Векки, Орацио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Орацио Векки
итал. Orazio Vecchi
Основная информация
Дата рождения

6 декабря 1550(1550-12-06)

Место рождения

Модена

Дата смерти

19 февраля 1605(1605-02-19) (54 года)

Место смерти

Модена

Страна

Италия Италия

Профессии

композитор

Ора́цио (Тибе́рио) Ве́кки (итал. Orazio Tiberio Vecchi; крещён 6 декабря 1550 г., Модена — 19 февраля 1605 г., Модена) — итальянский композитор.





Жизнь

Орацио Векки родился в Модене. Там он обучался в бенедиктинском монастыре, затем принял духовный сан (не позже 1577 года). Его учителем музыки был монах-сервит Сальваторе Эссенга.

В конце 1570-х годов Векки был связан с композиторами венецианской школы Клаудио Меруло и Джованни Габриели.

В 1580 г. опубликовал первый сборник канцонетт на четыре голоса — сочинения в этом жанре принесли ему широкую известность. С 1581 г. по 1584 г. Векки преподавал музыку и руководил капеллой собора города Сало.

Затем он получил такую же должность в Модене, но прослужил там всего два года (1584—1586). Он потерял место, потому что без разрешения устроился на должность также в Реджо-нель-Эмилия (1586 г.). В 1586 г. Векки переехал в Корреджо и прослужил несколько лет каноником, а затем архидиаконом в местном соборе.

В тот период он много писал, хотя находился в стороне от основных центров музыкальной жизни Италии, таких как Рим, Венеция, Флоренция и Феррара. В конце концов он вернулся в Модену, где добился должности священника, отвечавшего также за хор. Видимо, в это время он испытывал серьёзные финансовые трудности, на них он намекал в письмах, а порой и в своих произведениях.

В 1597 г. Векки посетил Венецию, где опубликовал сборник трёхголосных канцонетт. В этом же году были напечатаны и многие другие его произведения (в том числе и наиболее известное — мадригальная комедия «Амфипарнас»), вероятно, всё то, что было написано им за последние 16 лет в Корреджо и других городах.

В 1598 г. герцог Чезаре д'Эсте пригласил Векки в Модену на должность «maestro di corte», то есть придворного капельмейстера. В 1599—1604 годах Векки руководил многочисленными маскарадными празднествами. В 1600 г. Векки сопровождал герцога в Рим и Флоренцию, где композитор мог услышать оперу «Эвридика» Якопо Пери. По возвращении в Модену Векки продолжал служить в соборе до своей смерти в 1605 г.

Надпись на могиле Векки говорит, что «он был столь значительным творцом в музыке и поэзии, что легко превзошёл всех гениев всех времен… он первый соединил гармонию с комическим даром и заставил восхищаться собою весь мир».

Музыка

Векки считался одним из наиболее заметных композиторов своего времени. Широкой известностью пользовались его многоголосные канцонетты и мадригалы, которые зачастую становились моделями для контрафактуры и интабуляции (особенно канцонетты «Mentre io campai contento» и «Chi mira gli occhi tuoi»). Образец песенного стиля Векки — канцонетта «Fa una canzona senza note nere» («Сочини песню без чёрных нот», т.е. простую, безыскусную).

Векки — автор многих церковных сочинений — месс, мотетов, ламентаций, духовных песен, магнификата. Особенно ценится его восьмиголосная Воскресенская месса («In resurrectione Domini»).

Напечатаны:

  • четыре книги четырёхголосных канцонетт (1580, 1585, 1590),
  • по одной книге шестиголосных канцонетт (1587), пятиголосных и шести-семиголосных мадригалов (1589 и 1583),
  • сборник различных произведений на 3—10 голосов: «Selva di varia ricreatione» (1590);
  • две книги трёхголосных канцонетт (1597, 1599);
  • книга четырёхголосных ламентаций (1597);
  • две книги мотетов на 4—8 голосов (1590, 1597);
  • шестиголосные мотеты;
  • сборник (пьес различных жанров) «Музыкальное пиршество» (итал. Convito musicale) на 3—8 голосов (1597);
  • мадригальная комедия «Амфипарнас» (1597);
  • собрание четырёхголосных гимнов на весь церковных год (1604);
  • мадригальная комедия «Сиенские вечеринки» (итал. Le veglie di Siena)[1], с музыкальными изображениями разных характеров: «umor grave, allegro, dolente, lusinghiero» (Венеция, 1604).

Мадригальная комедия «Амфипарнас»

«Гармоническая комедия» (то есть комедия с пением) «Амфипарнас» («Предгорье Парнаса», «У подножия Парнаса») — наиболее известное сочинение Векки на его собственный текст, выдержанный в традициях комедии дель арте. Написанная в мадригальном стиле, эта комедия является одной из непосредственных предшественниц оперного жанра, прообразом трёхактной комической оперы.

Комедия состоит из трёх актов, делится на 13 сцен и включает мадригальные диалоги и эпизоды с простой музыкой развлекательного характера. Каждый персонаж характеризуется пятиголосным мадригалом. В тексте смешиваются многие диалекты (кастильский, ломбардский, болонский, тосканский, еврейский), переплетаются народный язык и высокий стиль, слышны звукоподражания и крики животных.

Первое исполнение состоялось в Модене в 1594 г., издан «Амфипарнас» в 1597 г. Это произведение Векки вдохновило на создание мадригальных комедий композитора Адриано Банкьери.

Напишите отзыв о статье "Векки, Орацио"

Примечания

  1. Полное название: «Le veglie di Siena ovvero i vari umori della musica moderna d'Horatio Vecchi. A 3, a 4, a 5, & a 6 voci composte e diuise in 2 parti Piaceuole e Graue. Nel piaceuole s'hauranno gli humori faceti. E nel graue sen'haura».

Издания сочинений

  • The four-voice canzonettas. With original texts and contrafacta by Valentin Hausmann and others, ed. by Ruth I. DeFort. Part I: Historical introduction, critical apparatus, texts, contrafacta. Madison: A-R Editions, 1993 (критическое издание 4-голосных канцонетт c научным введением и обширными комментариями).

Литература

  • [bigenc.ru/music/text/3462175 Лебедев С.Н. Векки, Орацио] // Большая российская энциклопедия (электронная версия, 2016).
  • Т. Ливанова, История западноевропейской музыки до 1789 года: Учебник в 2-х тт. Т. 1. — М.: Музыка, 1983.

Аудиозаписи

  • Ensemble Clément Janequin. Orazio Vecchi: L’Amfiparnaso (1597), Il Convito musicale (1597; выборка).

Ссылки

  • [www.youtube.com/watch?v=XWSlhub42Ho Мадригальная комедия "Сиенские вечеринки" (2008, фрагменты)]
  • [www.youtube.com/watch?v=YyuapZH5oUI Канцонетта «Fa una canzona senza note nere»]

Отрывок, характеризующий Векки, Орацио

– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.