Великая улица (Великий Новгород)
| Великая улица Великий Новгород | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна |
Россия |
| Город | |
| Исторический район | |
| Протяжённость |
2300 м |
| Прежние названия |
Большая, |
|
| |
| [maps.yandex.ru/-/CVVrmQJE на Яндекс.Картах] | |
Вели́кая у́лица — одна из древнейших улиц Великого Новгорода. Находится на Софийской стороне, на территории исторического Неревского конца. Проходит от Розважи до Большой Санкт-Петербургской улицы, пересекая вал Окольного города и речку Гзень. Протяжённость — 2300 м.
В летописи улица впервые упоминается под 1478 [6986] годом. Данные дендроанализа датируют нижний ярус мостовой Неревского раскопа 953 годом. В древности улица начиналась у стен Детинца и вела на север, пересекая Яневу, Щеркову, Розважу, Козьмодемьянскую, Холопью улицы. Доходила до Зверинца (позднее — Зверин монастырь).
Называлась Большая, Пробойная, Большая Пробойная. C XVIII века до 1991 года — Большая Дмитриевская и Дмитриевская улица.
До 1968 года оканчивалась у вала, позже была продолжена до Большой Санкт-Петербургской. 12 сентября 1991 года получила название Великая улица.
На улице находятся: Новгородский КЮМ, Облпотребсоюз, исторические строения пивзавода «Богемия», театр драмы им. Достоевского, гостиница «Интурист», Манеж, памятник ополчению войны 1812 года, гипермаркет «Лента» и пр. Между Великой и Бредова-Звериной улицами находится церковь Петра и Павла в Кожевниках, Николо-Бельский монастырь.
Археология
26 июля 1951 года на Неревском раскопе была найдена первая берестяная грамота. В честь этого события в 2006 году на месте был установлен памятный знак. В 1948 и 1976 годах проводились археологические изыскания на Дмитриевском раскопе.
Напишите отзыв о статье "Великая улица (Великий Новгород)"
Литература
- Зайцев И. А., Кушнир И. И. Улицы Новгорода. — Л.:Лениздат, 1975., стр. 36—37
Ссылки
- [arc.novgorod.ru/second.php3?content=excavation/ex_all&menu=main Археология Новгорода]
Отрывок, характеризующий Великая улица (Великий Новгород)
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
