Великая красота

Великая красота
La grande bellezza
Жанр	сатирическая трагикомедия
Режиссёр	Паоло Соррентино
Продюсер	Франческа Чима Никола Джулиано
Автор сценария	Паоло Соррентино Умберто Контарелло
В главных ролях	Тони Сервилло
Оператор	Лука Бигацци
Композитор	Леле Марчителли
Кинокомпания	Medusa Film Indigo Film
Длительность	142 мин
Бюджет	9,2 млн евро
Сборы	21 352 400 долларов
Страна	Италия Италия Франция Франция
Язык	итальянский
Год	2013
IMDb	ID 2358891
Выход фильма «Великая красота» (оригинальное название — La grande bellezza)

К:Фильмы 2013 года

«Великая красота» (итал. La grande bellezza) — эпическая киносатира на современное общество от режиссёра Паоло Соррентино, представляющая собой «портрет утопающего в декадентской неге современного Рима». В прессе именовалась своеобразным переосмыслением, вольным ремейком знаковой драмы Федерико Феллини «Сладкая жизнь».

Вошла в основную конкурсную программу 66-го Каннского кинофестиваля, была удостоена четырёх призов Европейской киноакадемии, в том числе за лучший фильм года. Отмечена «Оскаром», «Золотым глобусом» и BAFTA в категории «Лучший фильм на иностранном языке». Подавляющей частью иностранной кинопрессы «Великая красота» признана одним из лучших фильмов 2013 года.

Сюжет

«Путешествовать — полезно, это заставляет работать воображение. Все остальное — разочарование и усталость. Наше путешествие целиком выдумано. В этом его сила» (вступительные кадры, цитата Луи-Фердинанда Селина, «Путешествие на край ночи»).

Главный герой фильма — Джеп Гамбарделла (Тони Сервилло) — блестящий писатель, автор нашумевшего бестселлера «Человеческий аппарат». Ему только что исполнилось 65 лет и он бурно празднует юбилей на крыше в центре Рима. После бессонной ночи он гуляет по набережной и борется с нахлынувшей ностальгией по былым временам в Неаполе, из которого он в молодости перебрался в столицу Италии.

Гамбарделла столь же циничен, сколь талантлив и состоятелен: он владеет богемной двухэтажной квартирой с видом на Колизей, по ночам переходит от одной вечеринки к другой. В дневное время суток он подрабатывает колумнистом в местном модном журнале, поддерживает контакт с представителями итальянской арт-элиты.

Однажды Джепа навещает немолодой бородатый мужчина, сообщающий ему, что первая и фактически единственная любовь Гамбарделлы ушла из жизни. Сорок лет назад она рассталась с Джепом, не сообщив причины. После её смерти мужчина, оказавшийся супругом женщины, прочитал в её дневнике, что всю жизнь она любила и ждала только Джепа. С этого момента Джеп начинает задумываться о прожитых безвозвратных годах, задавать себе сакральные вопросы: «А не потратил ли я эту самую жизнь насмарку?».

Лейтмотивом картины выступает обработанное композитором Арво Пяртом стихотворение Роберта Бёрнса «В горах моё сердце» (англ. My heart's in the highlands), сопровождающее Гамбарделлу в самые тягостные моменты повествования.

Место действия

Действия фильма разворачиваются в Риме, причем популярные туристические места подаются с неожиданных ракурсов или в необычное время. В этом отношении фильм вписывается в традицию, заданную «Римом» Ф. Феллини.

• Первая сцена фильма с теряющим сознание туристом разворачивается на холме Яникул возле фонтана Аква ди Паоло (итал. Fontana dell'Acqua Paola), виды города сняты с пьяцца Гарибальди.
• Мать разыскивает потерявшуюся девочку возле церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио на Яникуле, где стоит миниатюрная часовня-ротонда Браманте.
• После поздней вечеринки Гамбарделла отдыхает на Авентине и умывается в фонтане Маскеры на площади Базилики Св. Сабины, где наблюдает за монахинями и юными послушницами.
• Художница-акционистка осуществляет свой перформанс у стен акведука в парке между Аппиевой и Тускуланской дорогами.
• Джеп и Рамона смотрят в замочную скважину в двери церкви Мальтийского ордена Санта-Мария-дель-Приорато на Авентине.
• Герои в сопровождении таинственного Стефано ночью посещают музеи — Капитолийский, галерею Спада с ложной перспективой Борромини, филиал Национального музея в палаццо Альтемпс и виллу Медичи, делают селфи на фоне скульптурной группы Ниобид Джанболоньи.
• Оптическая иллюзия с жирафом разворачивается в термах Каракаллы.

В ролях

• Тони Сервилло — писатель Джеп Гамбарделла
• Карло Вердоне — Романо
• Сабрина Ферилли — Рамона
• Карло Буччироццо — Лелло Кава
• Яя Форте — Трумо
• Памела Виллорези — Виола
• Галатея Ранци — Стефания
• Франко Грациози — граф Колонна
• Соня Гесснер — графиня Колонна
• Джорджио Пазотти — Стефано
• Фанни Ардан — в роли самой себя (камео)
• Антонелло Вендитти — в роли самого себя (камео)

Отзывы

Режиссёр, которого считают одним из лучших в Италии, но не великим, а всего лишь выдающимся — потому что время великих прошло. Об этом отчасти он и снимал «Великую красоту» — историю престарелого светского льва и журналиста, когда-то обещавшего стать большим писателем… Выдающийся, но очень грустный фильм.

Татьяна Алешичева, «Коммерсантъ»

Картина Соррентино вошла в основной конкурс 66-го Каннского кинофестиваля, где журналистами была принята крайне тепло. Елена Слатина, обозреватель российского издания журнала The Hollywood Reporter, особенно отмечала операторскую работу Луки Бигацци, «очень здорово снявшего знойный, величественный, но какой-то безжизненный Рим».

Киновед Андрей Плахов начинает свою рецензию с недовольства российским названием ленты, подобранным локализаторами: «Итальянский язык гораздо больше русского подходит для выражения возвышенных понятий, к тому же в данном случае „великая красота“ как бы берется в кавычки, так что недаром какой-то острослов предложил именовать картину „Красотища“». «Соррентино прыгнул выше самого себя — снял лучший свой фильм. Но мы знаем: просто рядом не было Феллини. … Кино высокого полета, хотя до итальянской классики полувековой давности ему все равно не дотянуть», — подытоживает Плахов.

Неоднозначные эмоции вызвала работа Соррентино у Валерия Кичина:

Автор фильма сколлекционировал в своей кинофреске многие мотивы итальянского кино, прозвучавшие за эти полвека: по фильму разбросаны аллюзии к Этторе Скола, Марио Моничелли, Марко Беллоккьо. … Паоло Соррентино предпринял отчаянную попытку продолжить тему, но выяснилось, что Феллини, как всякий гений, её исчерпал — дальше идут только повторения и подражания.

Антон Долин восторгается актёрской работой интеллектуала Тони Сервилло и сообщает о том, что «сюжета как такового в фильме нет вовсе, и это признак не слабости, а независимости». «В своем предыдущем англоязычном опусе „Должно быть, это здесь“ Соррентино попробовал, как это делают американцы, „рассказать историю“ (и это был самый неудачный его фильм), а здесь, вернувшись на родную почву, отдался атмосфере вальяжного и демонстративно бессодержательного декаданса», — продолжает Долин.

При подведении киноитогов 2013 года «Великая красота» была включена в подавляющее большинство списков лучших фильмов года, в том числе по версии журналов Sight & Sound (4-е место), Time (2-е место), Empire (9-е место из 50) и Total Film (30-е место из 50). В свой личный топ-12 картину внёс маститый испанский кинорежиссёр Педро Альмодовар, поместив её на второе место.

Награды

Награды и номинации
Награда	Категория	Номинант	Результат
Круг кинокритиков Нью-Йорка	«Лучший фильм на иностранном языке»		Победа
Премия Европейской киноакадемии	«Лучший европейский фильм»		Победа
	«Лучшая режиссёрская работа»	Паоло Соррентино	Победа
	«Лучшая мужская роль»	Тони Сервилло	Победа
	«Лучший сценарий»	Паоло Соррентино, Умберто Контарелло	Номинация
	«Лучший монтаж»	Кристиано Травальоли	Победа
66-й Каннский кинофестиваль	«Золотая пальмовая ветвь» за лучший фильм		Номинация
Премия британского независимого кино	«Лучший международный независимый фильм»		Номинация
«Золотой глобус» (Италия)	«Лучшая режиссёрская работа»	Паоло Соррентино	Номинация
	«Лучшая мужская роль»	Тони Сервилло	Номинация
	«Лучшая музыка»	Леле Марчителли	Номинация
	«Лучшая операторская работа»	Лука Бигацци	Победа
«Серебряная лента»	«Лучший фильм»		Номинация
	«Лучшая режиссёрская работа»	Паоло Соррентино	Номинация
	«Лучшая мужская роль»	Тони Сервилло	Победа
	«Лучшая мужская роль второго плана»	Карло Вердоне	Победа
	«Лучшая женская роль второго плана»	Сабрина Ферилли	Победа
	«Лучший сценарий»	Паоло Соррентино, Умберто Контарелло	Номинация
	«Лучшая музыка»	Леле Марчителли	Номинация
	«Лучшая операторская работа»	Лука Бигацци	Победа
	«Лучший дизайн костюмов»	Даниэла Кьянчо	Номинация
	«Лучший звук»	Эмануэль Чечере	Победа
«Спутник»	«Лучший международный фильм»		Номинация
«Независимый дух»	«Лучший международный фильм»		Номинация
«Золотой глобус»	«Лучший фильм на иностранном языке»		Победа
«Выбор критиков»	«Лучший фильм на иностранном языке»		Номинация
BAFTA	«Лучший фильм на иностранном языке»		Победа
«Оскар»	«Лучший фильм на иностранном языке»		Победа
«Бодил»	«Лучший неамериканский фильм»		Номинация
«Гойя»	«Лучший европейский фильм»		Номинация
«Сезар»	«Лучший фильм на иностранном языке»		Номинация

Ссылки

• [www.palacefilms.com.au/thegreatbeauty/ Официальный сайт]
• «Великая красота» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.rottentomatoes.com/m/the_great_beauty/ «Великая красота»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.metacritic.com/movie/the-great-beauty «Великая красота»] (англ.) на сайте Metacritic
• [www.allmovie.com/movie/v581978 «Великая красота»] (англ.) на сайте allmovie
• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=greatbeauty.htm «Великая красота»] на сайте Box Office Mojo

Отрывок, характеризующий Великая красота

– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.