Великий пост

Запрос «Четыредесятница» перенаправляется сюда; о сорокодневном посте перед Рождеством Христовым см. Рождественский пост.

Великий пост
</td>
Битва между карнавалом и постом. П. Брейгель ст. 1559 г. Антверпен, Брюссель.
Тип	христианский
также	Святая Четыредесятница
Значение	подготовка верующих к встрече Пасхи
Отмечается	христианами
в период с	с Чистого понедельника (в православии) с Пепельной среды (в католицизме)
по	Пасху
Празднование	молитва и воздержание
Традиции	в православии: строгое воздержание в пище (строгость различается для разных дней поста) отстранение от развлечений; в католицизме: воздержание от мяса обязательно в Пепельную среду и Страстную пятницу, отстранение от развлечений;
Связан с	Пасхой

Вели́кий по́ст (Четыредеся́тница) — центральный пост во всех исторических церквях и многих протестантских конфессиях, цель которого — подготовка христианина к празднованию Пасхи; также соответствующий период литургического года, отмеченный в богослужении молитвами покаяния и воспоминания крестной смерти и воскресения Иисуса Христа. Установлен в память о том, что Христос постился в пустыне сорок дней. Длительность Великого поста так или иначе связана с числом 40, однако фактическая его продолжительность зависит от правил исчисления, принятых в данной конкретной конфессии.

Наименование

Как на Западе, так и на Востоке официальное название Великого поста использует слово, указывающее на число 40. Так, по-церковнославянски он называется «Четыредесятница», по-латински «quadragesima» (каковое слово дало название Великому посту в ряде европейских языков: фр. carême, итал. quaresima, исп. cuaresma, ирл. carghas, хорв. korizma и др.). Это слово, в свою очередь, использует греческое название великого поста, τεσσαρακοστή (сороковой), образованное по аналогии со словом πεντηκοστή (пятидесятый, Пятидесятница), которое восходит ещё к временам Ветхого Завета.

Развитие Великого поста

Возникновение

Некоторые святые отцы уже в V веке были уверены, что сорокадневный пост перед Пасхой был апостольским установлением. Например, Лев Великий призывает своих слушателей к воздержанию, чтобы они могли «исполнить апостолами установленные сорок дней поста» (ut apostolica institutio quadraginta dierum jejuniis impleatur, P.L., LIV, 633). Подобные же выражения использовали историк Сократ Схоластик и Иероним(P.G., LXVII, 633; P.L., XXII, 475).

Однако, современная историческая наука опровергает данное мнение, поскольку есть многочисленные свидетельства о существовании различных практик поста в первых веках, равно как и о постепенном процессе его развития. В первую очередь следует отметить письмо Иринея Лионского Папе Виктору в связи с пасхальными спорами, которое цитирует в своей работе историк Евсевий (Hist. Eccl., V, xxiv). Ириней отмечает, что существуют разногласия не только в отношении даты празднования Пасхи, но и в отношении предваряющего её поста. «Ибо, — пишет он, — некоторые думают, что они должны поститься один день, другие — два дня, иные — даже несколько, тогда как другие отсчитывают сорок часов дня и ночи для своего поста». Он также настаивает, что эти различия существуют с давних времён, тем самым подразумевая отсутствие Апостольского предания на этот счёт. Руфин, переводя Евсевия с греческого на латинский, передал текст таким образом, что получалось, что некоторые, согласно Иринею, постились 40 дней. По этой причине существовали разногласия относительно того, как же правильно читать этот текст, однако современная наука однозначно высказывается в пользу правильности перевода, приведённого выше. Таким образом, мы можем прийти к выводу, что Ириней примерно в 190 году ещё ничего не знал о посте в 40 дней.

Такой же вывод можно сделать и из высказываний Тертуллиана. Несмотря на то, что у него есть целый трактат «De Jejunio», и он также часто касался этой темы в других местах (Tertullian, «De Jejun.», ii и xiv; ср. «de Orat.», xviii; etc.), в его трудах нет никакого указания на какой-либо период в 40 дней, посвящённых продолжительному посту.

И подобное умалчивание мы видим у всех доникейских отцов, хотя многие из них имели достаточно поводов сослаться на такое апостольское установление, если бы оно существовало.

Далее, есть основания полагать, что Церковь в апостольские времена была более склонна праздновать Воскресение Христово не ежегодно, а еженедельно. Если это так, то воскресная литургия представляла собой еженедельное празднование Воскресения, а пост в пятницу — крестную смерть Христа. Такая теория предлагает вполне естественное объяснение столь больших различий, существовавших в конце второго столетия в отношении дня празднования Пасхи и соблюдения предпасхального поста. Христиане были едины в праздновании Воскресенья и Пятницы, которые праздновались с самых ранних дней Церкви, обычай же ежегодного празднования Пасхи развивался постепенно и на него оказывали влияние местные условия. С появлением Пасхального праздника стал появляться и предпасхальный пост, поначалу короткий, не превышающий по длительности неделю, но очень строгий, когда вспоминали Страсти Христовы, или, более обще, «дни, когда Жених был взят» (Мф. 9:15).

Как бы там ни было, в начале IV века встречается первое упоминание термина τεσσαρακοστή. Он появляется в пятом каноне Первого Никейского собора в связи с обсуждением подобающего времени для созыва синода, и, возможно, он указывает не на период, а на конкретный праздник, например, Вознесение, или Сретение, который Этерия называет quadragesimæ de Epiphania. Однако следует помнить, что слово «Пятидесятница», πεντηκοστή, также означавшее первоначально пятидесятый день, впоследствии перешло на весь период от Пасхи до Пятидесятницы. Как бы то ни было, из «Праздничных посланий» Афанасия Великого известно, что в 331 году святой предписал своей пастве «четыредесятницу», продолжавшуюся сорок (календарных) дней и заканчивающуюся периодом строгого поста — Страстной Недели (которую он называет «святой седмицей великого праздника Пасхи»), и, во-вторых, что тот же святой отец, после путешествия в Рим и по значительной части Европы, написал в очень строгих выражениях александрийцам, призывая их соблюдать практику, которая уже повсеместно соблюдается (послание 11-е, из Рима):

Но, возлюбленный, как бы ни было, убеди их в этом и научи их поститься сорок дней; ибо постыдно было бы, когда все поступают так, только находящимся в Египте, вместо воздержания, предаваться веселию

Что касается установления числа 40 дней, решающую роль в этом должны были сыграть примеры Моисея, Ильи и Христа, но возможно также, что при этом имели в виду и 40 часов, которые Христос пребывал в гробе. С другой стороны, как Пятидесятница была периодом, во время которого христиане радовались и молились стоя, что, однако, не означает, что они постоянно пребывали в такой молитве, так и Четыредесятница была первоначально периодом, отмеченным постом, но не обязательно периодом, в течение которого верующие каждый день постились. Всё же, этот принцип по разному понимался в разных местах, результатом чего были совершенно разные практики поста. В Риме, в пятом столетии, пост длился шесть недель, но, согласно историку Сократу, только три из них были собственно постными, и то за исключением суббот и воскресений, и, как полагают некоторые историки, недели поста шли не подряд, приходились на первую, четвёртую и шестую недели. Возможно, впрочем, что эти недели поста были посвящены подготовке оглашенных к крещению, так как, по мнению многих исследователей, пост оглашенных и за них явился одной из причин формирования длительного предпасхального поста.

На Востоке

На Востоке же, практически повсеместно, за редкими исключениями, преобладала та практика, которая была упомянута выше в цитате из «Праздничных посланий» Афанасия, а именно, пять недель Великого поста были подготовительными для особо строгого поста Страстной седмицы. Однако, установив однажды число 40, длительность поста старались согласовывать именно с ним. Так, Этерия в своём «Паломничестве» говорит о соблюдавшемся в Иерусалиме посте в восемь недель, которые, при исключении суббот и воскресений, давали как раз 40 дней. Подобный же пост соблюдался и в других местах. Отголоски этой практики до сих пор сохранились в православном богослужении. В восьмую неделю от Пасхи («Сырную седмицу») уже соблюдается пост, хотя и лёгкий (запрещено только мясо); два дня на этой неделе богослужение совершается практически по великопостному чину; в субботу этой недели совершается память «преподобных отцев, в подвизе просиявших».

Позднее, под влиянием монашеской практики, субботы и воскресенья тоже стали постными (хотя и в более лёгкой степени), а великопостный период (Великий пост) теперь длится 48 дней, из которых 40 дней (до пятницы 6-й недели) именуются собственно Четыредесятницей, в число оставшихся восьми входят Лазарева суббота, Вербное воскресение и ещё 6 дней Страстной Седмицы.

Православные церкви в отношении поста по сей день руководствуются палестинским уставом, обычно называемым Типикон. Пищевой аспект Великого поста подробнее рассмотрен в следующем разделе, но общая схема такова:

• с понедельника по пятницу — сухоядение один раз вечером.
• в субботу и воскресенье — разрешается растительное масло, две трапезы в день.
• два дня в течение поста — в Вербное воскресенье и Благовещение (если только Благовещение не придётся на Страстную седмицу) — разрешается рыба.

Если на будний день придётся полиелейный праздник, разрешается варёная пища с маслом и вино, или, если это среда или пятница, только варёная пища и вино, но в любом случае (даже и в Благовещение) трапеза в эти дни разрешается только один раз.

Если в первое время воздержание от пищи до вечера соблюдалось всеми, а не только монашествующими (напр., Василий Великий, упрекая в одной из своих проповедей слушателей, явно не монахов, говорит: «Вкусить пищу дожидаешься вечера, но тратишь день в судебных местах»; подобное же говорил и Иоанн Златоуст: «Не будем думать, что одного неядения до вечера достаточно нам для спасения»), то поздне́е соблюдение этого обычая стало ослабевать, так что в современной православной литературе о каком-либо количестве трапез не говорится вовсе. Что же касается ограничений по роду пищи, то в наиболее близкой к Типикону форме они соблюдаются (если не считать некоторых особо строгих монастырей) у старообрядцев, тогда как в Русской Православной Церкви и других церквях обычно допускаются те или иные послабления.

На Западе

На Западе развитие Великого поста шло иным образом. Постепенно утвердился обычай поститься шесть недель, однако, поскольку со временем на Западе в число постных дней вошла и суббота, общая длительность поста составила 36 дней (6 недель по 6 дней, исключая воскресенья). Святой Григорий Великий (560—604), а вслед за ним и многие средневековые авторы описывал этот период, как «духовную десятину года», поскольку 36 составляет примерно десятую часть от числа дней в году. Позднее, ради исполнения числа 40, добавили ещё 4 дня, в результате чего пост стал начинаться в среду, которая получила название Пепельной среды. Впрочем, следы прежней практики до сих пор остались в т. н. «тридентском» миссале, где в молитве secreta в первое воскресенье Великого поста священник говорит о «sacrificium quadragesimalis initii», то есть о жертве начала поста.

Что касается пищевой составляющей поста, то, в отличие от Восточной церкви, на Западе больший акцент был сделан на времени и количествах принятия пищи. Первоначально допускалась лишь одна трапеза, каковая могла начаться только с наступлением вечера. Однако уже достаточно рано (мы впервые находим упоминание об этом у Сократа) стала быть терпимой практика разрешения поста в «девятый час», то есть, в три часа дня. Постепенному приближению времени обеда способствовало ещё и то, что канонические часы (Девятый час, Вечерня и т. д.) представляли скорее некие условные периоды, чем фиксированные моменты времени. Девятый час означал, без сомнения, три часа дня, однако служба девятого часа могла читаться сразу после шестого, который соответствовал полудню. Подобным же образом и вечерня, после которой полагалась трапеза, служилась всё раньше и раньше, пока, наконец, не было официально признано, что вечерня в великий пост может служиться в районе полудня (как оно и было в Католической Церкви вплоть до литургических реформ середины XX века). Таким образом, хотя в XI веке ещё объявлялось, что принимающие пищу до наступления вечера нарушают великий пост, уже в XIII веке такой обычай стал вполне общепринятым.

Дальнейшим послаблением явилось введение вечерних лёгких трапез, т. н. «collatio». Ещё позже, ближе к XVIII веку, разрешили небольшую трапезу утром. В таком виде (одна полная трапеза и два небольших перекуса) этот тип поста (именуемый собственно «постом», в отличие от «воздержания», о котором пойдёт речь далее) просуществовал до наших дней, хотя и требуется официально лишь для нескольких дней в году.

Что же касается ограничений на качество пищи, то есть воздержания, то здесь долгое время также существовали значительные ограничения, хотя они и не доходили до такой строгости, как в Православной церкви. К первоначальному и повсеместному запрету на мясо позже прибавились запреты на lacticinia, то есть молочные продукты. Причём, в отличие от поста, воздержание не отменялось и в воскресные дни великого поста. Исключения, всё же, допускались, и часто давались диспенсации, разрешающие вкушать lacticinia при условии совершения какого-нибудь благочестивого дела. В Германии такие диспенсации были известны, как Butterbriefe, считается, что благодаря им там было построено несколько церквей. Одна из колоколен собора Нотр-Дам во французском Руане по этой же причине раньше называлась La Tour de Beurre (то есть «масляная башня»). Позднее, однако, большинство запретов были сняты, так что к началу XX века сохранялся лишь запрет на употребление мяса по пятницами и в некоторые другие дни года. В 1966 году Папа Павел VI в своём Motu proprio «Paenitemini» ввёл новые правила поста, сохранив запрет на мясо по пятницам, из дней же строгого поста оставил обязательными только два: в Пепельную Среду и Великую Пятницу. Разумеется, подобные правила следует рассматривать, как минимум, который не препятствует желающим брать на себя дополнительные ограничения (не обязательно связанные с пищей) на этот период. Кроме того, многие традиционалисты соблюдают дореформенный пост, который, применительно к Великому посту, выражается обычно в посте шесть дней в неделю (кроме воскресений) и дополнительно в воздержании в пятницу и (не везде) в субботу.

В православии

Подготовка

Подготовка к Великому посту начинается за четыре седмицы до его начала, что служит цели духовно подготовить христианина к главному и единственному смыслу поста — покаянию. Каждая из предшествующих Великому посту Недель (воскресений) и седмиц имеет своё название

• Неделя о Закхее (Лк. 19:1-10).

В первую неделю подготовки к посту, Церковь призывает христиан по примеру Закхея проявить свободное волеизъявление чтобы приблизиться к Богу. Низкорослый Закхей грешен и ограничен, но его желание превосходит и побеждает все это. Он усилием привлекает внимание Иисуса Христа, приводит Его в свой дом.

• Неделя о мы́таре и фарисе́е (Лк. 18:10-14).

За три седмицы до Великого поста Церковь воспоминает евангельскую притчу о мытаре и фарисее. С этого дня начинается пение Постной Триоди. На утрени, после чтения 50-го псалма, читаются особые покаянные тропари «Покаяния отверзи ми двери…», которые поются и во все последующие Недели до пятой Недели Святой Четыредесятницы включительно.

Церковь призывает верных к размышлениям о покаянии истинном и показном, когда осуждающий себя (мытарь) был оправдан Богом, а возвышающий себя (фарисей) — осуждён.

В ознаменование того, что слепое следование букве закона (устава) несёт духовный вред, в последующие среду и пятницу пост отменяется. Следующая седмица поэтому называется «сплошной», так как во все её дни, включая среду и пятницу, по уставу разрешается вкушать скоромную пищу. Типикон (Гл. 49) так говорит об отмене поста в данный период: «Подобает ведати: яко в сей седмице иномудрствующии содержат пост, глаголемый арцивуриев. Мы же монаси на кийждо день, се же в среду и пяток, вкушаем сыр и яица, в 9-й час. Миряне же ядят мясо, развращающе онех веление толикия ереси.».

• Неделя о блудном сыне (Лк. 15:11-32)

На утрени к обычным полиелейным псалмам добавляется ещё псалом 136-й «На реках вавилонских…» с «аллилуиею красною» (этот псалом, кроме Недели о блудном сыне, поется также в Неделю о Страшном Суде и Неделю Сыропустную).

В течение следующей за нею Мясопустной седмицы ещё разрешается употреблять мясные продукты, кроме среды и пятницы.

• Неделя о Страшном Суде

Предпоследнее воскресенье, предшествующее Великому посту, грехопадению и изгнанию Адама и Евы (Мф. 25:31-46), посвящено грядущему Страшному суду — это последний день, когда разрешено вкушения мяса («заговение» на мясо).

Следующая за ней седмица именуется Мясопуст, в народной традиции известная как Масленица: всю седмицу, включая среду и пятницу разрешено есть рыбу, яйца, сыр, молочные продукты; однако, в среду и пятницу, согласно Типикону, положена лишь одна трапеза вечером и богослужение в эти два дня имеют сходство с великопостным: не разрешается совершать Божественную литургию, читается покаянная молитва Ефрема Сирина с поклонами и др.

• Последнее воскресенье пред Великим постом — Прощёное воскресенье, называемая ещё как «Неделя Сырная»: после вечерни в этот день совершается чин взаимного прощения, после чего начинается поприще Святой Четыредесятницы.

Великий пост

Дни Великого поста в календаре

Великий пост длится шесть седмиц + Страстная седмица, начинаясь не ранее 2 (15) февраля и оканчиваясь не позднее 24 апреля (7) мая включительно, в зависимости от даты празднования Пасхи. При этом период с 8 (21) марта по 21 марта (3 апреля) оказывается всегда приходящимся на Великий пост.

Каждая из шести седмиц Четыредесятницы (заканчивается в пятницу шестой седмицы, накануне Лазаревой субботы) в месяцеслове именуется по порядковому номеру: 1-я седмица Великого поста, 2-я седмица Великого поста и т. д. — и завершается Неделей (воскресным днём). Со Страстной седмицы счёт дней в седмицах начинается с Недели (воскресенья).

Богослужение

См. также Великопостное богослужение; Седмицы, связанные с Великим постом и Пятидесятницей

Богослужение во всё продолжение Четыредесятницы отличается от обычного главным образом тем, что:

• по понедельникам, вторникам и четвергам литургии не бывает (если нет праздника), а читаются и поются часы и изобразительны;
• по средам и пятницам совершается литургия Преждеосвященных Даров;
• по субботам и в Вербное воскресенье — обычная литургия Иоанна Златоуста;
• по воскресеньям (кроме Вербного) — литургия Василия Великого;
• каждое из шести воскресений посвящено особому воспоминанию.

1-я седмица Великого поста имеет народное название «Фёдорова неделя». На храмовых богослужениях в понедельник, вторник, среду и четверг на великом повечерии читается, по частям, Великий канон преподобного Андрея Критского, а в пятницу по заамвонной молитве — молебный канон великомученику Феодору Тирону (отсюда и название первой седмицы) и совершается благословение ко́лива (кутьи). Понедельник в народе называется «Чистым понедельником».

• Первая Неделя поста — Торжество православия: в современной практике РПЦ возглашается «вечная память» всем скончавшимся защитникам веры православной, а «многая лета» — здравствующим верным. До 1919 года совершалось также анафематствование ересей, а ещё раньше в России — государственных преступников. В настоящее время анафематствование ересей совершается в соборных храмах.
• Вторая Неделя Великого поста — Русская Православная Церковь вспоминает одного из великих богословов — святителя Григория Паламу.
• Третья Неделя Великого поста — Крестопоклонная: после великого славословия на утрени износится из алтаря святой Крест и предлагается для поклонения верным. Следующая за Неделей 4-я седмица Великого поста именуется Крестопоклонной; её среда — Преполовение Святой Четыредесятницы (в просторечии именовалось Средокрестьем); от сего дня до Великой Среды на всех литургиях Преждеосвященных Даров добавляется ектения «О готовящихся ко святому просвещению» (крещению).
• Четвёртая Неделя — переходящая память прп. Иоанна Лествичника. В четверг 5-й седмицы на утрене читается весь великий покаянный канон Андрея Критского, а также житие прп. Марии Египетской — «Андреево стояние» или «стояние Марии Египетской». Получило распространение ещё одно название этой седмицы — «Похвальная» от Субботы Акафиста или Похвалы Пресвятой Богородице: на утрене субботы торжественно читается Акафист Пресвятой Богородице. Празднование было установлено в память спасения Константинополя от иноплеменного нашествия в 626 году при императоре Ираклии.
• Пятая Неделя — память прп. Марии Египетской, образца истинного покаяния. Шестая седмица — седмица ваий, в пяток которой завершается Святая Четыредесятница; суббота — Воскрешение праведного Лазаря (Лазарева суббота).
• Шестая Неделя — Вход Господень в Иерусалим или Вербное воскресенье, двунадесятый праздник.

Далее начинается Страстная седмица.

Питание в Великий пост

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В отношении трапезы Церковный Устав предписывает следующие правила:

• в первую и последнюю (Страстную седмицу) недели — особо строгий пост;
• не разрешаются «скоромные» продукты;
• в понедельники, среды и пятницы — холодная пища без масла один раз в день (в вечернее время);
• во вторники и четверги — горячая пища без масла один раз в день (в вечернее время);
• по субботам и воскресеньям разрешается употреблять растительное масло и виноградное вино (кроме субботы Страстной седмицы) два раза в день (в дневное и вечернее время);
• в Великую пятницу ничего есть не положено;
• в Великую субботу многие верующие также отказываются от пищи до наступления Пасхи, Уставом же допускается вечером этого дня единократный прием сырой пищи с вином;
• рыба разрешается только в праздники Благовещения (если не совпал с Страстной седмицей) и в Вербное воскресенье (Ваий); в Лазареву субботу рыба не разрешается, но можно употреблять в пищу икру.

Календарь питания в Великий пост

Седмицы	Понедельник	Вторник	Среда	Четверг	Пятница	Суббота	Воскресенье
1-я подготовительная	«мясоед»
2-я подготовительная	«мясоед»		рыба	«мясоед»	рыба	«мясоед»
3-я подготовительная	Сырная седмица
1-я седмица	ничего не едят	хлеб, вода	сырая без масла	сырая без масла	варёная без масла	варёная c маслом, вино	варёная c маслом, вино
2-я седмица	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная c маслом, вино	варёная c маслом, вино
3-я седмица	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная c маслом, вино	варёная c маслом, вино
4-я седмица	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная c маслом, вино	варёная c маслом, вино
5-я седмица	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная с маслом	сырая без масла	варёная c маслом, вино	варёная c маслом, вино
6-я седмица	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная без масла	сырая без масла	варёная с маслом, вино, икра	рыба
Страстная седмица	сырая без масла			варёная c маслом, вино	ничего не едят	сырая без масла, вино	«мясоед»

См также

• Православный календарь

В дни памяти самых почитаемых святых, если они выпали на Великий пост, также разрешается:

• в понедельник, вторник и четверг — вкушать горячую пищу с растительным маслом;
• в среду и пятницу — горячая пища без масла, но с вином.

Великий пост приходится на весну, поэтому основные продукты этого поста — соления и варения из овощей и фруктов, а также морковь, лук, капуста, свёкла, консервированный зелёный горошек и другие бобовые, яблоки, апельсины, сухофрукты и орехи. Существует множество различных блюд, которые можно приготовить используя эти и другие продукты.

В римско-католической традиции

Великий пост в римском обряде начинается в Пепельную среду (в амвросианском — в понедельник, а Пепельная среда вообще не выделяется в календаре), за 46 календарных дней до Пасхи, хотя три последних дня перед Пасхой в литургическом календаре выделяются в отдельный период: Священное Пасхальное триденствие. До литургической реформы 1969 года перед началом Великого поста также были три подготовительные недели, первая из которых называлась Septuagesima, последующие, соответственно, Sexagesima и Quinquagesima (60 и 50). У историков нет единого мнения относительно происхождения этих наименований: Septuagesima отстоит от Пасхи на 63 дня, а не на 70, не совпадают наименования с количеством дней и у двух других недель. Возможно, в древности подготовительный период имел ещё одну дополнительную неделю, которая и дала название Septuagesima. Или же эти названия были просто подобраны по аналогии со словом Quadragesima.

В Средние века перед началом собственно поста, во вторник, было принято исповедоваться, чтобы, очистившись от грехов, вступить в постный период. В английском языке до сих пор сохранилось название этого дня «Shrove Tuesday», от англ. shrive, означающего «получать разрешение грехов в исповеди». В настоящее время такого обычая нет, однако, согласно канонам, каждый католик должен по меньшей мере раз в год, в течение великопостного или пасхального периодов, исповедаться и принять Святое Причастие.

Основные Евангельские чтения в великопостный период были следующими:

• Пепельная среда — слова Христа о посте из Нагорной проповеди (Мф. 6:16-21)
• Первое воскресенье поста (лат. Invocavit — воззовёт: от входного песнопения «Invocavit me, et ergo exaudiam eum» Пс.90:15) — Искушение Христа в пустыне (Мф. 4:1-11):
• Второе воскресенье поста (Reminiscere) — Преображение Христа 1 (Мф. 17:1-9)
• Третье воскресенье поста (Oculi) — Лк. 11:14-28
• Четвёртое воскресенье поста (Laetare — от слов начального псалма «Радуйся, Иерусалим» Laetare Jerusalem — Пс.121:1) — Насыщение народа пятью хлебами (Ин. 6:1-15)
• Пятое воскресенье (Judica — от слов начального псалма «Суди меня, Боже» — Judica me, Deus — Пс.42:1) — Ин. 8:46-59
• Вербное воскресенье (Palmarum) — Вход в Иерусалим (Мф. 21:1-9) и Страсти Христовы (Мф. 26:1-75, Мф. 27:1-66)

После реформ подготовительный период был упразднён, и Великий пост (Quadragesima) теперь начинается непосредственно в Пепельную среду. Евангельские чтения во все воскресные и праздничные дни года, в том числе и в Великий пост, регулируются трёхлетним циклом. Чтения первых двух и последнего воскресений поста соответствуют друг другу и дореформенным чтениям (только переданы разными евангелистами), а чтения прочих недель характеризуют отдельные аспекты служения Христа:

• Пепельная среда (все годы) — Слова из Нагорной проповеди о милостыне, молитве и посте (Мф. 6:1-6, -18)
• Цикл A:
  • 1 воскресенье поста — Искушение Христа в пустыне (Мф. 4:1-11)
  • 2 воскресенье поста — Преображение Христа (Мф. 17:1-9)
  • 3 воскресенье поста — Беседа Христа с самарянкой (Ин. 4:5-42)
  • 4 воскресенье поста — Исцеление слепорождённого (Мф. 9:1-41)
  • 5 воскресенье поста — Воскрешение Лазаря (Ин. 11:1-45)
  • Вербное (Страстное) воскресенье — Процессия: Мф. 21:1-11, Евангелие Страстей: Мф. 26:14-27:66 или Мф. 27:11-54.
• Цикл Б:
  • 1 воскресенье поста — Искушение Христа и начало Его служения (Мк. 1:12-15)
  • 2 воскресенье поста — Преображение Христа (Мк. 9:2-10)
  • 3 воскресенье поста — Изгнание торгующих из храма (Ин. 2:13-25)
  • 4 воскресенье поста — Беседа с Никодимом, пророчество о грядущих Страстях (Ин. 3:14-21)
  • 5 воскресенье поста — Пророчество о Страстях (Ин. 12:20-33)
  • Вербное (Страстное) воскресенье — Процессия: Мк. 11:1-10 или Ин. 12:12-16, Евангелие Страстей: Мк. 14:1-15:47 или Мк. 15:1-39
• Цикл В:
  • 1 воскресенье поста — Искушение Христа в пустыне (Лк. 4:1-13)
  • 2 воскресенье поста — Преображение Христа (Лк. 9:28-36)
  • 3 воскресенье поста — Притча о смоковнице (Лк. 13:1-9)
  • 4 воскресенье поста — Притча о блудном сыне (Лк. 15:1-3, (-32))
  • 5 воскресенье поста — Иисус, прощающий грешницу (Лк. 8:1-11)
  • Вербное (Страстное) воскресенье — Процессия: Лк. 19:28-40, Евангелие Страстей: Лк. 22:14-23:56 или Лк. 23:1-49

Из литургических особенностей следует отметить исключение из богослужения Аллилуйя на период всего поста и отмену Gloria на мессе (кроме праздников). Цвет литургических одежд в большую часть великопостного периода — фиолетовый, цвет, характеризующий обычно покаяние. Такие же, фиолетовые, или другие тёмные цвета используются и в убранстве самого храма. Цветы, украшающие обычно храм, также убираются. Орган разрешается использовать только для сопровождения песнопений, а не сам по себе, а после мессы Великого Четверга он вовсе замолкает до Пасхи.

Некоторый контраст с этим составляет 4 воскресенье поста, обычно называемое Laetare (то есть «Радуйся», по первым словам поёмого в начале мессы Introitus, Входного песнопения: «Laetare Ierusalem: et conventum facite omnes qui diligitis eam: gaudete cum laetitia qui in tristitia fuistis: ut exsultetis, et satiemini ab uberibus consolationis vestrae», Ис. 66:10-11), когда священнослужители облачаются в одежды розового цвета, разрешаются цветы и орган и т. п. Цель этого воскресенья — несколько приободрить верующих перед второй половиной поста и приближающейся Страстной неделей. В средние века, в четверг перед этой неделей (на двадцатый день четыредесятницы, считая без воскресений) был даже особый день (фр. mi-carême), в который допускалось существенное облегчение поста

Также есть обычай совершать во время Великого поста особые службы, не входящие в богослужебный цикл. Самая распространённая служба такого рода — это богослужение Крестного пути. В некоторых национальных общинах могут совершаться и другие службы, например, польские католики читают т. н. Gorzkie żale. Из числа покаянных практик можно отметить обычай (в настоящее время несколько подзабытый) читать (каждый день поста или только по пятницам) семь покаянных псалмов: псалмы 6, 31, 37, 50, 101, 129 и 142.

О пищевых ограничениях на Великий пост было достаточно подробно сказано выше, здесь стоит лишь отметить, что, поскольку обязательные ограничения затрагивают лишь несколько дней в течение поста, католики имеют возможность принимать на период поста собственные правила или обязательства, учитывающие их личные слабости или пристрастия. Например, это может быть отказ от какой-либо любимой пищи, кофе, алкоголя, или вовсе непищевые ограничения, такие, как отказ от телевидения, музыки и т. п., или же, напротив, усиление обычного молитвенного правила, более частое посещение богослужений и т. п. Пятницы, впрочем, остаются днями воздержания даже в тех странах, где в прочее время года оно не является обязательным. Пищевые правила поста имеют ограничения по возрасту, или по здоровью, о чём подробнее см. в статье Католический пост.

Протестантизм

Многие современные протестанты и англикане рассматривают соблюдение Великого поста скорее, как личный выбор, нежели как обязанность. Например, они могут отказаться на этот период от употребления какой-либо предпочитаемой ими еды или напитка (напр., сладости, или алкоголь), или деятельности (просмотр кинофильмов, компьютерные игры), или же они могут принять на период поста какую-либо дополнительную обязанность, например, чтение Библии, благотворительную деятельность и т. д. Впрочем, некоторые протестанты, например, в России, устанавливают для себя правила поста, близкие к таковым у православных.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

См. также

• Пост в христианстве
• Похороны поста в Польше

Примечания

Литургический год в римском обряде
Адвент	Рождественское время	Рядовое время	Великий пост	Пасхальное время	Рядовое время

Ссылки

Православие

• Великая четыредесятница // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [pravcalendar.ru/infografika-velikogo-posta/ Инфографика Великого поста].
• [post.pravmir.ru Все о Великом посте] Энциклопедия Великого поста: статьи, календарь, рецепты, проповеди.
• [taday.ru/sujet/98148 Библиотека Великого поста] на сайте [taday.ru Татьянин День].
• [liturgy.ru/nav/triod/7triody1.php#penie О богослужении приготовительных дней к великому посту]
• [liturgy.ru/nav/triod/7triody7.php О богослужений святой четыредесятницы]
• [pasxa.eparhia.ru/greatpost/ Великий пост] на сайте Казанской епархии.
• [www.versii.com/telegraf/material.php?id=7091&nomer=360 И. Никодимов. Страницы истории Лавры до, во время и после Великого Поста]
• [www.pravpost.org.ua/list-c-velik.html Великий пост] на сайте Православный пост.
• [www.interfax.by/article/7634 Великий пост: телесный и духовный]
• [azbyka.ru/tserkov/o_postah/velikiy_post/index.shtml Статьи о Великом посте на сайте Азбука веры]
• Валентин (Амфитеатров). [www.pravoslavnaya-biblioteka.ru/protoierey-valentin-amfiteatrov/velikiy-post/oglavlenie/ Великий Пост — Духовные поучения]
• [volgeparhia.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=584:2012-02-11-09-16-45&catid=24:2012-02-11-08-57-36&Itemid=56 Альвиан Тхелидзе. О подготовительных неделях // Официальный сайт Волгоградской епархии]

Отрывок, характеризующий Великий пост

– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.