Великий пожар в Нью-Йорке (1776)

Великий пожар в Нью-Йорке вспыхнул ночью 21 сентября 1776 года на южном конце острова Манхэттен. Пожар случился в начале британской военной оккупации города в ходе Войны за независимость США.

Огонь уничтожил от 10 до 25 % городских строений, уцелевшие части города были разграблены. Многие полагали, что поджог был преднамеренным, в нём участвовало несколько человек, выдвигались самые разные причины. Британские командиры обвиняли в поджоге мятежников. Последствия пожара сказывались практически до конца британской оккупации города, окончившейся в 1783 году.

События до пожара

К началу Войны за независимость США в апреле 1775 года, Нью-Йорк являлся важным торговым центром, но ещё не превратился в мегаполис. Он занимал южную часть острова Манхэттен, а его население насчитывало примерно 25 тысяч человек. До начала войны в провинции Нью-Йорк активно действовали организации патриотов и колониальная ассамблея, твёрдо поддерживавшая лоялистов. После сражений при Лексингтоне и Конкорде патриоты установили контроль над городом и приступили к арестам и изгнанию лоялистов.

В начале лета 1776 года на ранней стадии войны британский генерал Уильям Хау предпринял кампанию по захвату города и установлению контроля над важным в военном отношении городским заливом. После занятия Статен-Айленда в июле, он предпринял успешное наступление на Лонг-Айленд при поддержке сил флота под командой своего брата адмирала лорда Ричарда Хау (это происходило в конце августа). Американский генерал Джордж Вашингтон, осознавая неизбежность падения города, отвёл большую часть своей армии на 16 км к северу на высоты Гарлема. Некоторые, включая генерала Натаниэля Грина и Джона Джея, убеждали Вашингтона сжечь город, чтобы лишить британцев базы и выгодной военной позиции. Вашингтон поставил вопрос перед вторым континентальным конгрессом, который отверг эту меру, заявив: «город ни в коем случае не должен быть повреждён».

15 сентября 1776 года британские войска под командованием генерала Хау высадились на острове Манхэттен. На следующее утро британцы двинулись на Гарлемские высоты, где две армии вступили в бой, в то время как остальные силы двигались к городу.

Исход гражданского населения из города начался ещё в феврале, до того как британский флот вошёл в залив. Прибытие сил первой континентальной армии побудило некоторых жителей, включая лоялистов, которые подвергались репрессиям со стороны армии и патриотов, оставить город. Захват Лонг-Айленда только ускорил процесс. Во время пребывания континентальной армии в городе многие покинутые здания использовались командованием для военных нужд. Когда британцы заняли город, роли сменились и собственность патриотов была конфискована командованием для нужд британской армии. Несмотря на эту меру, размещение войск и другие мероприятия оккупационной администрации существенно сократили доступный городской жилищный фонд.

Пожар

Утром 21 сентября 1776 года город был охвачен огнём. Согласно рассказу очевидца — Джона Джозефа Генри (американского военнопленного, находившегося на борту британского корабля HMS Pearl), — пожар начался с таверны «Бойцовые петухи» (Fighting Cocks Tavern) близ бухты Уайтхолл слип (Whitehall Slip). Благодаря сухой погоде и сильным ветрам, пламя быстро распространялось по плотной городской застройке на север и запад. Жители выбегали на улицы с тем имуществом, которые успели схватить, и находили убежище на заросших травой городских пустырях (сейчас City Hall Park). Огонь пересёк Бродвей близ Бивер-стрит (Beaver Street), после чего уничтожил большую часть города между Бродвеем и рекой Гудзон. Пожар свирепствовал в дневные часы и был остановлен после того, как ветер сменился, и благодаря действиям некоторых граждан и прибывших «на помощь жителям» британских морских пехотинцев. Северной границей охваченных пожаром кварталов был недостроенный королевский колледж. Точное число уничтоженных пожаром зданий невозможно определить, оценки разнятся от четырёхсот до тысячи — 10—25 % из четырёх тысяч городских построек. Среди сгоревших оказалась церковь Троицы, а капелла Святого Павла уцелела.

Подозрения в поджоге

В рапорте генерала Хау, отправленном в Лондон, утверждалось, что поджог был преднамеренным: это «самая ужасная попытка, предпринятая рядом негодяев, чтобы сжечь город». Королевский губернатор Уильям Трайон подозревал участие Вашингтона и написал: «Многие обстоятельства приводят [нас] к предположению, что Вашингтон был заинтересован в этом злодейском акте» и «были обнаружены некоторые офицеры его армии, которые скрывались в городе». Многие американцы также считали, что пожар был делом рук поджигателей из лагеря патриотов. Джон Джозеф Генри записал отчёты морских пехотинцев, вернувшихся на корабль Pearl после борьбы с пожаром, где «были пойманы с поличным злодеи, поджигающие дома».

Некоторые американцы обвиняли в поджоге британцев с целью грабежа города. Майор-гессенец отметил, что некоторым из тех, кто боролся с пожаром, удалось «хорошо вознаградить себя грабежом расположенных рядом домов, не охваченных огнём».

Джордж Вашингтон в своём письме Джону Хэнкоку 22 сентября особо отметил, что причина пожара ему неведома. В письме двоюродной сестре Линде Вашингтон указал: «Провидение или некий хороший честный парень сделали больше для нас, чем мы склонны были сделать для себя».

Согласно историку Барнету Шектеру (Barnet Schecter), ни одно из обвинений в поджоге не выдерживает критики. Сильным косвенным доказательством в пользу теорий поджога является факт, что пожар вспыхнул в нескольких местах. Тем не менее, современные исследователи объясняют этот факт тем, что огонь распространялся благодаря горящим клочьям кровельной дранки деревянных крыш. Один мемуарист написал: «Огонь переносился от дома к дому», клочья «переносились ветром на некоторое расстояние».

Британцы допросили более 200 подозреваемых, но никаких обвинений не было выдвинуто. В день пожара в Куинсе был арестован Натан Хейл, американский капитан, участвовавший в шпионаже в пользу Вашингтона. Ходившие слухи о его связи с пожаром так и не подтвердились, ничто не показывает, что он был арестован (и в итоге повешен) за что-либо другое, кроме шпионажа.

Реакция британцев

Генерал-майор Джеймс Робинсон конфисковал уцелевшие покинутые дома, про которые было известно, что они принадлежат патриотам, и отдал их британским офицерам. Помещения церквей, не относящиеся к государственной религии (англиканская церковь), были отданы под тюрьмы, лазареты и казармы. Некоторых солдат расквартировали с гражданскими семьями. Имел место значительный приток лоялистов в город, что привело к дальнейшему перенаселению, многим вернувшимся лоялистам пришлось размещаться в убогих палаточных лагерях среди обгоревших руин. Пожар убедил британцев оставить город под военным управлением и не передавать его гражданским властям. Преступность и плохая санитария были постоянными проблемами в ходе британской оккупации. Эти проблемы не закончились с приходом дня эвакуации в ноябре 1783 года.

В популярной культуре

Охваченные огнём районы показаны в игре Assassin’s Creed III, действие которой происходит в Нью-Йорке до революции.

См. также

• Великий пожар в Нью-Йорке (1845)

Литература

• Johnston, Henry Phelps. [books.google.com/books?id=cVAOAAAAIAAJ&dq=inauthor%3Ajohnston%20battle%20new%20york&pg=PA245#v=snippet&q=citizens&f=false The campaign of 1776 around New York and Brooklyn]. — Brooklyn : The Long Island Historical Society, 1878. — OCLC [www.worldcat.org/oclc/234710 234710].</span>
• Lamb, Martha Joanna. [books.google.com/books?id=-h0bAAAAMAAJ&pg=RA1-PA135#v=onepage&f=false History of the City of New York] : The Century of National Independence, Closing in 1880. — N. Y. : A. S. Barnes, 1896. — OCLC [www.worldcat.org/oclc/7932050 7932050].</span>
• Schecter, Barnet. The Battle for New York. — N. Y. : Walker & Co, 2002. — ISBN 0-8027-1374-2.</span>
• Trevelyan, Sir George Otto. [books.google.com/books?id=3dhCAAAAIAAJ&pg=PA310#v=onepage&f=false The American Revolution: 1766–1776]. — L. : Longmans ; N. Y. : Green, 1903. — OCLC [www.worldcat.org/oclc/8978164 8978164].</span>

История   США

Отрывок, характеризующий Великий пожар в Нью-Йорке (1776)

Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.