Великая царица (Древний Египет)
Поделись знанием:
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
|
|
|
Великая царица, Великая царская супруга или Главная жена царя (егип. ḥmt nswt wrt) — титул главной царицы в окружении фараона в Древнем Египте.
Начало титулования
Меретсегер, главная жена Сенусерта III — самая ранняя известная царица, чьё имя записано с этим титулом и заключено в картуш[1]. Однако, свидетельства о ней есть лишь в более поздней эпохе Нового царства[2], поэтому титул может быть анахронизмом. Возможно, первой обладательнецей титула была Нубхаес из Второго переходного периода.
Женщина-фараон
Особое место в истории «великих царских жён» занимает Хатшепсут. Она была «великой царской женой» её неполнородного брата Тутмоса II. За это время Хатшепсут стала «супругой бога Амона» (высочайший ранг жрицы в храме Амона в Карнаке). После смерти мужа она стала регентом, из-за малого возраста её пасынка Тутмоса III, единственного наследника мужского пола (рождённого наложницей Исидой), и правила успешно 22 года. Хотя до неё и другие женщины правили Египтом, Хатшепсут была первой женщиной, получившей титул фараон. Став фараоном, она назначила свою дочь Неферуру верховной жрицей, передав ей титул «Супруга бога Амона». Возможно её дочь стала «великой женой» Тутмоса III, но нет доказательств их предполагаемого брака[3].
Список великих жён фараонов
Среднее царство
| Династия | Имя | Супруг | Комментарий |
|---|---|---|---|
| XII династия | Меретсегер (англ.) | Сенусерт III | Вероятно первая имеющая титул; однако не сохранилось однозначных свидетельств её современников |
Второй переходный период
| Династия | Имя | Супруг | Комментарий |
|---|---|---|---|
| XIII династия | Нубхетепти (англ.) | Хор | |
| XIII династия | Нубхаес (англ.) | Себекхотеп V, Себекхотеп VI или Иаиб | |
| XIII династия | Ини | Мернофера Аиб | |
| XIII династия | Нехйит | ? | Известна лишь по двум печатям-скарабеям |
| XIII династия | Сатсобек (англ.) | ? | Известна лишь по одной печати-скарабею |
| XIII династия | Сатхатхор | ? | Известна лишь по одной печати-скарабею, имя читается не ясно |
| XVI династия | Ментухотеп (царица) (англ.) | Джехути (фараон) (англ.) | |
| XVI династия | Ситмут | Ментухотеп VI (англ.) (?) | |
| XVII династия | Нубхаис | Собекемсаф I (англ.) | |
| XVII династия | Собекемсаф | Иниотеф VI | Сестра неизвестного фараона. Похоронена в Эдфу. |
| XVII династия | Нубемхат | Собекемсаф II (англ.) | |
| XVII династия | Тетишери | Сенахтенра | Мать Таа II Секененра |
| XVII династия | Яххотеп | Таа II Секененра | Мать Яхмоса I и Яхмос-Нефертари |
Новое Царство
| Династия | Имя | Супруг | Комментарий |
|---|---|---|---|
| XVIII династия | Яхмос-Нефертари | Яхмос I | Мать Аменхотепа I и Яхмес-Меритамон |
| XVIII династия | Ситкамос | Яхмос I (?) | |
| XVIII династия | Яхмос-Хенуттамеху (англ.) | Яхмос I (?) | Дочь царицы Инхапи. |
| XVIII династия | Яхмес-Меритамон | Аменхотеп I | |
| XVIII династия | Яхмос (царица) (англ.) | Тутмос I | Мать Хатшепсут |
| XVIII династия | Хатшепсут | Тутмос II | Правила как фараон, мать Неферуры |
| XVIII династия | Исида (царица) (англ.) | Тутмос II | Наложница. Получила титул от её сына Тутмоса III |
| XVIII династия | Неферура (?) | Тутмос III | Нет документальных доказательств их свадьбы |
| XVIII династия | Сатиа (англ.) | Тутмос III | |
| XVIII династия | Меритра Хатшепсут | Тутмос III | Мать Аменхотепа II |
| XVIII династия | Тиаа | Аменхотеп II | Получила титул от её сына Тутмоса IV после смерти её мужа Аменхотепа II. Аменхотеп II не сохранял записей о жёнах не царской крови, и Тиаа была идентифицирована только позже по её сыну |
| XVIII династия | Нефертари (XVIII динатия) (англ.) | Тутмос IV | |
| XVIII династия | Иарет (англ.) | Тутмос IV | |
| XVIII династия | Тенеттепиху | Тутмос IV? | Известна по ушебти и погребальной статуе. Предположительно датирована временем Тутмоса IV |
| XVIII династия | Мутемуйя | Тутмос IV | Получила титул от её сына Аменхотепа III, после смерти мужа мистифицировала своё рождение как царское |
| XVIII династия | Тийа | Аменхотеп III | Мать Эхнатона |
| XVIII династия | Ситамон | Аменхотеп III | Старшая дочь Аменхотепа III и Тийи. Получила титул от отца, являясь его дочерью, но не женой. |
| XVIII династия | Исида (II) | Аменхотеп III | Дочь Аменхотепа III и Тийи. Получила титул от отца. |
| XVIII династия | Небетнехат (англ.) | ? | Известна по картушу найденному на фрагменте канопы. Жила во второй половине XVIII династии |
| XVIII династия | Нефертити | Эхнатон | Возможно дочь Эйе |
| XVIII династия | Меритатон | Сменхкара | Дочь Эхнатона и Нефертити |
| XVIII династия | Анхесенамон | Тутанхамон | Дочь Эхнатона и Нефертити |
| XVIII династия | Тии (англ.) | Эйе | |
| XVIII династия | Мутнеджмет (англ.) | Хоремхеб | Возможно дочь Эйе и Тии, родная сестра Нефертити |
| XIX династия | Ситрэ (англ.) | Рамсес I | Мать Сети I |
| XIX династия | Туйа (англ.) | Сети I | Мать Рамсеса II |
| XIX династия | Нефертари | Рамсес II | |
| XIX династия | Иситнофрет | Рамсес II | Мать Мернептаха |
| XIX династия | Бент-Анат | Рамсес II | Старшая дочь Рамсеса II и Иситнофрет |
| XIX династия | Меритамон | Рамсес II | Дочь Рамсеса II и Нефертари |
| XIX династия | Небеттави (англ.) | Рамсес II | Дочь Рамсеса II и Нефертари |
| XIX династия | Хенутмира | Рамсес II | Сестра или дочь Рамсеса II |
| XIX династия | Маатхорнефрура, Маафорнеферура, Маатнефрура (Ма-нафру-Риа) | Рамсес II | Хеттская принцесса старшая дочь Хаттусили III |
| XIX династия | Иситнофрет II (англ.) | Мернептах | Сестра или племянница её мужа |
| XIX династия | Таусерт | Сети II | Стала фараоном |
| XIX династия | Такхат (англ.) | Сети II? | Изображена как жена Сети II на (узурпированной) статуе. Возможно мать Аменмеса |
| XX династия | Тий-Меренисет (англ.) | Сетнахт | Мать Рамсеса III |
| XX династия | Исида Та-Хемджерт (англ.) | Рамсес III | Мать Рамсеса IV и Рамсеса VI |
| XX династия | Хенутвати (англ.) | Рамсес V | Упомянута в папирусе Вилбура. |
| XX династия | Нубхесбед (англ.) | Рамсес V | Мать принцессы Исиды, позже ставшей «Супругой бога Амона». |
| XX династия | Бакетвернел (англ.) | Рамсес IX | |
| XX династия | Тыти (англ.) | Рамсес X | Возможно жена Рамсеса X. Похоронена в гробнице QV52 (англ.). |
| XX династия | Анукетемхеб | ? | Оригинальная владелица саркофага и каноп позже использованных для царицы Такхат в гробнице KV10. Датировано XIX или XX династией. |
Третий переходный период
| Династия | Имя | Супруг | Комментарий |
|---|---|---|---|
| XXI династия | Неджмент | Херихор | Возможно мать Пинеджема I |
| XXI династия | Мутнеджмент (англ.) | Псусеннес I | |
| XXIII династия | Каромама | Такелот II | Мать Осоркона III |
| XXV династия | Хенса (англ.) | Пианхи | |
| XXV династия | Пексатер (англ.) | Пианхи | |
| XXV династия | Такахатамон | Тахарка | |
| XXV династия | Исидамхеб | Тануатамон |
Поздний период
| Династия | Имя | Супруг | Комментарий |
|---|---|---|---|
| XXVI династия | Мехтенвесхен | Псамметих I | Мать Нехо II |
| XXVI династия | Тахуит (англ.) | Псамметих II | Мать Априя |
См. также
Напишите отзыв о статье "Великая царица (Древний Египет)"
Примечания
|
Династии на Викискладе? |
|---|
|
|
Фараоны на Викискладе? |
|---|
- ↑ Aidan Dodson & Dyan Hilton: The Complete Royal Families of Ancient Egypt. Thames & Hudson, 2004, ISBN 0-500-05128-3, pp.25-26
- ↑ L. Holden, in: Egypt’s Golden Age: The Art of Living in the New Kingdom, 1558—1085 B.C., Boston 1982, S. 302f.
- ↑ Tyldesley, Chronicle of the Queens of Ancient Egypt, pg 110
Ссылки
- [euler.slu.edu/~bart/egyptianhtml/kings%20and%20Queens/Queens-New-Kingdom.html A list of Queens of Ancient Egypt. — Anneke Bart, Saint Louis University] (англ.) — Синтез информации из Dodson and Hilton: «The Complete Royal Families of Ancient Egypt», W. Grajetzki: «Ancient Egyptian Queens: a hieroglyphic dictionary», Kitchen’s books on Ramesside Inscriptions.
Литература
- Dodson and Hilton: «The Complete Royal Families of Ancient Egypt»
- W. Grajetzki: «Ancient Egyptian Queens: a hieroglyphic dictionary»
| |||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Великая царица (Древний Египет)
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».
В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
