Великая Польша

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Вели́кая По́льша (польск. Wielkopolska) — историческая область на западе Польши, в бассейне реки Варты. Наименование Великая Польша (лат. Polonia Maior) впервые упоминается в 1257 году.





История

Великая Польша исторически являлась ядром образования польского государства. Во второй половине X века великопольский князь Мешко I объединил под своей властью бо́льшую часть земель, населённых поляками, и заложил таким образом основу Польского королевства. В 1138 году, после раздела Польши между сыновьями Болеслава III Кривоустого, на этих землях возникло Великопольское княжество во главе с князем Мешко III и его потомками. Князь Великопольский Пржемыслав II в 1295 году короновался королём Польши, однако после его смерти в 1296 году центр борьбы за объединение польских земель перешёл к Малой Польше и Куявии. Великопольское княжество было окончательно присоединено к Польскому королевству в 1314 году.

В 1793 году по Второму разделу Речи Посполитой Великая Польша отошла к Пруссии. В 1807 году эта территория вошла в состав герцогства Варшавского, созданного по инициативе Наполеона I, а после Венского конгресса (1814—1815) западная часть с Познанью была присоединена к Пруссии, а восточная с Калишем — к России.

По условиям Версальского мирного договора 1919 года Великая Польша возвращена в состав Польского государства.

Великопольские князья

География

Территория исторической области представляет собой Великопольскую низменность — часть Среднеевропейской равнины. Важнейшая река региона — Варта. В северной части Великой Польши находится множество небольших озёр.

Крупнейшие города (данные на 2004 год):

В настоящее время территория Великой Польши входит в состав Великопольского воеводства, а также частично в состав Любушского, Куявско-Поморского и Лодзинского воеводств.

См. также

Напишите отзыв о статье "Великая Польша"

Литература

Отрывок, характеризующий Великая Польша

[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.