Великий князь Финляндский

Великий князь Финляндский (швед. Storfurste av Finland, фин. Suomen suuriruhtinas) — титул, принадлежавший шведским монархам в 1580—1809 годах и русским императорам в 1809—1917 годах. Устаревший вариант для женщин — великая княгиня Финляндская. Последнего титула удостоились всего две представительницы женского пола — Кристина Шведская и Ульрика Элеонора. Также ряд наследных принцев носили титул «великий князь Финляндский».

В настоящее время отсутствуют претенденты на титул «великий князь Финляндский», полностью потерявший свою актуальность.

Финляндия в составе Швеции

Приблизительно в 1580 году король Швеции Юхан III, в 1556—1563 годах князь финляндский, включил титул великий князь финляндский в титул шведских монархов. По официальным данным впервые термин был введён в употребление в 1581 году, несмотря на то, что его впервые использовал Юхан еще в 1577 году. Существует мнение, что введение титула связано с неприязнью к Ивану Грозному, который упоминался при совершении ектений как великий князь ряда княжеств и областей. Присутствие же у Юхана III титула «великий князь» было обусловлено желанием подчеркнуть независимость Швеции, эквивалента царства, многонационального государства, в состав которого входили и другие земли: Финляндия, Карелия, Ингерманландия и Ливония, располагавшиеся на границе с Россией.

В течение последующих 140 лет титул применялся в отношении королей Швеции, за исключением Карла IX, (1607—1611), в титуле которого финны упоминались в числе других народов, королём которых он являлся. Будучи формальным и второстепенным, он был бессмысленен и употреблялся лишь при перечислении остальных титулов шведских королей. Последней титул носила Ульрика Элеонора, отрёкшаяся от престола в 1720 году. Однако в 1802 году Густав IV Адольф присвоил его своему родившемуся сыну, принцу Карлу Густаву, умершему 3 года спустя.

Финляндия в составе Российской империи

29 марта 1809 года в ходе русско-шведской войны на Боргоском сейме представители сословий Финляндии присягнули Александру I, провозгласившему ранее себя великим князем финляндским. После окончательного поражения Швеции в войне и подписания Фридрихсгамского мирного договора 17 сентября 1809 года на правах автономии, а точнее, реальной унии, было образовано Великое княжество Финляндское в составе Российской империи.

Теперь у власти в Финляндии, по повелению великого князя, находился генерал-губернатор, официально возглавлявший Императорский финляндский сенат, состоящий из жителей Финляндии. Так титул великого князя получил реальное воплощение в соответствующей автономной территории.

6 декабря 1917 года Финляндию провозгласили независимым суверенным национальным государством, однако после окончания гражданской войны в Финляндии 9 октября 1918 года была предпринята попытка восстановления монархии, но она не увенчалась успехом, и 14 декабря монархия пала.

См. также

• История Финляндии

Литература

• [digi.lib.helsinki.fi/sanomalehti/binding/440957#?page=2 Suomen hallitusmuoto ja waltionhoito] (фин.) // Kansan Ystäwä. — 7 января 1882 года.
• [runeberg.org/nfat/1055.html Storfurste] // Nordisk Familjebok. — Vol. 20. Supplement. C - Öxnevalla.

Отрывок, характеризующий Великий князь Финляндский

Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.