Великий Сибирский Ледяной поход

Не следует путать с Первый Кубанский поход.

Великий Сибирский Ледяной поход
Основной конфликт: Гражданская война в России
Войска генерала Каппеля во время отступления, 1919 г.
Дата	14 ноября 1919 — март 1920
Место	Сибирь, Забайкалье
Итог	Отход войск Белой армии с большими потерями к Чите. Провал попыток окружения Красной армией частей генерала Каппеля
Противники
Восточный фронт Русской армии Красная армия
Командующие
Владимир Каппель† Сергей Войцеховский Сергей Каменев Михаил Фрунзе
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Вели́кий Сиби́рский Ледяно́й похо́д — принятое в Белом движении название отступления Восточного фронта армии адмирала Колчака на восток зимой 1920 года. В ходе операции в тяжелейших условиях сибирской зимы был совершен беспримерный по протяженности, почти 2000-километровый конно-пеший переход от Барнаула и Новониколаевска до Читы.

Руководил походом главнокомандующий Восточным фронтом Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель, назначенный на эту должность в середине декабря 1919 года. После его смерти 26 января 1920 года, командование войсками принял генерал Сергей Николаевич Войцеховский.

История похода

Отступление началось после тяжелых поражений Белой армии в Омской операции и в Новониколаевской операции в ноябре-декабре 1919 года. Армия, возглавляемая генералом Каппелем, отступала вдоль Транссибирской железной дороги, пользуясь для перевозки раненых имевшимися эшелонами. По пятам с запада наступала 5-я Красная армия под командованием Г.Х. Эйхе. Ситуация осложнялась многочисленными мятежами в тыловых городах и атаками разрозненных партизанских отрядов, ещё больше усугубляли переход лютые сибирские морозы. Сами белые части после серии поражений находились в деморализованном состоянии, централизованное снабжение было парализовано, пополнения не поступали, дисциплина катастрофически упала. Начальник штаба 2-й Белой армии Восточного фронта генерал-майор С.А. Щепихин характеризовал свои части к тому времени как «только вооружённое скопище людей».

В этих условиях назначение командующим фронтом В.О. Каппеля, который пользовался безграничным доверием и авторитетом в колчаковских войсках, стало первым шагом на пути к попытке избежать гибели всей колчаковской армии. В его распоряжении оставались части только 2-й армии, так как связь и взаимодействие с 1-й и 3-й армиями были утрачены. Контроль над железной дорогой находился в руках Чехословацкого корпуса, в результате чего части генерала Каппеля лишились возможности использовать железную дорогу. Поэтому белые войска погрузились в сани и двигались на них. Армии, таким образом, представляли собой гигантские санные обозы.

Первым шагом Каппеля стал приказ, разрешающий всем колеблющимся сдаваться большевикам или расходиться по домам. В том же приказе он предупреждал, что всех оставшихся с ним ждут тяжелые испытания. Тем самым, он оставлял в строю только наиболее надёжный контингент бойцов. Численность армии резко сократилась, но её боеспособность - повысилась. Первым испытанием стал штурм Красноярска. При подходе белогвардейцев в Красноярске началось восстание рабочих под руководством большевиков, к которому примкнул гарнизон во главе с начальником гарнизона генералом Брониславом Зиневичем. Генерал Зиневич, решив идти на мир с большевиками, стал уговаривать Каппеля по телеграфу сделать то же самое. Генерал Каппель не согласился на мир и затем приказал выбить гарнизон Зиневича из города. После ряда безуспешных стычек (5 — 6 января 1920 года) около 12 тысяч белогвардейцев, обойдя Красноярск с севера, выдержав тяжелый бой с красноармейскими частями у деревни Дрокино и перейдя Енисей, двинулись на восток, примерно столько же человек сдались красноярскому гарнизону. Эти действия части Белой Гвардии были связаны с усталостью от уже проделанного похода и неизвестностью дальнейшего пути.

7 января соединились остатки 2-й и 3-й белых армий, в общем строю насчитывалось до 30 000 человек. Отступление после Красноярска было решено вести несколькими колоннами ввиду трудностей снабжения такой большой массы войск. Колонна под командованием генерала Константина Сахарова шла вдоль Сибирского тракта и железной дороги, а колонна Каппеля направилась на север по Енисею ниже Красноярска, затем по реке Кан до Канска, с целью выйти на железную дорогу у Канска и там соединиться с колонной Сахарова. Этот путь длиной 105 километров по таежной порожистой реке на протяжении 90 километров не имел никаких жилищ, кроме нескольких охотничьих избушек.

В районе устья реки Кан от общей колонны отделяются 11-й Оренбургский казачий полк и 3-й Барнаульский стрелковый полк (командир — полковник А. И. Камбалин), которые под командованием генерала А.П. Перхурова двинулась дальше на север вдоль Енисея до его слияния с Ангарой, самостоятельно проделала за зиму легендарный переход почти в 3000 километров по тайге в сильные морозы от Енисея по Ангаре до устья реки Илим, далее по Илиму к посёлку Илимск, далее к посёлку Усть-Кут. У реки Лена в селе Подымахинское 11 марта 1920 был пленён генерал А.П. Перхуров красными партизанами вместе со своим отрядом, ослабленным от дезертирства, болезней, холода, обморожений и голода. Далее весь путь из Усть-Кута вверх по Лене до Верхоленска остатки отряда двигались под командованием генерала Сукина. Отряд Сукина насчитывал в своих рядах не менее 4-х тысяч человек и хорошо был вооружен.  В феврале месяце в деревне Бирюлька Качугского района с ними вёл бой красный отряд Нестора Каландаришвили, отряд Бурлова и отряды крестьян Жигаловского и Качугского районов. Бой продолжался почти весь день. Сукинцы встретили упорное сопротивление и отступили. После они нашли проводников эвенков, обошли Бирюльку окружным путём и двигаясь вверх по реке Лена до реки Чанчур, по Чанчуру до перевала через Байкальский хребет у мыса Онгурен, вышли на дорогу, ведущую на Онгурен. Оттуда, уже не встречая сопротивления, белые ушли за Байкал и далее до Усть-Баргузина. 14 марта 1920 года эта колонна пришла в Читу. Представляла она зрелище больных, обмороженных, изможденных людей.

На этом этапе белым войскам удалось оторваться от преследования, чему способствовала задержка красных войск в Красноярске для восстановления снабжения и пополнения. Уничтожение войск Каппеля было поручено партизанским армиям А.Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина. Переход по реке Кан оказался для белых одним из самых тяжёлых участков похода. Историк Руслан Гагкуев описывает так этот эпизод похода:

Движение по реке Кан было не только тяжёлым, но и крайне опасным. Река, покрытая толстым слоем снега, под которым струилась вода незамерзающих горячих источников, тридцатипятиградусный мороз… Более тяжёлые условия, пожалуй, придумать сложно. Люди, двигаясь в темноте по реке, фактически, наощупь, постоянно проваливались в полыньи, которые не были видны под снегом. Многих из них покидали силы и они оставались лежать на этом крёстном пути…

К 10 января тяжелейший и стоивший больших потерь замерзшими и обмороженными переход по реке Кан окончился - войска вышли в село Барга. Во время этого перехода генерал Каппель провалился в полынью и отморозил ноги. Проведённая ампутация ног и вызванное переохлаждением воспаление лёгких сильно подорвали силы генерала, но он продолжал руководить войсками, поручив генералу Войцеховскому лишь ряд своих полномочий. Узнав о восстании в Канске и переходе гарнизона на сторону большевиков, Каппель 12-14 января обошёл город с юга. Далее войска двигались по Сибирскому тракту, что было немногим легче в условиях начавшихся сильных снегопадов и морозов. 19 января войска заняли станцию Замзор и узнали о восстании в Иркутске. Теперь наряду с трудностями погоды предстояли тяжелые бои. 22 января белые части выбили красных повстанцев и партизан из Нижнеудинска, на следующий день там Каппель провёл своё последнее совещание, а 26 января 1920 года умер в пути движения армии на одном из железнодорожных разъездов, накануне передав управление войсками генералу Войцеховскому. Тело Каппеля войска, продолжившие поход, забрали с собой.

21 января в Иркутске Верховный Правитель России адмирал Колчак был выдан чехословаками большевикам. 23 января в Нижнеудинске на совете штаба армии, собранном умирающим генералом Каппелем, было приняло решение брать Иркутск штурмом, освободить Колчака и создать в Забайкалье новый фронт для борьбы с большевиками. 24 января началось наступление белых войск на Иркутск.

Красноармейцы, захватившие власть в Иркутске, попытались остановить белых, выслав им навстречу из Иркутска красные отряды, которые заняли станцию Зима. 29 января после упорного боя части 2-й армии Войцеховского овладели Зимой.

Движение Белой армии к Иркутску затянулось. Опасаясь, что каппелевцы всё же возьмут Иркутск и освободят Колчака, Ленин прямым приказом санкционировал расстрел Колчака, который был приведён в исполнение 7 февраля 1920 года.

Узнав о расстреле Колчака, генерал Войцеховский не стал проводить уже ставший ненужным штурм Иркутска. Каппелевцы двумя колоннами обошли Иркутск и направились в поселок Большое Голоустное. Планировалось оттуда перейти Байкал и достичь станции Мысовая Забайкальской железной дороги. Там каппелевцев уже ожидали войска атамана Семенова и санитарные поезда.

В середине февраля 1920 года каппелевцы перешли Байкал, который наравне с переходом по реке Кан, стал одним из самых сложных отрезков пути Великого Сибирского похода. Всего Байкал перешло 30-35 тысяч человек. На станции Мысовая раненые и больные каппелевцы, а также женщины и дети были погружены в эшелоны, а здоровые продолжили свой поход (около 600 км) до Читы, которой и достигли в начале марта 1920 года.

Когда поход закончился, генерал Войцеховский учредил Знак отличия Военного Ордена «За Великий Сибирский поход» (название награды ставило её в один ряд с Орденом Святого Георгия Русской Императорской армии). Знаком награждались все солдаты и офицеры, прошедшие Великий Сибирский Ледяной Поход.

Литература

• В. О. Вырыпаев, Р. Г. Гагкуев, Н. Л. Калиткина. Каппель и каппелевцы. — М.: «Посев», 2007. — 778 с. — (Белые воины). — 1500 экз. — ISBN 978-5-85824-174-4.
• С. Волков. Великий Сибирский Ледяной поход. — М.: «Центрополиграф», 2004. — (Россия забытая и неизвестная. Белое движение). — 2000 экз. — ISBN 5-9524-1089-8.
• А. И. Камбалин. [magazines.russ.ru/sib/2010/2/ka7.html 3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк в Сибирском Ледяном походе.] в «Журнальном зале»
• Н. Ю. Бринюк. Крах армии А. В. Колчака и её «Ледяной поход» под руководством генерала В. О. Каппеля // Военно-исторический журнал. — 2013. — № 1. — С. 48—54.

Ссылки

• Варженский В. [www.dk1868.ru/history/vargenskiy.htm Великий Сибирский Ледяной поход]
• Клерже Г. И. [www.dk1868.ru/history/klerge.htm Ледяной поход]
• Филатьев Д. В. [www.dk1868.ru/history/filatiev.htm Катастрофа белого движения в Сибири]
• [www.pobeda.ru/content/view/5335/10/ Памяти предводителя Великого Сибирского Ледяного похода]

Отрывок, характеризующий Великий Сибирский Ледяной поход

Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.