможность принятия закона через народную инициативу и референдум, а СДПГ присоединилась к ней. Проект закона, составленный КПГ, предусматривал безвозмездную конфискацию имущества княжеских родов в пользу нуждающихся. Проект собрал в ходе народной инициативы более 12 млн подписей, что составляло почти треть всех голосов. Рейхстаг отклонил проект закона, после чего был объявлен референдум, на котором проекту закона нужно было собрать большинство голосов. Законопроект КПГ на выборах провалился, его поддержало лишь 36,4 % участвовавших в референдуме, хотя «нет» закону сказало лишь 1,5 %. Правые партии призвали к бойкоту выборов, поэтому голосование на референдуме уже не являлось тайным: проголосовавшие считались сторонниками законопроекта, и поэтому избиратели, в особенности, в сельской местности, боялись идти голосовать. Референдум стал примером участия большой части населения в решении важного вопроса, но одновременно и демонстрацией недоверия парламентской системе, внеся свой вклад в её дальнейшую дестабилизацию. Этого эффекта позднее пытались добиться своими народными инициативами правые партии.

В целом эти годы принесли только относительную, но не абсолютную стабилизацию. И в эти годы только два правительства поддерживались парламентским большинством, а коалиции большинства постоянно находились под угрозой распада. Ни одно правительство не продержалось весь срок своих полномочий. Партии обслуживали интересы не столько народа, сколько определённых узких кругов либо были нацелены на собственный политический успех. В это время наметились первые признаки экономического кризиса, обусловленного отсутствием баланса во внешней торговле, который был выровнен за счёт краткосрочных кредитов из-за рубежа. С выводом кредитных средств началось обрушение экономики.

Закат Веймарской республики

Все надежды первой немецкой демократии на долгосрочную стабилизацию оказались напрасными. Смерть Густава Штреземана в октябре 1929 года знаменует начало конца Веймарской республики. В Немецкой национальной народной партии к руководству пришли экстремистски настроенные антиреспубликанские силы во главе с медийным магнатом Альфредом Гугенбергом, который в 1929 году вместе с Адольфом Гитлером и Францем Зельдте из «Стального шлема» (вооружённого крыла НННП) инициировали референдум по отмене плана Юнга. Референдум провалился, однако благодаря ему национал-социалисты были допущены в широкие круги консервативной буржуазии.

Решающее значение в радикализации политики имел мировой экономический кризис, который затронул Германию гораздо жёстче, чем другие страны Европы. После обвала на Уолл-стрите большая часть краткосрочных иностранных кредитов была отозвана, что привело к краху немецкой экономики, которая и без того страдала от ограниченной конкурентоспособности, обусловленным ею дефицитом торгового баланса и репараций. Кризис в экспорте быстро перекинулся на внутреннюю конъюнктуру. Начавшаяся массовая безработица усугубила и без того сложнейшее социальное и экономическое положение. На исходе Веймарской республики в 1933 году насчитывалось шесть миллионов официально зарегистрированных безработных, что составляло более 30 % трудоспособного населения. Только 12 млн человек имели постоянную работу. Многие жили на прожиточный минимум. Всё это сопровождалось длительным правительственным кризисом. Отношения между парламентом, правительством и рейхспрезидентом больше напоминали противодействие, чем взаимодействие. В следовавших друг за другом выборах и правительственных кризисах радикальные партии и прежде всего НСДАП набирали всё больше голосов.

Финансовый кризис

Экономический спад в форме резкой рецессии начался с сенсационного биржевого падения на Уолл-стрит и, подпитываемый жёсткой денежной системой и неудачной политикой (например, таможенным протекционизмом), быстро приобрёл глобальные масштабы. В этой тяжёлой ситуации банки Европы потрясла роковая новость из Австрии. «Кредитанштальт» (нем. Creditanstalt), крупнейший банк Австрии и одновременно гигантский холдинг с огромным количеством акционеров, объявил о банкротстве. Прямо или косвенно банк контролировал 60 процентов австрийской промышленности.

Новость о предстоящем банкротстве «Кредитанштальта» стала переломной: миром завладела паника. Испуганные вкладчики штурмовали австрийские банки. Нервы инвесторов оказались на пределе, и не только в Австрии. Слабости банковской системы, которые сыграли роковую роль в судьбе «Кредитанштальта», были присущи банковским системам и других европейских стран, в особенности Германии. В отличие от англо-саксонской системы банкиры в Германии (как и в других странах Центральной и Восточной Европы) были самым тесным образом связаны с промышленностью долгосрочными кредитами и пакетами акций. И то, и другое оказались серьёзными ошибками во время кризиса. Долгосрочный кредит банк не мог получить быстро в случае срочной необходимости. А акции во время кризиса стоили немного, поэтому доля участия в предприятии ложилась тяжким бременем на баланс банка.

Однако настоящим злом для немецких банков стала зависимость от заграницы, преимущественно от Соединённых Штатов, откуда банки получали капиталы, которыми затем ссужали торговлю и промышленность. Это схема была заманчивой, поскольку в самой Германии после гиперинфляции 1923 года, обесценившей все вклады, ощущался дефицит капиталов. Привлечь в необходимых размерах капиталы немецких вкладчиков было таким образом невозможно. И тут выручила заграница, заполнив кассы немецких банков. Однако воспоминания о хаосе инфляции у иностранных кредиторов ещё не потускнели, они проявляли осторожность и предоставляли Германской империи в основном краткосрочные, быстро возвращаемые кредиты, обеспечивая себе запасный выход на случай кризиса.

Ликвидность немецких банков в значительной степени зависела таким образом от доверия иностранных кредиторов, которое в преддверии наметившегося мирового экономического кризиса становилось всё более хрупким. Уже в сентябре 1930 года, когда на выборах в рейхстаг национал-социалисты добились десятикратного увеличения отданных за них голосов, инвесторы, обеспокоенные возможной политической нестабильностью, начали вывод капиталов из Германии. Положение ещё больше обострилось, когда в зону экономической турбулентности попали известные немецкие концерны. В мае 1931 года, когда в связи с кризисом вокруг «Кредитанштальта» паника завладела Австрией, стало известно о финансовых проблемах «Карштадта» (нем. Karstadt) и «Нордштерн-Ферзихерунг» (нем. Nordstern-Versicherung). У «Карштадта» в этот момент полным ходом шла программа экспансии, финансировавшаяся за счёт иностранных кредитов. Кредиторы задались вопросом, насколько надёжными были банки, выдавшие кредиты «Карштадту».

Дальнейший ход политических событий ещё более усилил опасения кредиторов. Заявление рейхсканцлера Брюнинга, намекнувшего в ходе переговоров о репарационных выплатах о возможном государственном банкротстве рейха, повлекло за собой в начале июня 1931 года ускоренный отток капиталов за границу. Для большого краха не хватало лишь малого повода, который дали легкомысленная бременская компания «Нордволле» (нем. Nordwolle) и её партнёр, предоставивший ей крупный кредит, банк «Дармштедтер-унд-Национальбанк» (нем. Darmstädter und Nationalbank). Обе компании потеряли средства на сомнительных и чрезвычайно рискованных инвестиционных операциях. В результате банкротства «Нордволле» крупно пострадал «Данатбанк» (нем. Danatbank). Поползли первые слухи о финансовых сложностях у одного из немецких банков. А когда огласили имя банка, вкладчики пошли на его штурм. Банк капитулировал за нескольких дней. В понедельник, 13 июля, его конторы уже не открылись.

Переговоры между ведущими представителями отраслей и имперским правительством, лихорадочно созванные в связи с разразившимся кризисом в те же выходные, обнажили безнадёжный хаос, царивший в банковской системе Германской империи. «Дрезднер банк», также пострадавший от «Нордволле», хотя и заявил 11 июля 1931 года об отсутствии для себя каких-либо рисков, пал уже через три дня. Имперское правительство потянулось к стоп-крану. Когда в понедельник, спустя несколько часов после открытия банки не смогли справиться с наплывом охваченных паникой вкладчиков, правительство объявило два следующих дня банковскими праздниками: все финансовые организации закрылись. Затем снятие денег со счёта допускалось лишь на неотложные цели, как, например, на выплату заработной платы. Передышка была использована для обеспечения средствами наиболее уязвимых банков.

Государственное вмешательство

Несмотря на отчаянные протесты банкиров, государство понизило ставки кредитования экономики и своим декретом сократило процент по текущим займам. Был введён более жёсткий контроль банков и впервые банковский надзор. Правительство смогло предотвратить крушение финансовой системы Германии благодаря серьёзным интервенциям — начиная от выкупа крупных банков, реструктуризации и заканчивая мерами постоянного банковского надзора. И потеряло при этом последнее доверие в глазах населения. Профсоюзы и коммунисты обрушились с критикой «социализации потерь». Антикапиталистические настроения населения уже получили распространение среди населения во время экономического кризиса, и правительство, бросившееся на амбразуру, спасая крупный капитал и непопулярные в народе банки, не вызывало у него никакой симпатии. Банки, несмотря на то, что государственное вмешательство в конечном итоге спасло их, также отвернулись от рейхсканцлера Брюнинга. Его осторожная политика внесла решающий вклад в оздоровление немецкой экономики, но Веймарской республике об этом уже не было дано знать.

Правительство Брюнинга

В марте 1930 года правительство «большой коалиции», возглавляемое социал-демократом Германом Мюллером, развалилось, не найдя компромиссного решения по вопросу незначительного повышения размера страхового взноса на случай безработицы. Рейхспрезидент Гинденбург назначил новым рейхсканцлером Генриха Брюнинга. Право назначения рейхсканцлера согласно статье 53 Веймарской конституции было закреплено за рейхспрезидентом, и поэтому при доверии рейхспрезидента и в условиях чрезвычайного положения правительство могло быть сформировано меньшинством. Именно такое правительство возглавил Брюнинг. К этому решению Гинденбурга подтолкнуло отсутствие работоспособного правительства и консенсуса среди партий. Однако многие считали, что до принятия такого решения не были исчерпаны все имеющиеся переговорные возможности. Изменения в составе правительства коснулись исключительно министров из СДПГ, что говорит о намеренном шаге рейхспрезидента вправо.

На выборах в сентябре 1930 года национал-социалисты добились ошеломляющего успеха: количество отданных за НСДАП голосов увеличилось до 18,3 %. Партия поднялась на второе место. В рейхстаге, всё больше превращавшемся в агитационную трибуну правых и левых противников республики, «большая коалиция» перестала быть большинством. Эти события сопровождались дальнейшим обострением экономического кризиса. Снижение налоговых поступлений и сохраняющееся военное бремя (репарации, пенсии инвалидам войны) имперский бюджет мог компенсировать только на основе существенного повышения налоговых ставок и сокращения размера заработной платы. В 1930 году финансовые последствия войны съедали 47,5 % имперского бюджета. Снижавшийся внутренний спрос усугублял экономический и социальный кризис. Работодатели в горной промышленности в 1930 году запросили разрешение на снижение заработной платы на 12,5 %, на что профсоюзы дали осенью отказ. 29 декабря неудачей закончились тарифные переговоры. Правительство Брюнинга заблаговременно и однозначно заявило о поддержке работодателей и пригрозило мерами государственного воздействия в случае забастовочной борьбы. На 15 января 1931 года объединение работодателей горной промышленности Рура «Цехенфербанд» (нем. Zechenverband) уволило 295 тысяч рабочих, часть из которых была затем вновь трудоустроена на худших условиях. Профсоюзы готовились к борьбе с применением силы. Правительство в чрезвычайной ситуации назначило согласительную комиссию, уполномоченную установить тарифы без согласия сторон. 10 января комиссия объявила о сокращении заработной платы на 6 процентов и приостановлении массовых увольнений. Тем не менее начались забастовки и локауты. В следующие месяцы заработная плата сокращалась ещё, что привело к дальнейшему обнищанию населения Рура.

К июню 1930 г. французские, британские и бельгийские войска покинули Рейнскую область[2].

Вера в демократию и республику стремительно падала. Республике и так вменялось ухудшение экономической обстановки, а имперское правительство в течение 1930 года к тому же ввело несколько новых налогов на покрытие государственных нужд. Голоса истосковавшихся по «сильной руке», которая сможет вернуть Германской империи былое величие, становились всё громче. На запросы этой части общества откликались прежде всего национал-социалисты, которые в своей пропаганде, сконцентрированной на личности Гитлера, целенаправленно создавали ему такой «сильный» образ. Они умело завоёвывали население масштабными мероприятиями и использовали самые современные средства предвыборной борьбы, как, например, последовательная эмоционализация. Гитлер набрасывался с критикой на всё, что было связано с «Веймарской системой», начиная от партийной системы, в которой преобладали относительно небольшие и расколовшиеся партии, и заканчивая самим принципом парламентской демократии. Но крепли не только правые, но и левые силы. Республиканские социал-демократы в отличие от либеральных прошли выборы практически без потерь, а Коммунистическая партия Германии даже улучшила свои результаты и превратилась в серьёзную силу как в парламенте, так и на улицах, куда уже давно переместилась борьба боевых организаций НСДАП (СА) и КПГ (Рот Фронт), всё больше походившая на гражданскую войну. В уличной борьбе принимала участие и боевая организация республиканских сил — «Рейхсбаннер» (нем. Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold). В конечном итоге все эти хаотичные вооружённые столкновения, часто инициированные самими национал-социалистами, играли на руку Гитлеру, в котором всё чаще видели «последнее средство» для наведения порядка. Чтобы пресечь дальнейшее укрепление радикальных крыльев в политических партиях, СДПГ в рейхстаге согласилась с политикой экономии и дефляции, предложенной кабинетом Брюнинга и предусматривавшей сокращение социальных выплат, но тем не менее вскоре приведшей к ещё большему обострению экономического кризиса.

11 октября 1931 года националистические правые объединились в Гарцбургский фронт. В ответ на это республиканские организации образовали Железный фронт, выбрав своим символом три стрелки. На 1932 год были назначены выборы рейхспрезидента. Ни один из кандидатов на эту должность не относил себя к демократам. Партии от центра до СДПГ поддерживали Гинденбурга, чтобы уберечь власть от Гитлера. Запретив СА и предложив проект закона в поддержку крестьянства Восточной Пруссии, разгневавший местных землевладельцев, к которым относился и Гинденбург, Брюнинг исчерпал кредит доверия рейхспрезидента. Тот к тому же не мог простить рейхсканцлеру, что своим избранием в рейхспрезиденты он был обязан в том числе и социал-демократам, проголосовавшим за него по просьбе Брюнинга. Гинденбург заявил о недоверии рейхсканцлеру, который благодаря своей политике экономии и так не пользовался особой поддержкой населения, и Брюнинг подал в отставку. По собственному признанию Брюнинга, канцлер рухнул за сто метров до цели, поскольку его дефляционная политика ещё не успела дать положительных результатов. Брюнингу не удалось достичь и другой своей цели — равноправного положения Германии и окончательной отмены репараций.

Правительство фон Папена

Преемник Брюнинга Франц фон Папен немедленно подал Гинденбургу прошение о роспуске парламента. Чтобы получить поддержку национал-социалистов, он отменил запрет, действовавший в отношении СА. В шестом рейхстаге, избранном в июле 1932 года, национал-социалисты получили 230 мест из 608, а коммунисты — 89. Обе радикальные партии тем самым достигли того отрицательного большинства, которое полностью блокировало работу парламента. Получив от нового парламента вотум недоверия, за который проголосовало подавляющее большинство депутатов, Папен распустил его на основании специально подготовленного декрета Гинденбурга. 20 июля он отправил в отставку правительство Пруссии, последний бастион республиканцев. Поводом для скандальной отставки, получившей название «Прусский путч», стало якобы бездействие прусской полиции во время уличных боёв между СА и коммунистами в Альтоне 17 июля 1932 года.

В новом рейхстаге, выборы в который прошли в ноябре того же года, несмотря на снижение показателей НСДАП вновь отсутствовало большинство, способное сформировать правительство. Папен подал в отставку, не сумев заручиться поддержкой рейхсвера для создания диктаторского правительства. К тому же рейхстагу удалось из-за процедурной ошибки Папена вынести ему вотум недоверия, хотя и не повлёкший для него юридических последствий, но имевший большой общественный резонанс. В отсутствие поддержки военного министра Курта фон Шлейхера, которое стало очевидным во время военных учений, отрабатывавших действия во время восстания, Гинденбург отказался распустить рейхстаг и не назначил новую дату выборов. Такое отстранение парламента со ссылкой на чрезвычайное положение было очевидным нарушением Веймарской конституции.

Правительство фон Шлейхера

Вместо Папена на пост рейхсканцлера был назначен генерал Курт фон Шлейхер, который вёл скрытую политическую игру и был причастен к отставке Папена. Однако и его план выхода из кризиса провалился. Ему удалось сформировать широкий фронт политических сил различной идеологической направленности — от профсоюзов до левого крыла НСДАП, руководимого Грегором Штрассером. В отличие от Папена, Шлейхер возлагал надежды не на конституционные реформы, а на баланс общественных сил. 28 января 1933 года Шлейхер также был вынужден уйти в отставку, получив отказ Гинденбурга на своё прошение об объявлении чрезвычайного положения, после которого он намеревался, в отличие от Папена, перейти к восстановлению демократии. Шлейхер не был демократом, его отношение к НСДАП менялось несколько раз, но в конце концов он порекомендовал Гинденбургу назначить Гитлера главой кабинета.

Настойчивость прошений Шлейхера о роспуске рейхстага и объявлении чрезвычайного положения объяснялась тем, что на ближайшем заседании 31 января 1933 года рейхстаг готовился вынести ему вотум недоверия. Гинденбург мотивировал свой отказ следующим образом: « В данной ситуации я не смогу сделать это. Я с благодарностью отмечаю, что вы пытались привлечь на свою сторону национал-социалистов и создать большинство в рейхстаге. К сожалению, это не удалось, и поэтому необходимо испробовать другие возможности».

Приход к власти НСДАП

Основная статья: Приход национал-социалистов к власти в Германии

Шлейхер не мог знать, что именно он, мастер интриг, сам стал теперь жертвой интриги. Ещё 4 января 1933 года его бывший подопечный Франц фон Папен провёл с Гитлером тайные переговоры в доме кёльнского банкира Курта фон Шрёдера. За этой беседой последовало ещё несколько, уже с участием государственного секретаря рейхспрезидента Отто Мейснера и Оскара фон Гинденбурга, сына рейхспрезидента, входивших в ближний круг рейхспрезидента. В результате была достигнута договорённость о создании коалиционного правительства немецких националистов и НСДАП, в которое от последней помимо Гитлера войдут только два представителя: Вильгельм Фрик в ранге министра внутренних дел и Герман Геринг в качестве министра без портфеля и уполномоченного исполняющего обязанности министра внутренних дел Пруссии. Папен получал пост вице-канцлера и рейхскомиссара Пруссии.

Бдительность 86-летнего рейхспрезидента, долгое время противившегося назначению рейхсканцлером «богемного ефрейтора», усыпили заверения о том, что лидер НСДАП, окружённый в правительстве консервативным большинством, не представляет особой опасности. Вера в возможность контроля над Гитлером оказалась ошибкой, имевшей самые серьёзные последствия. Другим аргументом в пользу Гитлера стал и формально соблюдённый при этом конституционный порядок назначения рейхскацлера. Фактически назначение Гитлера рейхсканцлером 30 января 1933 года стало концом Веймарской республики, несмотря на то, что Веймарская конституция формально не прекратила своего действия. Декрет рейхспрезидента «О защите народа и государства» и Закон «О чрезвычайных полномочиях» привели к возникновению диктатуры Третьего рейха.

В истории принято считать концом Веймарской республики 30 января 1933 года. Следует отметить, что в это время, а также и на следующий год вплоть до смерти Гинденбурга в стране формально сохранялась прежняя система взаимоотношений между ветвями власти. Рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург передал вице-канцлеру Францу фон Папену на случай своего отсутствия полномочия на осуществление президентского права вето в отношении Гитлера, которым тот никогда не воспользовался.

Причины поражения Веймарской республики

Поражение Веймарской республики невозможно объяснить каким-то одним обстоятельством: институциональными недостатками Веймарской конституции, мировым экономическим кризисом конца 20-х — начала 30-х годов, нищетой и массовой безработицей, способствовавших расширению электоральной базы национал-социалистов, либо отсутствием демократических преобразований в органах юстиции, управления и в армии. Вину за поражение первой демократии в Германии не стоит также возлагать исключительно на отдельных политиков, не обладавших необходимыми личностными качествами. Решающей причиной не может быть и харизматическая привлекательность образа фюрера: к концу 1932 — началу 1933 года Гитлер и национал-социалисты уже прошли пик любви избирателей. Крах Веймарской республики — результат совпадения целого комплекса причин.

До последнего момента переход Германии к диктатуре не был неизбежностью. Большинству главных действующих лиц, участвовавших в последней фазе Веймарской республики, историки дают преимущественно нелестные характеристики. Некоторых из них ослепили честолюбие и самонадеянность, другие проложили дорогу Гитлеру в силу своей политической близорукости. Но и приверженцы республики не представляли достойной альтернативы.

После назначения Гитлера на пост рейхсканцлера демократические партии не смогли выработать общей решительной программы действий, даже партии центра подумывали о коалиции с НСДАП. Курт фон Шлейхер не смог представить рейхспрезиденту достойной альтернативы отложенным в нарушение конституции выборам в рейхстаг. Его правительство таким образом получило возможность продолжить свою работу несмотря на полученный вотум недоверия. Этот вотум недоверия можно было проигнорировать, указав на неспособность парламента, вынесшего его, создать правительственную коалицию, и тем самым обусловить возможность смены правительства конструктивным вотумом недоверия, хотя Веймарская республика его и не предусматривала. Концепция конструктивного вотума недоверия была разработана ещё в 1927 году, и соответствующая аргументация для рейхспрезидента Гинденбурга была подготовлена Шлейхеру его советниками.

К моменту назначения Гитлера рейхсканцлером его партия после нескольких попыток добиться власти, закончившихся неудачей, находилась в глубоком внутреннем кризисе. То, что национал-социалисты пропагандистски называли «захватом власти», скорее было её передачей в самый последний момент в результате определённого стечения обстоятельств.

Социальный историк Детлев Пойкерт называет «четыре разрушительных процесса», каждый из которых по отдельности по его мнению мог сломить Веймарскую республику:

Причины поражения Веймарской республики
Антидемократическое мышление Отсутствие демократической традиции
Демократия как нечто чуждое
Антидемократические слои в управлении (управление, армия, юстиция)
Страх перед коммунистами
Раскол рабочего движения Образ врага
Недооценка национал-социалистов
Структурные слабости политического строя / правительства Нейтральные ценности конституции
Смешение основных принципов
Слабый парламент
Чисто пропорциональная избирательная система
Исключение парламента в случае чрезвычайного положения
Властный рейхспрезидент
Версальский договор Неудавшаяся политики пересмотра условий
Измышления НСДАП
Репарации
Экономический кризис Мировой экономический кризис
Безработица
перегрузка обеспечительных систем государства
социальный спад
НСДАП Недооценка НСДАП
Массированная пропаганда и агитация НСДАП

Административно-территориальное деление

Основная статья: Административное деление Веймарской республики

Территория империи делилась на 17 земель (Land), из которых три являлись вольными городами (freie Stadt).

Земли делились на районы (Kreis) (в Баварии — окружные управления (Bezirksämter), земля Саксония — на амтсгауптманства (Amtshauptmannschaften), в Вюртемберге — оберамты (Oberämter), земельные синьории (Landherrschaft)) и городские районы (Stadkreis) (в Баварии — города районного подчинения (Kreisunmittelbare Städte), в Саксонии — внеокружные города (Exemte (bezirksfreie) Städte), в Вюртемберге — самоуправляющиеся города (Selbstständige Stadt)), районы группировались в административные округа (regierungsbezirk) (в Баварии — районы (Kreis), в Бадене — земельные комиссарские округа (Landeskommissärbezirk), в Саксонии — крейсгауптманства (Kreishauptmannschaft), в Вюртемберге — районы (kreis)), земли Гамбург, Бремен, Любек, Липпе, Шаумбург-Липпе, Мекленбург-Шверин и Мекленбург-Стерлиц не имели районного деления.

Районы делились на общины (Gemeinde) и городские общины (Stadtgemeinde). Общины группировались в административные районы (Amtsbezirk). Городские районы делились на местные округа (Ortsbezirk) (в северных землях) или городские округа (Stadtbezirk) (в южных землях).

В особом положении находился Берлин — он не являлся отдельной провинцией — не имел собственного обер-президента, не являлся административным округом (не имел собственного регирунгс-президента) и не входил не в один административный округ, фактически Берлин был приравнен к провинции и делился на округа (Bezirk), которые фактически были приравнены к районам.

В некоторых землях между самой землёй и районами существовало промежуточное звено: в Пруссии и Гессене — провинция (Provinz).

Земли

В 1929 году Вальдек был присоединён к Пруссии, районы Вальдека стали районами провинции Гессен-Нассау, административного округа Гессен.

Вольные города

Местные органы государственной власти

Земли

Законодательные органы земель — земельные сеймы (landtag), избиравшиеся населением, исполнительные — земельные правительства (landesregierung) (в большинстве земель — государственное министерство (staatministerium)), состоявшие из премьер-министра (ministerpraesident)(в Бадене, Гессене и Вюртембеге — государственный президент (staatspraesident)), государственных министров (staatsminister) (в Бадене — государственных советников (staatsrat)) и государственных секретарей (staatssekretaer), избираемые земельными сеймами. Каждая земля и вольный город могли принимать свои конституции и свои законы, создавать свои органы конституционного надзора — государственные суды правосудия.

Провинции

Во главе провинции стоял — обер-президент (oberpraesident), назначавшийся премьер-министром. Представительный орган провинции — избиравшийся населением провинциальный ландтаг (provinziallandtag). Исполнительный орган провинции — избиравшийся провинциальным ландтагом земельный комитет (landesausschuss), состоявший из губернатора (landeshauptmann), первого земельного советника (erste landesrat) и земельных советников (landesrat).

Районы

Во главе административных округов стояли регирунгс-президенты (regierungspraesident), назначавшийся премьер-министром. Представительный орган района — избиравшийся населением крейстаг (kreistag). Исполнительный орган района — избиравшийся крейстагом районный комитет (kreisausschuss), состоявший из ландрата (landrat), первого районного олдермена (erste kreisbeigeordeneter) и районных олдерменов (kreisbeigeordneter).

Города

Во главе административных районов стояли административные начальники (amtsvorsteher), назначавшиеся премьер-министром. Представительный орган города — избиравшееся населением городское собрание уполномоченных (stadtverordnetenversammlung) (в северных землях) или совет города (stadtrat) (в южных землях), в ганзейских городах — бюргершафт (bürgerschaft)). Исполнительный орган города в северных землях — избиравшийся городским собранием уполномоченных или бюргершафтом магистрат (magistrat), состоящий из обер-бургомистр (oberbürgermeister) или бургомистра (bürgermeister), первого городского советника (erste stadtrat) и городских советников (stadtrat). Исполнительную власть в городах в южных землях осуществляли бургомистры, избиравшиеся населением и являвшиеся одновременно председателем совета города.

Общины

Представительный орган общины — избиравшиеся населением общинное представительство (gemeindevertretung) (в северных землях) или совет общины (gemeinderat) (в южных землях), в малых общинах — общинные собрания (gemeindeversammlung), состоящие из всех жителей общины. Исполнительный орган общины в северных землях — избиравшееся общинным представителей или общинным собранием общинное правление (gemeindevorstand), состоящее из общинного старосты (gemeindevorsteher) или (реже) бургомистра, первого олдермена (erste beigeordneter) и олдерменов (beigeordneter). Исполнительную власть в общинах в южных землях осуществляли бургомистры или общинные старосты, избиравшиеся населением и являвшиеся одновременно председателем совета общины.

Округа Берлина

Представительный орган округа Берлина — избиравшееся населением окружное собрание уполномоченных (bezirksverordnetenversammlung). Исполнительный орган округов Берлина — окружное управление (bezirksamt), состоявшие из окружного бургомистра (bezirksbürgermeister), заместителей окружного бургомистра (stellvertreter bezirksbürgermeister) и окружных городских советников (bezirksstadtrat).

Местные округа

Представительный орган местного округа — избиравшийся населением местный совет (ortsbeirat), состоявший из местного старосты (ortsvorsteher), заместителей местного старосты (stellvertretender ortsvorsteher) и местных советников (ortsbeirat), исполнительную власть в местном округе осуществлял — местный староста, избиравшийся местным советом.

Государственное устройство

Конституция была принятая Германским национальным собранием в Веймаре в 1919 году. Законодательные органы — Имперский совет (Reichsrat), назначавшийся земельными правительства и сенатами, и Имперский сейм (Reichstag), избиравшийся народом сроком на 4 года, глава государства — Имперский президент (Reichspraesident), избиравшийся народом сроком на 7 лет, осуществлявший представительские функции, определявший внешнюю политику и командовавший армией, исполнительный орган — Имперское правительство (Reichsregierung), состоявшее из Имперского канцлера (Reichskanzler) и имперских министров (reichsminister), назначаемое имперским президентом и нёсшее ответственность перед имперским сеймом, орган конституционного надзора — Государственный суд правосудия (Staatsgerichthof).

Политические партии

Левые

Левоцентристы

Центристы

Правоцентристы

Правые

Ультраправые

Общественные организации

Профсоюзы

Крупнейший профцентр — Всеобщее объединение немецких профсоюзов (Allgemeiner Deutscher Gewerkschaftsbund, ВОНФ), управлялся бундестагом (bundestag), между бундестагами — федеральным комитетом (bundesausschuss), между федеральными комитетами — федеральное правление (bundesvorstand), высшее должностное лицо ВОНФ — федеральный председатель (bundesvorsitzender). В территориальном плане состоял из округов которые соответствовали избирательным округам, округа из подокругов которые соответствовали городским районам, внерайонным городам, районам или мелким землям. В отраслевом плане состоял из отраслевых профсоюзов, руководятся отраслевые профсоюзы профсоюзными съездами (gewerkschaftstag), между съездами — профсоюзными правлениями (gewerkschaftsvorstand), высшее должностное лицо отраслевого профсоюза — профсоюзный председатель (gewerkschaftsvorsitzender). Каждый из отраслевых профсоюзов также делится на округа и подокругах (в профсоюзах массовых профессий) или производственные группы (в профсоюзах концентрированных профессий). В политическом отношении ВОНФ ориентировался на СДПГ.

Торгово-промышленные палаты

Крупнейшая зонтичная организация объединяющая торгово-промышленные палаты — Немецкий торгово-промышленный сейм (Deutscher Industrie- und Handelstag, DIHT).

Правовая система

Высшая судебная инстанция — Имперский суд (Reichsgericht), суды апелляционной инстанции — высшие земельные суды (oberlandesgericht), суды первой инстанции — земельные суды (landgericht), низшее звено судебной системы — участковые суды (amtsgericht). Участковые суды и земельные суды состояли из судов присяжных, ювенальных судов и ювенальных судов присяжных. Высшая судебная инстанция административной юстиции — имперский административный суд (reichsverwaltungsgericht), суды апелляционной инстанции административной юстиции — высший земельные административные суды (oberlandesverwaltungsgericht), суды первой инстанции первой инстанции — земельные административные суды (landverwaltungsgericht).

Высшие земельные суды:

  • Высший земельный суд Кёнигсберга (Oberlandesgericht Königsberg) (Провинция Восточная Пруссия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Бреслау (Oberlandesgericht Breslau) (Провинция Нижняя Силезия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Каттовица (Oberlandesgericht Kattowitz) (Провинция Верхняя Силезия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Штеттин (Oberlandesgericht Stettin) (Провинция Померания, Свободное Государство Пруссия)
  • Бранденбургский высший земельный суд (Brandenburgisches Oberlandesgericht) (Провинция Бранденбург, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Наумбурга (Oberlandesgericht Naumburg) (Провинция Саксония-Анхальт, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Киля (Oberlandesgericht Kiel) (Провинция Щлезвиг-Гольштейн, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Брауншвейна (Oberlandesgericht Braunschweig)
  • Высший земельный суд Ольденбурга (Oberlandesgericht Oldenburg)
  • Высший земельный суд Целле (Oberlandesgericht Celle)(Провинция Ганновер, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Хамм (Oberlandesgericht Hamm) (Административный округ Арнсберг, Провинция Вестфалия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Арнсберга (Oberlandesgericht Arnsberg) (Административный округ Арнсберг, Провинция Вестфалия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Мюнстера (Oberlandesgericht Münster) (Административный округ Мюнстер, Провинция Вестфалия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Падеборна (Oberlandesgericht Paderborn) (Административный округ Минден, Провинция Вестфалия, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Кёльна (Oberlandesgericht Köln) (Провинция Рейн, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Дюссельдорфа (Oberlandesgericht Düsseldorf) (Провинция Рейн, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Кобленца (Oberlandesgericht Koblenz) (Провинция Рейн, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Касселя (Oberlandesgericht Kassel) (Провинция Гессен-Нассау, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Франкфурта-на-Майне (Oberlandesgericht Frankfurt am Main) (Провинция Гессен-Нассау, Свободное Государство Пруссия)
  • Высший земельный суд Дармштадта (Oberlandesgericht Darmstadt) (Свободное Народное Государство Гессен)
  • Высший земельный суд Карлсруэ (Oberlandesgericht Stuttgart) (Республика Баден)
  • Высший земельный суд Штутгарта (Oberlandesgericht Karlsruhe) (Свободное Народное Государство Вюртемберг)
  • Высший земельный суд Мюнхена (Oberlandesgericht München) (Район Верхняя Бавария, Свободное Государство Бавария)
  • Высший земельный суд Аугсбурга (Oberlandesgericht Augsburg) (Район Швабия, Свободное Государство Бавария)
  • Высший земельный суд Бамберга (Oberlandesgericht Bamberg) (Район Верхняя Франкония, Свободное Государство Бавария)
  • Высший земельный суд Нюрнберга (Oberlandesgericht Nürnberg) (Район Средняя Франкония, Свободное Государство Бавария)
  • Высший земельный суд Цвайбрюкена (Oberlandesgericht Zweibrücken) (Район Пфальц, Свободное Государство Бавария)
  • Высший земельный суд Дрездена (Oberlandesgericht Dresden) (Свободное Государство Саксония)
  • Тюрингский высший земельный суд (Thüringer Oberlandesgericht) (Свободное Государство Тюрингия)
  • Высший земельный суд Ростока (Oberlandesgericht Rostock)

Вооружённые силы

  • Вооружённые силы — рейхсвер (Reichswehr), состоящий из имперского войска (Reichsheer), воздушных сил (Luftwaffe) и Имперского флота (Reichsmarine), комплектовались по найму.

Военные округа (Wehrkreis)

  • I (Восточная Пруссия)
  • II (Померания, Мекленбург-Шверин, Мекленбург-Стерлиц, Любек)
  • III (Бранденбург)
  • IV (Саксония)
  • V (Баден и Вюртемберг)
  • VI (Вестфалия, Ольденбург, Ганновер, Брауншвейг, Бремен)
  • VII (Бавария)

В рейхсвере действовали жесткие требования к офицерскому корпусу, в том числе к моральному облику. В 1922 году офицерам даже запретили вступать в брак без согласия начальства, причем жених не мог быть моложе 27 лет[5]. При этом будущие супруги не должны были иметь долгов, а невесте предписывалось происходить из «уважаемой семьи» и обладать «безупречной репутацией»[5].

  • Общенациональная полиция отсутствовала, существовали органы внутренних дел отдельных земель - Прусская полиция и др., кроме того существовали добровольные организации по охране правопорядка - Муниципальная полиция (Gemeindepolizei)
  • Общенациональный орган государственной безопасности отсутствовал, за исключением военной разведки - Абвера, существовали органы государственной безопасности отдельных земель - Прусская политическая полиция и др.
  • Общенациональная пограничная служба отсутствовала, существовали пограничные службы отдельных земель - Прусская земельная пограничная полиция (Preussiche landesgrenzpolizei) и др.

Экономика

Финансы

Денежная единица — рейхсмарка (reichsmark), разменная монета - имперский пфенниг (reichspfennig), выпускавшаяся Рейхсбанком (Reichsbank).

Налоги

75% налогов поступали в общенациональную казну, 10% - регионам, 15% - местным самоуправлениям[6]. Существовала централизованная система налоговых органов во главе с Имперским финансовым управлением (Reichsfinanzverwaltung), на уровне земель, провинций и некоторых непрусских районов существовали земельные финансовые управления (landesfinanzamt), низшее звено налоговых органов - финансовые управления (finanzamt) по одному на район (в Пруссии) или амт (вне Пруссии).

Электроэнергетика

Крупнейший оператор электросетей - Общество немецкой электрического хозяйства (Aktiengesellschaft für deutsche Elektrizitätswirtschaft, AdE), включал в себя региональные филиалы:

  • Bayernwerk (Бавария)
  • Preußischen Elektrizitäts AG (Ганновер, Шлезвиг-Гольштейн, Гамбург, Бремен, Любек, Шаумбург-Липпе, Провинция Гессен, Гессен, Вестфалия, Рейнская провинция)
  • EWAG (Тюрингия, Саксония, Провинция Саксония, Анхальт, Верхняя Силезия, Нижняя Силезия, Мекленбург-Шверин, Мекленбург-Стрелиц, Поммерания, Позен-Западная Пруссия, Восточная Пруссия)
  • Westdeutsche Elektrizitätswirtschafts AG (Баден и Вюртемберг)

Транспорт и связь

Крупнейший оператор железнодорожных перевозок - Имперская железная дорога (Reichsbahn), принадлежала государству, воздушных перевозок - Воздушный союз (Lufthansa), общественного транспорта - Берлинское транспортное предприятие (Berliner Verkehrsbetriebe), Кёнигсбергская фабрика и трамвай (Königsberger Werke und Straßenbahn GmbH) и др., оператор почтовых и телекоммуникационных услуг (телефон и проводное радио) - Имперская почта (Reichspost), принадлежала государству.

Религия

Верующие — католики и протестанты. Большинство религиозных организаций имели статус Публично-правовой корпорации (Körperschaft des öffentlichen Rechts). Ведение актов гражданского состояние было в ведении светских органов (staendesamt), однако большинство праздников (за исключением главного праздника - Дня конституции) были религиозного происхождения.

Протестантизм

Крупнейшая протестантская религиозная организация — Союз немецких евангелических церквей (Deutscher Evangelischer Kirchenbund, СНЕЦ), в который входили:

  • Евангелическая церковь Анхальта (Evangelische Landeskirche Anhalts) (Свободное государство Ангальт)
  • Объединённая евангелическо-протестантская земельная церковь Бадена (Vereinigte evangelisch-protestantische Landeskirche Badens) (Республика Баден)
  • Евангелическо-лютернанская церковь в Баварии справа от реки Рейн (Evangelisch-lutherische Kirche in Bayern rechts des Rheins) (Свободное государство Бавария)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Ольденбурга в земельной части Биркенфельд (Evangelische Landeskirche im oldenburgischen Landesteil Birkenfeld) (Земельная часть Биркенфель, Свободное народное государство Ольденбург)
  • Брауншвейгская евангелическо-лютеранская земельная церковь (Braunschweigische evangelisch-lutherische Landeskirche) (Свободное государство Брауншвейг)
  • Бременская евангелическая церковь (Bremische Evangelische Kirche) (Вольный ганзейский город Бремен)
  • Евангелическая земельная церковь Франкфурта-на-Майне (Evangelische Landeskirche Frankfurt am Main) (Городской район Франкфурт-на-Майне Округа Висбаден (Нассау) провинции Гессен-Нассау Свободного государства Пруссия))
  • Евангелическо-лютеранская церковь Гамбургского Государства (Evangelisch-Lutherische Kirche im Hamburgischen Staate) (Вольный ганзейский город Гамбург)
  • Евангелическо-лютеранская земельная церковь Ганновера (Evangelisch-Lutherische Landeskirche Hannovers) (Провинция Ганновер Свободного государства Пруссия)
  • Евангелическая земельная церковь Гессена (Evangelische Landeskirche in Hessen) (Свободное народное государство Гессен)
  • Евангелическая земельная церковь Гессен-Касселя (Evangelische Landeskirche in Hessen-Kassel) (Округ Гессен, Провинции Гессен-Нассау Свободного государства Пруссия)
  • Земельная церковь Липпе (реформатская) (Lippische Landeskirche (reformiert)) (Свободное государство Липпе)
  • Евангелическо-лютеранская церковь ольденбургской земельной части Любек (Evangelisch-Lutherische Landeskirche des oldenburgischen Landesteils Lübeck) (Земельная часть Любек Свободного государства Ольденбург)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Любекского Государства (Evangelisch-Lutherische Kirche im Lübeckischen Staate) (Вольный ганзейский город Любек)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Мекленбург-Шверина (Evangelisch-lutherische Kirche von Mecklenburg-Schwerin) (Свободное государство Мекленбург-Шверин)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Мекленбург-Стрелица (Evangelisch-lutherische Kirche von Mecklenburg-Strelitz) (Свободное государство Мекленбург-Штрелиц)
  • Евангелическая земельная церковь Нассау (Evangelische Landeskirche in Nassau) (Округ Висбаден (Нассау) Провинции Гессен-Нассау Свободного государства Пруссия)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Ольденбурга (Evangelisch-Lutherische Kirche in Oldenburg) (Свободное государство Ольденбург)
  • Объединённая протестантско-евангелическо-христианская церковь Пфальца (Vereinigte Protestantisch-Evangelisch-Christliche Kirche der Pfalz) (Округ Пфальц Свободного государства Бавария)
  • Евангелическая церковь Старопрусского союза (Evangelische Kirche der altpreußischen Union) (Свободное государство Пруссия)
  • Евангелическо-лютеранская церковь Рёйсса старшей линии (Evangelisch-lutherische Kirche in Reuß ältere Linie) (Район Грайц Свободного государства Тюрингия)
  • Евангелическо-лютеранская земельная церковь Свободного государства Саксония (Evangelisch-lutherische Landeskirche des Freistaats Sachsen) (Свободное государство Саксония)
  • Евангелическо-лютеранская земельная церковь Шаумбург-Липпе (Evangelisch-Lutherische Landeskirche Schaumburg-Lippe) (Свободное государство Шаумбург-Липпе)
  • Евангелическо-лютеранская земельная церковь Шлезвиг-Гольштейн (Evangelisch-Lutherische Landeskirche Schleswig-Holstein) (Провинция Шлезвиг-Гольштейн Свободного государства Пруссия)
  • Тюрингская евангелическая церковь (Thüringer evangelische Kirche) (Свободное государство Тюрингия)
  • Евангелическая земельная церковь Вальдека (Evangelische Landeskirche in Waldeck) (Свободное государство Вальдек-Пирмонт)
  • Евангелическая земельная церковь Вюртемберга (Evangelische Landeskirche in Württemberg) (Свободное народное государство Вюртемберг)

Высшие органы СНЕЦ — кирхенбундесрат (kirchenbundesrat) и кирхентаг (kirchentag), исполнительный орган — церковный комитет (kirhcenausschuss). Высшие органы поместных церквей — земельные синоды (landessynode), во главе поместных церквей стояли земельные епископы (Landesbischof) (Мекленбург, Брауншвейг, Тюрингия, Саксония, Ганновер, Нассау), земельные супернтенденты (Landessuperintendenten) (Шаумбург-Липпе, Липпе), президент высшего церковного совета (Präsident des Oberkirchenrats) (Пруссия, Ольденбург), генерал-суперинтендент (Generalsuperintendent) (Анхальт), президент земельного церковного правительства (Präsident der Landeskirchenregierung) (Гессен-Дармгтадт), сениор (Senioren) (Гамбург, Любек), председатель церковного комитета (Präsidenten des Kirchenausschusses) (Бремен).

Католичество

Католическая церковь была представлена следующими епархиями:

Средства массовой информации

  • Крупнейшая общенациональная газета - Berliner Tageblatt.
  • Общенациональная радиостанция Deutschlandsender (вещатель - Deutsche Welle GmbH, владелец 70% акций RRG (Reichsrundfunkgesellschaft - "Имперская вещательная корпорация", 51% акций которой в свою очередь владела Reichspost), она же с 1925 года входила во все региональные вещатели в качестве владельца 51% (акционерами региональных вещателей также являлись земельные правительства и провайдер эфирного (беспроводного) радио Dradag, 51% которого принадлежали Имперскому министерству внутренних дел), в 1933 году Deutsche Welle GmbH переименована в Deutschlandsender GmbH)
  • Межрегиональные радиостанции (одна на несколько находящихся рядом земель или провинций)
    • Sender Koenigsberg (вещатель - Ostmarken Rundfunk AG, ORAG) (Восточная Пруссия, Позен-Западная Пруссия, Померания)
    • Sender Berlin (вещатель - Funk-Stunde Berlin) (Бранденбург и Берлин)
    • Sender Breslau (вещатель - Schlesische Funkstunde, SFAG) (Нижняя Силезия и Верхняя Силезия)
    • Sender Leipzig (вещатель - Mitteldeutsche Rundfunk AG, MIRAG) (Саксония, Провинция Саксония, Анхальт, Тюрингия)
    • Sender Hamburg (вещатель - Nordische Rundfunk AG, NORAG) (Ганновер, Бремен, Любек, Брауншвейг, Ольденбург, Гамбург, Шлезвиг-Гольштейн, Мекленбург-Шверин и Мекленбург-Стрелиц)
    • Sender Frankfurt (вещатель - Südwestdeutsche Rundfunkdienst AG, SÜWRAG) (Гессен, Провинция Гессен)
    • Sender Koeln (вещатель - Westdeutsche Rundfunk AG, WERAG) (Вестфалия, Рейнская провинция)
    • Sender Muenchen (вещатель - Deutsche Stunde in Bayern) (Бавария)
    • Sender Stuttgart (вещатель - Süddeutsche Rundfunk AG, SÜRAG) (Баден и Вюртемберг)
  • Международная радиостанция на немецком языке для немцев-эмигрантов - Weltrundfunksender (вещатель - Deutsche Welle GmbH)

В каждой из земель и провинций вещало две радиопрограммы - Deutschlandsender на длинных волнах и одна из межрегиональных радиостанций на средних волнах (Sender Hamburg, Sender Koeln и Sender Frankfurt также через Drahtfunk - проводное вещание через телефонную сеть принимаемую подключаемыми к ней проводами беспроводными радиоприёмниками). Кроме того на коротких волнах была доступна Европейская программа Центрального радио СССР.

Деятельность радиовещания регулировалась Вещательным кодексом (Rundfunkordnung), первый из которых был принят в 1925 году, второй в 1932 году. Финансировались с 1931 года за счёт вещательного налога (Rundfunkgebühr). Высший орган вещателей наблюдательный совет (Aufsichtsrat)[7][8][9][10][11][12][13][14][15] в каждом из которых три члена представляли Имперское почтовое министерство, исполнительный орган - правление (Vorstand), высшие должностные лица - председатель наблюдательного совета (Vorsitzender des Aufsichtsrates), директор (Direktor) и интендант (Intendant), орган редакционной политики - культурный совет (Kulturbeirat). Контроль за соблюдение законов осуществляли контрольные советы (Ueberwachungsausschuss), действовавшие при каждом из вещателей. Высшим органом RRG являлось собрание акционеров (gesselschafterversammlung)[16], между собраниями акционеров - избираемый им совет директоров (verwaltungsrat), высшее должностное лицо - генеральный директор (geschaeftsfuehrer)

  • Свой единственный телеканал - DFR ("Deutscher Fernseh-Rundfunk", букв. "Немецкое телевизионное радиовещание") RRG запустила уже после падения республики в 1934 году и просуществовал до 1944 года, прекратив вещание вследствие разрушения бомбардировками Берлинского телецентра.

Культура

Наука

Кайзеровская Германия уже была мировой научной державой. После появления в 1918-1919 годах новых государств (Польши, Венгрии и других) на территориях, ранее принадлежащих Германии и Австро-Венгрии, многие владевшие немецким языком польские, венгерские и другие учёные остались в Германии или переехали в Германию. Всё это привело к расцвету естественных наук и изобретательской деятельности в Веймарской республике. Из 18 нобелевских премий по физике, присуждённых в 1918-1933 годах, 6 (больше любой другой страны) получили германские учёные. Из 15 нобелевских премий по химии, присуждённых в 1918-1933 годах, 8 (больше любой другой страны) получили германские учёные.

Существовало общегерманское объединение "Kartell" в который входили несколько академий наук:

  • Прусская академия наук (Preußische Akademie der Wissenschaften)
  • Саксонская академия наук (Sächsische Akademie der Wissenschaften)
  • Баварская академия наук (Bayerische Akademie der Wissenschaften)
  • Гейдельбергская академия наук (Heidelberger Akademie der Wissenschaften) (Баден)

Искусство

Веймарская республика оказалась одним из наиболее творческих и экспериментаторских периодов в культурном развитии Германии. Если начальный этап характеризовался духом позднего экспрессионизма в живописи и литературе, в лучшую веймарскую пятилетку преобладала «новая вещественность», сменившаяся во время мирового экономического кризиса социально-критичным реализмом. В мировую литературу вошли такие писатели времён Веймарской республики, как Бертольт Брехт, Альфред Дёблин, Лион Фейхтвангер, Эрих Кестнер, Томас и Генрих Манны, Карл Осецкий, Эрих Мария Ремарк, Курт Тухольский, Франц Верфель, Арнольд и Стефан Цвейги.

Кинематограф времён Веймарской республики превратился в средство массовой информации и продемонстрировал свой художественный уровень такими лентами, как «Кабинет доктора Калигари», «Метрополис», «Куле Вампе, или Кому принадлежит мир?», взошла звезда звукового кино Марлен Дитрих. В городах, особенно в Берлине, расцвело искусство кабаре. Крупнейшая киностудия - Universum Film AG

Баухаус, основанный Вальтером Гропиусом в Веймаре, стал одним из самых известных архитектурных стилей XX века. Ярким представителем художников Веймарской республики является Жорж Грос, который своими едкими сатирическими образами буржуазии, представителей юстиции и военных клеймил недостатки Веймарской республики.

Спорт

Общенациональное футбольное объединение - "Немецкий футбольный союз" (Deutscher Fußball-Bund, DFB), состоял межземельных футбольных союзов (verband):

  • Балтийский футбольный союз (Baltischer Fußball-Verband), Провинция Восточная Пруссия, Провинция Поммерания, Свободное Государство Мекленбург-Шверин, Свободное Государство Мекленбург-Стрелиц
  • Союз средненемецких обществ игры с мячем (Verband Mitteldeutscher Ballspiel-Vereine), Свободное государство Саксония, Свободное государство Тюрингия, Провинция Саксония, Свободное государство Анхальт
  • Северонемецкий футбольный союз (Norddeutscher Fußball-Verband), Свободное Государство Ольденбург, Свободное Государство Брауншвейг, Свободное Государство Шаумбург-Липпе, Провинция Шлезвиг-Гольштейн, Провинция Ганновер
  • Юговосточнонемецкий футбольный союз (Südostdeutscher Fußball-Verband), Провинция Нижняя Силезия, Провинция Верхняя Силезия
  • Западно-немецкий футбольный союз (Westdeutscher Fußball-Verband), Провинция Вестфалия, Рейнская Провинция и Свободное Государство Липпе
  • Южнонемецкий футбольный союз (Süddeutscher Fußball-Verband), Свободное Государство Бавария, Народное Государство Вюртемберг, Республика Баден, Свободное Народное Государство Гессен, Провинция Гессен
  • Общество берлинских обществ игры с мячом (Verband Berliner Ballspielvereine), Большой Берлин
  • Бранденбургский футбольный союз (Märkischer Fußball-Bund), Провинция Бранденбург

В рамках каждого из межземельных союзов существовала союзная лига (verbandsliga), между межземельными союзами разыгрывался союзный кубок (bundespokal), существовала Немецкая футбольная национальная команда (Deutsche Fußballnationalmannschaft), во главе с имперским тренером (reichstrainer).

С 1925 года существовал Немецкий олимпийский комитет (Deutscher Olympischer Ausschuss).

Напишите отзыв о статье "Веймарская республика"

Примечания

  1. ↑ Винклер, 2013.
  2. ↑ 1 2 3 [www.hrono.ru/sobyt/1936germ.html Рейнский вопрос 1918—1936 гг.]
  3. ↑ Пападаки В. Г.[samlib.ru/p/papadaki_w_g/diplomatamongwarriors.shtml Дипломат среди воинов]
  4. ↑ [www.wm-finance.com.ua/books/view/6/section:4 Гиперинфляция в Германии 1923 года]. Проверено 12 декабря 2009. [www.webcitation.org/61BENAaYx Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
  5. ↑ 1 2 Соколов А. П. Эволюция общественного статуса и морально-политических взглядов германского офицерского корпуса в 1918—1939 гг. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 195
  6. ↑ [elib.bspu.by/bitstream/doc/3974/1/Финансовая%20реформа%20Эрцбергера.docx ФИНАНСОВАЯ РЕФОРМА М. ЭРЦБЕРГЕРА (1919–1920 ГГ.)]
  7. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/ORAG_1924-1933.pdf Ostmarken-Sendebezirk]
  8. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/FST_1924-1933.pdf Norddeutscher Sendebezirk]
  9. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/NORAG_1924-1933.pdf Niederdeutscher Sendebezirk]
  10. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/MIRAG_1924-1933.pdf Mitteldeutscher Sendebezirk]
  11. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/SCHLES_1924-1933.pdf Schlesischer Sendebezirk]
  12. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/WERAG_1924-1933.pdf Westdeutscher Sendebezirk]
  13. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/SWR_1924-1933.pdf Südwestdeutscher Sendebezirk]
  14. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/SUERAG_1924-1933.pdf Süddeutscher Sendebezirk]
  15. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/BR_1924-1933_dt_stunde.pdf Bayerischer Sendebezirk]
  16. ↑ [www.dra.de/rundfunkgeschichte/radiogeschichte/organisation/pdf/RRG_1925-1933.pdf Reichs-Rundfunk-Gesellschaft m.b.H. (RRG)]

Литература

  • Винклер Г. А. Веймар 1918—1933: история первой немецкой демократии. — М.: РОССПЭН, 2013. — 878 с. — 700 экз. — ISBN 978-5-8243-1719-0.
  • Марк Уолкер. [scepsis.ru/library/id_456.html Наука в Веймарской Германии]
  • David Abraham. The Collapse of the Weimar Republic: Political Economy and Crisis. — 2nd Edition. — New Jersey: Holmes & Meier Publishers, 1986. — ISBN 0-8419-1084-7.
  • William Sheridan Allen. The Nazi seizure of Power: the experience of a single German town, 1922-1945. — New York, Toronto: F. Watts, 1984. — ISBN 0-531-09935-0.
  • V. R. Berghahn. Modern Germany. — Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1982. — ISBN 0-521-34748-3.
  • Paul Bookbinder. Weimar Germany: the Republic of the Reasonable. — Manchester, UK: Manchester University Press, 1996. — ISBN 0-7190-4286-0.
  • Karl Dietrich Bracher. Die Auflösung der Weimarer Republik; eine Studie zum Problem des Machtverfalls in der Demokratie. — Villingen, Schwarzwald: Ring-Verlag, 1971.
  • Martin Broszat. Hitler and the Collapse of Weimar Germany. — Leamington Spa, New York: Berg, 1987. — ISBN 0-85496-509-2.
  • Thomas Childers. The Nazi Voter: The Social Foundations of Fascism in Germany, 1919-1933. — Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1983. — ISBN 0-8078-1570-5.
  • Gordon A. Craig. Germany 1866-1945 (Oxford History of Modern Europe). — Oxford: Oxford University Press, 1980. — ISBN 0-19-502724-8.
  • Andreas Dorpalen. Hindenburg and the Weimar Republic. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1964.
  • Theodor Eschenburg. (1972) «The Role of the Personality in the Crisis of the Weimar Republic: Hindenburg, Brüning, Groener, Schleicher» pages 3–50 from «Republic to Reich The Making Of The Nazi Revolution» edited by Hajo Holborn, New York: Pantheon Books.
  • Edgar Feuchtwanger. From Weimar to Hitler: Germany, 1918-33. — London: Macmillan, 1993. — ISBN 0-333-27466-0.
  • Peter Gay. Weimar Culture: The Outsider as Insider. — New York: Harper & Row, 1968.
  • Mel Gordon. Volutpuous Panic: The Erotic World of Weimar Berlin. — New York: Feral House, 2000.
  • Richard F. Hamilton. Who Voted for Hitler?. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1982. — ISBN 0-691-09395-4.
  • Harold James. The German Slump: Politics and Economics, 1924-1936. — Oxford, Oxfordshire: Clarendon Press, 1986. — ISBN 0-19-821972-5.
  • Anton Kaes. The Weimar Republic Sourcebook. — Berkeley: University of California Press, 1994. — ISBN 0-520-06774-6.
  • Eberhard Kolb. The Weimar Republic. — London: Unwin Hyman, 1988. — ISBN 0-04-943049-1.
  • Hans Mommsen. From Weimar to Auschwitz. — Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1991. — ISBN 0-691-03198-3.
  • Edgar Angel Mowrer. Germany Puts The Clock Back. — London: The Bodley Head, 1933.
  • Edgar Angel Mowrer. Triumph and Turmoil. — George Allen & Unwin, 1970. — ISBN 0049200267.
  • Anthony James Nicholls. Weimar And The Rise Of Hitler. — New York: St. Martin's Press,, 2000. — ISBN 0-312-23350-7.
  • Detlev Peukert. The Weimar Republic: the Crisis of Classical Modernity. — New York: Hill and Wang, 1992. — ISBN 0-8090-9674-9.
  • Arthur Rosenberg. A History of The German Republic. — London: Methuen, 1936.
  • Henry Ashby Turner. Hitler's Thirty Days To Power: January 1933. — Reading, Mass.: Addison-Wesley, 1996. — ISBN 0-201-40714-0.
  • Henry Ashby Turner. German Big Business and the Rise of Hitler. — New York: Oxford University Press, 1985. — ISBN 0-19-503492-9.
  • John Wheeler-Bennett. The Nemesis of Power: German Army in Politics, 1918-1945. — New York: Palgrave Macmillan Publishing Company, 2005. — ISBN 1-4039-1812-0.
  • Л. И. Гинцберг. Ранняя история нацизма. Борьба за власть. — М.: Вече, 2004. — 380 с. — ISBN 5-9533-0320-3

Ссылки

  • [subscribe.ru/archive/lit.book.library.velesovasloboda/201608/12084721.html/ Еврейское доминирование в Веймарской Германии в 1919-1932 гг.]

Отрывок, характеризующий Веймарская республика

– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Веймарская_республика&oldid=81138862»