Великая осада Мальты
| Великая осада Мальты | |||
| Основной конфликт: Османо-габсбургские войны | |||
 Прибытие турецкого флота | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Остров Мальта | ||
| Итог |
Победа Мальтийского ордена | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Великая осада Мальты — осада Оттоманской империей в 1565 году острова Мальты, принадлежащего Мальтийскому ордену.
Содержание
Приход иоаннитов на Мальту
В 1522 году султан Сулейман I сумел захватить остров Родос, долгое время бывший оплотом рыцарей ордена Святого Иоанна. Выжившим рыцарям было дозволено покинуть остров, и они отплыли на Кипр. После того, как рыцари несколько лет провели без наличия постоянного пристанища, император Карл V даровал им остров Мальта. Перебравшись на Мальту, иоанниты (известные теперь как «мальтийские рыцари») постепенно отстроили флот и укрепления.
Предыстория конфликта
В 1551 году турки и североафриканские корсары сумели отбить у испанцев Триполи. После этого великий магистр Ордена святого Иоанна Хуан де Омедес приказал укрепить Форт Сант-Анджело в Биргу, а также построить Форт Сент-Михаэль в Сенглеа и Форт Святого Эльма на полуострове Маунт Шиберрас. Всего за шесть месяцев новые форты были готовы.
В 1557 году новым великим магистром ордена был избран Жан Паризо де ла Валетт. Он продолжил практику нападений на мусульманские суда, и турки решили ликвидировать угрозу своему судоходству со стороны рыцарей так же, как это было сделано, когда рыцари пиратствовали, базируясь на острове Родос. В 1560 году объединённый христианский флот был разбит турками в бою у острова Джерба. Ла Валетт понял, что вот-вот произойдёт нападение на Мальту, и форсировал подготовку острова к обороне, а также обратился за помощью во все командорства ордена, разбросанные по Европе.
Осада
К моменту подхода противника на острове было примерно 540 рыцарей с оруженосцами, а также примерно 1000 испанских пехотинцев и аркебузиров и около 4000 мальтийцев в ополчении. Была организована экстренная доставка запасов зерна с Сицилии и дополнительного вооружения и боеприпасов из Франции и Испании. Все цистерны были до краёв заполнены водой, и Ла Валетт приказал приготовиться забросать трупами мёртвых животных Марсу — низменный район за Великой гаванью — который должен был бы стать главным источником воды для любой осаждающей армии.
Высадка турок
Турецкий флот подошёл к Мальте 18 мая 1565 года. Кораблями командовал Пияле-паша, сухопутными войсками — Лала Мустафа-паша. 40-тысячная армия прибыла на более чем 200 судах, включая 130 галер, 30 галеасов и 11 парусных торговых судов. Назначение этих двух командующих являлось ошибкой султана Сулеймана: Пияле-паша и Лала Мустафа-паша ненавидели друг друга.
Было ясно, что Великая гавань слишком хорошо защищена, и Пияле-паша выбрал для высадки гавань Марсаширокко на юго-восточном конце острова. Рыцари не пытались их остановить, так как не имели достаточно для этого сил. Высадившись на берег, турки продвинулись по направлению к городу и разбили лагерь на склоне, откуда могли видеть всю стоянку судов.
После этого Пияле-паша решил, чтобы избежать ветра, отвести корабли вдоль северо-восточного берега в гавань Марсамшетт. Это обеспечивало лучшее укрытие, но привело к яростным нападкам со стороны Лала Мустафа-паши. Кроме того, нужно было плыть прямо под пушками Форта святого Эльма, в связи с чем его уничтожение стало первоочередной задачей.
Бои за Форт святого Эльма
23 мая началась бомбардировка Форта святого Эльма. Через несколько дней прибыл 80-летний Тургут-реис, который лично принял командование над осаждающими войсками. Тургут-реис установил новые батареи к северу и югу от форта, который теперь подвергался беспощадному обстрелу с двух сторон. К концу месяца стало ясно, что стены вскоре неминуемо разрушатся. Форт держался лишь за счёт того, что по ночам лодки из Форта Сант-Анджело доставляли для гарнизона свежие силы и продовольствие, и увозили раненых. Когда однажды ночью из форта прибыла делегация от осаждённых, сообщившая великому магистру, что защитники не могут продолжать сражаться, то Ла Валетт заявил, что в таком случае заменит их теми, кто сможет сражаться, и делегации пришлось вернуться.
Форт продержался 31 день. Когда 23 июня турки, наконец, пробили себе путь внутрь, то в живых оставалось всего около 60 бойцов из первоначального гарнизона в 600 человек. Всем им, кроме девяти, немедленно отрубили головы, а тела прибили к деревянным крестам и пустили вплавь через вход в гавань к форту Сант-Анджело. В ответ на это Ла Валетт распорядился немедленно казнить всех турецких пленных, затем их головами зарядили пушки и выстрелили по руинам Форта святого Эльма. После этого во время осады Мальты никто из противников не давал и не просил пощады.
Несмотря на то, что турки достигли своей первой цели, они потратили на это целый месяц и потеряли около 8 тысяч лучших солдат — почти четверть всей армии. Погиб и Тургут-реис, убитый пушечным ядром на последних этапах осады форта. По преданию, Лала Мустафа-паша, стоя среди руин и глядя на форт Сант-Анджело, произнёс: «Если такой маленький сын так дорого обошёлся нам, то какую цену мы должны заплатить за отца?»
Борьба за полуостров Сенглеа
Теперь выживание Ордена святого Иоанна зависело от того, удастся ли отстоять два параллельных полуострова — Сенглеа и Биргу. Чтобы передвинуться на новые позиции южнее Сенглеа и Биргу, туркам пришлось тащить все свои тяжёлые пушки, амуницию и припасы назад вдоль горы Шиберрас, а затем вокруг гавани, в условиях ужасной жары мальтийского лета. Кроме того, в день падения форта святого Эльма к мальтийским рыцарям прибыло подкрепление с Сицилии — 1000 человек, в том числе 42 рыцаря.
В середине июля турки предприняли мощную атаку на Сенглеа с моря, но им помешали коренные жители Мальты, которые, будучи превосходными пловцами, сбрасывали турок с лодок и сражались с ними врукопашную прямо в воде. Разгром довершила стрельба замаскированной пушки.
7 августа состоялся генеральный штурм, который длился девять часов, но тем не менее был отбит. К концу августа в османском лагере распространилась дизентерия.
Снятие осады
Было известно, что после осеннего равноденствия настанет время бурь. Лала Мустафа-паша готовился при необходимости провести зиму на острове, надеясь уморить осаждённых голодом, но Пияле-паша заявил, что в связи с тем, что у турецкого флота нет подходящей стоянки и средств технического обслуживания кораблей, то он отплывёт не позднее середины сентября, а армия, если желает, может остаться на острове на свой страх и риск.
7 сентября к рыцарям прибыла помощь от испанского вице-короля Сицилии — 9 тысяч человек. После этого турки сняли осаду и отплыли с Мальты.
Итоги
С острова вернулась лишь четверть турецкой армии. У христиан погибло 250 рыцарей, практически все выжившие были ранены или искалечены. Лишь 600 человек были в состоянии носить оружие. От города Биргу не осталось камня на камне, новый город Валлетта был заложен в другом месте.
Напишите отзыв о статье "Великая осада Мальты"
Ссылки
- [www.world-history.ru/countries_about/2198.html Великая Осада Мальты — Всемирная история].
Литература
- Джон Норвич «Срединное море. История Средиземноморья», — Москва, АСТ, 2010. ISBN 978-5-17-052189-0
- Francesco Balbi di Correggio translated by H. A. Balbi. The Siege Of Malta 1565. — Copenhagen 1961, 1568.
- Francesco Balbi di Correggio translated Ernle Bradford. chapter II // The Siege Of Malta 1565. — Penguin 2003, 1568 translated 1965. — ISBN 0-14-101202-1.
- Ernle Bradford. The Great Siege: Malta 1565. — Wordsworth 1999, 1961. — ISBN 1-84022-206-9.
- Tim Pickles. Malta 1565: Last Battle of the Crusades; Osprey Campaign Series #50, Osprey Publishing, 1998.
- Stephen C. Spiteri. The Great Siege: Knights vs. Turks, 1565. Malta, The Author, 2005.
- Tony Rothman, "The Great Siege of Malta, " in History Today, Jan. 2007.
- Bradford, Ernle, The Sultan’s Admiral: The Life of Barbarossa, London, 1968.
- Wolf, John B., The Barbary Coast: Algeria under the Turks, New York, 1979; ISBN 0-393-01205-0
- Crowley, Roger. «Empires of the sea : the final battle for the Mediterranean, 1521—1580». London: Faber, 2008. ISBN 978-0-571-23230-7
- E. Hamilton Currey, "Sea-Wolves of the Mediterranean’’, London, 1910
| |||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Великая осада Мальты
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
