Арабское восстание

Антитурецкое восстание на Ближнем Востоке (араб. الثورة العربية‎ Al-Thawra al-`Arabīya) — освободительное движение 1916—1918 годов, приведшее к образованию на Ближнем Востоке независимых арабских государств.

Предыстория

После Младотурецкой революции 1908—1909 годов Османская империя всё время терпела неудачи. Стремясь компенсировать потери от этих поражений (в том числе и территориальные), младотурки развернули безудержную пропаганду пантюркизма и преследовали этнические меньшинства империи даже сильнее, чем свергнутый ими Абдул-Хамид II. Под влиянием этих факторов среди наиболее активных групп арабского населения империи стали возникать настроения, а также выражавшие их группировки, которые постепенно эволюционировали от османизма к национализму, то есть от лояльного сотрудничества со Стамбулом к утверждению арабской самобытности. В 1905 году сирийский эмигрант Наджиб Азури опубликовал в Париже манифест «Лиги арабского отечества», в котором говорилось:

Арабы осознали свою национальную, историческую и этнографическую однородность, и хотят отделиться от гнилого османского древа с целью образовать независимое государство.

Наджиб Азури принадлежал к панарабистам, которые рассчитывали достичь своей цели — образования независимого государства на базе арабских провинций Османской империи в рамках Арабской Азии — с помощью «гуманных просвещённых наций Запада». Существовали и другие позиции — например, учащаяся в Европе молодёжь (образовавшая во Франции тайное общество «Молодая Аравия») выступала за отражение «угрозы оккупации, от какой бы державы она ни исходила».

Обстановка на Аравийском полуострове перед Первой мировой войной

Теоретически османские власти контролировали всю территорию Аравийского полуострова, но на самом деле у них не хватало для этого ни средств, ни обученных кадров, ни войск. Поэтому османские паши и гарнизоны, стоявшие в наиболее крупных городах Аравии, в основном ограничивались функциями наблюдения, ибо, как правило, не имели возможности в случае конфликта достаточно эффективно противостоять местным феодалам.

Йемен

Правивший в Йемене имам секты зейдитов Яхья Хамид ад-Дин на основании соглашения 1911 года легально пользовался широкой автономией. Он был заинтересован в помощи османов, так как на южных границах враждовал с англичанами, захватившими ещё в 1839 году юг Йемена с крупным портом Аден, а на севере — с правителем эмирата Асир Мухаммедом Али аль-Идриси, оспаривавшим у имама Яхьи прибрежную область Тихаму. Османы не раз пытались «поставить на место» эмира Асира, но безуспешно.

Хиджаз

Османскому паше в Джидде подчинялись в основном жившие в Хиджазе турки, в то время как арабы находились под юрисдикцией шерифа Мекки. С 1908 года позиции османов в регионе усилились в связи с открытием Хиджазской железной дороги, связавшей Медину с Мааном.

Восток Аравии

Ещё в 1899 году Великобритания установила своё господство над Кувейтом, заключив тайное соглашение с местным шейхом Мубараком. Ещё раньше она поставила в зависимое от себя положение Бахрейн, Катар, Оман и Абу-Даби. Закрепившись на восточно-аравийском побережье, англичане стали активно влиять на шедшую с переменным успехом борьбу феодальных кланов Саудидов и Рашидидов.

Неджд

Саудиды, изгнанные из Неджда, стремились вернуть себе власть в этом эмирате, и пользовались при этом поддержкой Кувейта. Рашидиды, владевшие североаравийским эмиратом Джебель-Шаммар, стремились удержать власть над Недждом с помощью османов. Абдель Азиз ибн Сауд сумел в 1902—1914 годах не только восстановить власть своей династии над Недждом, но и нанести ряд тяжёлых поражений Рашидидам, расширить территорию своего государства и существенно ослабить присутствие османов на востоке Аравии. К 1912 году, по данным русских дипломатов, в его столице Эр-Рияде уже не было «ни турецких чиновников, ни солдат». Идейным знаменем саудидов был салафизм. К 1913 году Ибн Сауд захватил богатую прибрежную область Эль-Хаса и ряд важных крепостей, укрепив свои позиции в противостоянии с Хиджазом, который с 1911 года не пускал салафитов в Мекку и Медину.

Обстановка на Аравийском полуострове в начале Первой мировой войны

Неджд

Ибн Сауд ещё в мае 1914 года заключил договор о дружбе и союзе с Османской империей, что не помешало ему в 1915 году подписать такой же договор с англичанами. На самом деле он не поддержал в войне ни тех, ни других, придерживаясь политики выжидательного нейтралитета, и в основном занимался внутренним строительством своего государства и решением мелких проблем с соседями и непокорными племенами.

Джебель-Шаммар

Рашидиды в Джебель-Шаммаре поддержали Османскую империю в войне.

Йемен

Имам Яхья открыто в ход военных действий не вмешивался, но на деле помогал туркам, осадившим с началом войны британский гарнизон Адена с помощью некоторых племён северного Йемена.

Асир

Англичане договорились с асирским правителем Мухаммедом Али аль-Идриси о совместных действиях против османов. Однако аль-Идриси, получив деньги и оружие, не помогал англичанам, а в основном воевал в 1915—1916 годах с непокорными горцами Асира.

Мекка

С шерифом Мекки Хусейном бен Али англичане вели длительные переговоры через своего верховного комиссара в Египте Мак-Магона. Последний в октябре 1915 года обещал Хусейну признать его королём будущего государства, которое должно было охватывать все арабские страны Азии, за исключением Ливана, запада Сирии, юга и востока Аравии.

Ход событий

8 июня 1916 года шериф Хусейн поднял восстание. У него было 50 тысяч человек, однако лишь 10 тысяч ружей. При поддержке флота Антанты, установившего контроль над Красным морем, 10 июня арабы атаковали порт Джидда, и 16 июня османский гарнизон капитулировал. К концу сентября арабы взяли ряд прибрежных городов, однако прямая атака на Медину в октябре 1916 года была отбита турецкими войсками.

Британское правительство отправило к арабам капитана Лоуренса, который обеспечил им поддержку Королевского флота при обороне Янбу в декабре. Лоуренс сумел убедить арабских лидеров не атаковать Медину, а нарушить вместо этого работу Хиджазской железной дороги, что отвлекло на себя значительные турецкие силы.

3 января 1917 года Фейсал ибн Хусейн с 5100 всадниками на верблюдах, 5300 пехотинцами, 4 горными пушками, 10 пулемётами и 380 вьючными верблюдами отправился на север вдоль Красного моря к городу аль-Вадж. В то время как турецкий гарнизон приготовился к обороне от атаки с юга, десант из 400 арабов и 200 английских моряков 23 января 1917 года атаковал город с севера. Через 36 часов гарнизон сдался, и турки предпочли отойти от Мекки на более выгодные для обороны позиции у Медины, разместив гарнизоны вдоль Хиджазской железной дороги. Силы арабов возросли до 70 тысяч человек, у них на вооружении стало уже 28 тысяч ружей.

В 1917 году на сторону восставших перешёл Ауда ибу Тайи, и 9 мая Лоуренс повёл его силы на штурм последнего османского порта на Красном море — Акаба. 6 июля, после ожесточенного сражения, город был взят. Тем самым была устранена угроза правому флангу английских сил, наступавших из Египта в Палестину. После этого арабы совершали рейды на турецкие позиции и коммуникации, поддерживая наступление генерала Алленби.

Занятие Акабы позволило наладить снабжение арабов со складов Антанты, в арабских войсках появились технические специалисты, в интересах арабов действовала английская авиация; в свою очередь арабы тактикой мелких нападений заставляли держаться рассредоточенными на большой площади большое количество турецких сил, доставляли войскам генерала Алленби разведывательную информацию.

В сентябре 1918 года Алленби отвёл арабским партизанам важную роль при планировании сражения при Мегиддо. Когда силы Антанты атаковали турецко-германские позиции с фронта, арабы внезапным ударом в тылу перерезали все три железные дороги, лишив турок возможности получить подкрепления или отступить.

30 сентября 1918 года арабские всадники на верблюдах подошли к Дамаску, и обнаружили, что арабские националисты из числа жителей города уже подняли флаги арабского восстания. На следующий день в город вступила Австралийская лёгкая кавалерия.

Итоги

Крах Османской империи породил у арабов иллюзии относительно того, что Великобритания выполнит свои обещания, данные Хусейну. В ожидании этого Хусейн ибн Али объявил себя королём, претендуя на объединение под своей властью всех бывших арабских провинций Османской империи. Однако ему не удалось этого сделать даже в пределах Аравии, не говоря уж о прочих регионах, которые Великобритания и Франция предпочли разделить между собой в соответствии с соглашением Сайкса-Пико. Хусейн стал лишь королём Хиджаза, и ввязался в 1919 году в борьбу с Недждом, которую проиграл. Ибн Сауд в 1919 году захватил Джебель-Шамар, в 1922 — Асир, а в 1924 году захватил Хиджаз, и в 1927 году провозгласил создание королевства Неджд и Хиджаз, в 1932 году преобразованного в Саудовскую Аравию.

См. также

• Арабские восстания

Литература

• Лоуренс Аравийский, «Семь Столпов Мудрости».
• «История Востока» в 6 томах. Т.V «Восток в новейшее время (1914—1945 гг.)» — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2006. ISBN 5-02-018500-0

Ссылки

•  (рус.) (англ.) [www.wdl.org/ru/item/11755/ Восстание в Аравии]

Отрывок, характеризующий Арабское восстание

Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.