Великобритания в Первой мировой войне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Слушать введение в статью · (инф.)
Этот звуковой файл был создан на основе введения в статью [ru.wikipedia.org/w/index.php?title=%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B1%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F_%D0%B2_%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B5&oldid=37020672 версии] за 19 августа 2011 года и не отражает правки после этой даты.
см. также другие аудиостатьи
Первую мировую войну Великобритания прошла в составе военно-политического блока Антанта; непрерывно развиваясь, страна добилась своей цели, нанеся поражение блоку Центральных держав (Германская империя, Австро-Венгрия, Османская империя и Болгарское царство). В течение войны Британские вооружённые силы претерпели серьёзную реорганизацию, например, были созданы Королевские военно-воздушные силы; численность войск возросла. Впервые в истории страны был проведён принудительный призыв[1]. С началом войны патриотические чувства захлестнули всю страну, социальные барьеры между общественными классами эдвардианской Англии в этот период понизились[2].

Для достижения победы над врагом пришлось пойти на существенные жертвы. Чтобы предупредить нехватку рабочих рук и дефицит продуктов питания, правительство разработало ряд законов, таких как закон о защите королевства, наделяя тем самым себя дополнительными полномочиями по обеспечению безопасности своих граждан. В процессе войны произошло изменение отношения к ней властей. От первичной политики «бизнес — как обычно»[3] и сохранения довоенного статус-кво при кабинете Герберта Генри Асквита[4] пришлось отказаться в пользу режима тотальной войны (воздействия государства на все сферы общественной жизни) при премьере Дэвиде Ллойде Джордже[5], что впервые наблюдалось на территории Британии. Британские города впервые стали объектами воздушных бомбардировок.

Боевой дух в обществе поддерживался на довольно высоком уровне, во многом благодаря средствам массовой информации; газеты в военное время процветали[6]. Успешно насаждалась правительственная пропаганда, благодаря работе таких журналистов как Чарльз Мастерман и газетных издателей как лорд Бивербрук. Путём приспособления к демографическим изменениям в рабочей силе, связанные с войной отрасли промышленности быстро росли, и производство увеличилось за счёт найма большого количества людей[7]. Кроме того, впервые началось массовое применение женского труда, что вынудило парламент в 1918 году принять закон, предоставивший право голоса значительному числу женщин[8].

Во время войны Британская королевская семья во главе с Георгом V разорвала связи со своими германскими родственниками и переменила немецкое наименование своей династии — Саксен-Кобург-Готская — на Виндзорскую. Проблемы, испытываемые страной во время войны, стали препятствием для спасения королевских родственников в России, в том числе, и Николая II. Из-за нехватки продовольствия и эпидемии «испанки», ударившей по стране в 1918 году, возрос уровень смертности[9]. Военные потери превысили 850 000 человек[10]. Также считается, что война усилила рост национального самосознания в Канаде и Австралии, что закончилось, в конечном итоге, распадом Британской империи. Так, и Австралия, и Канада уже тогда предпочитали использовать национальную символику на полях сражений. Однако, с географической точки зрения, империя достигла наивысшего расцвета в результате подписания мирных договоров[11].





Правительство

Подробное рассмотрение темы: Причины Первой мировой войны

Великобритания, которую возглавлял премьер-министр от Либеральной партии Герберт Генри Асквит, вступила в Первую мировую войну в 11 часов вечера 4 августа 1914 года. В ответ на немецкие требования к Бельгии предоставить свободный проход войскам к территории Франции и по истечении британского ультиматума, Асквит объявил войну Германской империи[12]. Причины для объявления войны были сложные. По Лондонскому договору 1839 года Соединённое Королевство выступало гарантом нейтралитета и независимости Бельгии на случай вторжения, хотя министерство иностранных дел сделало вывод, что эти обязательства могут быть невыполнены. Другой причиной был «моральный долг» перед Францией — широкомасштабные тайные переговоры между странами длились с 1905 года, хотя большинство членов кабинета Асквита в них посвящено не было вплоть до 1911 года. Отсутствие доказательств того, что война неизбежна, приводило к разногласиям внутри правительственного кабинета даже 31 июля[12].

К началу войны политический курс правительства Великобритании, сформулированный правящей партией, был против вмешательства государства в частный бизнес, что соответствовало исторической позиции либералов как сторонников принципов правительственного невмешательства[4]. Политику «бизнес — как обычно», как её охарактеризовал Уинстон Черчилль в ноябре 1914 года, пришлось изменить в ходе войны[4]. В мае 1915 года кабинет Асквита был вынужден подать в отставку в связи с кризисом производства артиллерийских снарядов и провальным началом Галлиполийской кампании на Дарданеллах[13]. Не желая идти на досрочные выборы, 25 мая Асквит неохотно дал согласие на формирование нового коалиционного правительства, состоящего из представителей его Либеральной партии и консерваторов[13].

Эта коалиция оставалась при власти до 1916 года, когда консерваторы разочаровались в сотрудничестве с Асквитом и поведении либералов, особенно из-за битвы на Сомме. Правительство распалось в результате политических манёвров Эндрю Бонара Лоу (лидера консерваторов), сэра Эдварда Карсона (лидера ольстерских юнионистов) и Дэвида Ллойда Джорджа (тогда ещё военного министра правительства). Лоу не имел достаточной поддержки за пределами своей партии, чтобы создать новую коалицию[13]. С другой стороны, либерал Дэвид Ллойд Джордж, имевший гораздо больше сторонников, смог должным образом сформировать новое коалиционное правительство. Став премьер-министром, Ллойд Джордж собрал кабинет министров, в котором представителей консерваторов было даже больше, чем членов его собственной партии[13]. За первые 235 дней своего существования этот кабинет военного времени собирался 200 раз[5]. Хотя он состоял из значительно меньшего числа министров, чем в правительстве Асквита, кабинет Ллойд Джорджа был организован таким образом, чтобы нести полную ответственность за ход войны[5]. Его создание ознаменовало переход правительственной политики к государству тотальной войны — в котором каждый мужчина, женщина или ребёнок должны выполнять свою роль, помогая фронту. Более того, по закону о защите королевства было решено все рычаги управления военно-экономической деятельностью сконцентрировать под правительственным контролем[5]. Впервые правительство могло реагировать на события оперативно, без бесконечного бюрократического аппарата, сковывающего его действия, обладая современной всесторонней статистикой, в том числе, о состоянии торгового флота и сельского хозяйства[5]. Успех правительства Ллойда Джорджа, среди прочего, связан с нежеланием проведения выборов и практическим отсутствием инакомыслия[13].

После войны закон о народном представительстве 1918 года предоставил право голоса гораздо более широким слоям общественности: всем взрослым женатым мужчинам старше 21 года и всем замужним женщинам старше 30 лет[14]. В конечном счёте, это способствовало краху либералов и подъёму Лейбористской партии в 1920-х годах[2]. Это стало очевидно на всеобщих выборах 1918 года, когда рейтинг лейбористов резко повысился с 6,4 % в 1910 году до более чем 20 %, за счёт разделения голосов либералов между сторонниками и противниками продолжения деятельности коалиционного правительства[15].

Монархия

Во время Первой мировой войны перед Британским королевским домом встала серьёзная проблема из-за кровных уз с правящей семьёй Германской империи — главного противника Великобритании в войне. До войны Британская королевская семья была известна как Саксен-Кобург-Готская династия. В 1910 году, после смерти своего отца Эдуарда VII, на трон взошёл правивший на протяжении всей войны Георг V. Его двоюродным братом был немецкий кайзер Вильгельм II, олицетворявший для британского общества все ужасы войны. Королева Мария — дочь британки и принца Текского, потомка Королевского Вюртембергского дома. В военный период Герберт Уэллс писал о королевской семье: «чуждый и не вдохновляющий двор», на что Георг V ответил: «я могу не вдохновлять, но будь я проклят, если я чужой»[16].

Идя навстречу желаниям своих патриотически настроенных подданных, 17 июля 1917 года Георг V выпустил особый закон, по которому Британская королевская семья стала именоваться Виндзорской вместо Саксен-Кобург-Готской. Он изменил фамилию на Виндзор всем потомкам королевы Виктории, проживавшим на тот момент на территории Великобритании, за исключением женщин, находившихся в браке за представителями других фамилий и их потомков[17]. Король и его родственники — британские подданные отказались от всех немецких титулов и приняли английские фамилии. Георг в качестве компенсации сделал некоторых из своих родственников мужского пола британскими пэрами. Так, его кузен принц Людвиг Александр Баттенберг в одночасье стал Луисом Александром Маунтбеттеном, 1-м маркизом Милфорд-Хейвен, а шурин короля, герцог Текский, — Адольфом Кембриджем, 1-м маркизом Кембриджским. Другие, например, принцесса Мария Луиза Шлезвиг-Гольштейнская и принцесса Елена Виктория Шлезвиг- Гольштейнская, просто перестали пользоваться своими территориальными обозначениями. Система титулования членов королевской семьи также была упрощена[18]. Члены британской королевской семьи, сражавшиеся на стороне Германии, были исключены из состава семьи; принадлежность их к британским пэрам была приостановлена в 1919 году правительственным декретом, согласно условиям закона об отмене титулов 1917 года[19].

Развитие ситуации в России прибавило проблем британской монархии. Царь Николай II приходился Георгу V двоюродным братом, их матери были сёстрами, и оба монарха были похожи друг на друга. Когда после Февральской революции 1917 года Николай II отрёкся от престола, британское правительство приготовилось предоставить убежище царю и его семье. Однако ухудшение условий жизни населения и опасения, что революция может прийти и на Британские острова, привели Георга V к мысли, что присутствие Романовых в Великобритании будет негативно воспринято обществом[20]. Документы личного секретаря короля, лорда Стамфордхема, свидетельствуют, что Георг V был против предоставления убежища Романовым, хотя премьер Ллойд Джордж советовал сделать это[21].

К началу войны будущий Эдуард VIII, тогда ещё принц Уэльский, достиг минимального возраста для участия в боевых действиях и жаждал отправиться на войну[22][23]. Он поступил на службу в июне 1914 года в гвардейский гренадерский полк. Хотя Эдуард рвался на фронт, государственный военный секретарь лорд Китченер отказался направить его туда, ссылаясь на невосполнимую утрату, которую понесло бы королевство, если бы наследника трона захватили в плен[24]. Несмотря на это, Эдуард своими глазами видел окопную войну и старался появляться на фронте настолько часто, насколько это было возможно. За это его в 1916 году наградили Военным крестом. Его, пусть и небольшая, роль в войне сделала Эдуарда популярным среди ветеранов Первой мировой[25][26].

Принц Альберт, на тот момент герцог Йоркский, а в будущем король Георг VI, 15 сентября 1913 года был направлен служить мичманом на королевский флот и год спустя принял участие в Первой мировой войне. В качестве башенного офицера на дредноуте «Коллингвуд» он воевал против немецкого флота в Ютландском сражении, но далее не принимал участия в боевых действиях, большей частью, по состоянию здоровья[27].

Принцесса Мария Виндзорская, единственная дочь короля, вместе с матерью посещала госпитали и социальные учреждения, оказывая помощь в проектах по поддержке британских военнослужащих и помощи их семьям. Одним из таких проектов стал «Фонд рождественских подарков» принцессы, с помощью которого всем британским солдатам и матросам на Рождество 1914 года были присланы подарки на общую сумму 162 000 фунтов стерлингов[28]. Мария приняла активное участие в популяризации движения девочек-скаутов (Girl Guide), Добровольческих подразделений помощи (Voluntary Aid Detachment, VAD), Женской земледельческой армии (Women’s Land Army). В 1918 году она окончила курсы медсестёр и стала работать в больнице «Грейт Ормонд Стрит».

Закон о защите королевства

Закон о защите королевства был принят 8 августа 1914 года, в первые дни войны[29], но в течение следующих месяцев его положения расширялись[30]. Закон дал широкие полномочия британскому правительству[30], например, возможность реквизиции зданий и земель, необходимых для военных нужд[31]. Во время войны гражданам Британии, в числе всего прочего, запрещалось беспричинное пребывание под железнодорожными мостами, осуществление фотосъёмки либо зарисовки объектов военного значения[32], кормление диких животных[33] и обсуждение военных и военно-морских тем[32]. Также было введено Британское летнее время[34]. Алкогольные напитки должны были разбавляться, время закрытия пабов сдвинулось с 00:30 ночи на 10 часов вечера. С августа 1916 года в Лондоне запрещалось подзывать свистом кэбы с 10 вечера до 7 утра[34]. Такие меры подвергались критике и за их тяжесть, и за использование смертной казни как меры устрашения[35] — хотя перечисленные деяния сами по себе не карались смертью, по положениям закона нарушители передавались в военный трибунал, который имел право приговорить к смертной казни[36].

Проявление антигерманских настроений

Согласно переписи населения 1911 года в Великобритании проживало 53 323 человека немецкой национальности[37]. Свыше половины из их числа — более 27 тысяч — проживало в столице и её окрестностях[38].

По мере эскалации конфликта отношение британцев к местным немцам становилось всё более неприязненным[39]. Такие настроения подпитывались и подогревались государственными органами пропаганды. 5 августа 1914 года, на следующий день после объявления войны, в палату общин поступил закон об ограничениях для иностранцев, запрещавший иностранцам враждебных держав въезжать и покидать страну без особого разрешения. Все немцы, находившиеся в тот момент на территории Британии, должны были немедленно стать на учёт в ближайшем отделении полиции[40].

Список ограничений для данных этнических групп также включал в себя запрет на владение или хранение огнестрельного оружия, фототехники, средств коммуникации, в том числе и домашних голубей[41]. Следующими нормативными актами, направленными против Германии, стала группа законов о торговле с враждебными государствами, издававшихся в течение всей войны и ужесточавших положение представительств немецких предприятий и предприятий британских немцев. Наиболее жёстким постановлением из этого ряда стал закон от 27 января 1916 года. Согласно ему экспертная комиссия министерства торговли наделялась правами принимать решение о ликвидации предприятий, а их собственность конфисковать. К марту 1918 года комиссией было рассмотрено 960 дел, в 507 случаях было принято решение о закрытии организаций. Это касалось как британских отделений крупных корпораций (к примеру, Siemens) с многомиллионными оборотами, так и мелких швейных мастерских[42].

Наряду с вышеописанными действиями британская законодательная система активно проводила политику интернирования и депортации немецкого населения. В первые месяцы войны власти ещё не выработали определённый план действий в отношении лиц, подлежащих заключению или высылке из страны. Подданных вражеских государств и собственных граждан неблагонадёжных национальностей то арестовывали, то отпускали вновь. Считалось, что безусловному заключению в лагеря подлежали мужчины призывного возраста, всем остальным угрожала депортация.

7 мая 1915 года британское общество всколыхнуло известие о потоплении германской подлодкой пассажирского лайнера «Лузитания». Лондонские улицы заполнились тысячами манифестантов, призывающих ко всеобщему интернированию немцев. Наконец, 13 мая премьер-министр Асквит сообщил палате общин о принудительном переселении в лагеря всех мужчин призывного возраста, от 17 до 55 лет. Немецких женщин ожидала депортация. Лица германской национальности, рождённые в Великобритании, оставались на свободе, но только до тех пор, пока не нарушали общественный порядок.

Таким образом, к ноябрю 1915 года общее количество интернированных составило 32 440 человек (включая австрийцев). Летом 1916 года 22 тысячи интернированных были отпущены на свободу. Из них 10 тысяч составляли женщины, остальные были людьми преклонного возраста, долгое время проживавшими на территории Соединённого Королевства и негодными к строевой службе. В период с мая 1915 по июнь 1916 года страну покинули около десяти тысяч репатриантов, мужчины непризывного возраста, женщины и дети. Многие уезжали добровольно. Из числа интернированных к концу войны из Великобритании смогли выехать только 6840 человек.

Лагеря для интернированных размещались, преимущественно, в прибрежных городах, таких как Райд, Госпорт и Саутенд. Лондонский лагерь располагался в Александра-палас и прилегающем парке. В нём одновременно пребывало до 3 тысяч британских немцев и подданных враждебных держав. Самым крупным местом концентрации интернированных был остров Мэн, где содержалось около 23 тысяч человек. К моменту подписания перемирия в британских лагерях находилось 24 255 заключённых. В общей сложности, британская немецкая община, которая до войны насчитывала около 57 тысяч человек, сократилась к 1919 году до 22 254[43].

Тем не менее, наиболее грозными проявлениями антигерманских настроений в британском обществе стали массовые беспорядки. Самые значительные вспышки насилия случились в августе и октябре 1914 года, в мае 1915, в июне 1916 и в июле 1917 годов. Первый августовский стихийный всплеск насилия вылился в нападения на магазины, принадлежавшие немцам, в восточном Лондоне. В октябре 1914 года беспорядки охватили южные окраины столицы и район Дептфорд, куда недавно прибыли восемьсот бельгийских беженцев.

Самая крупная волна бесчинств прокатилась по стране в мае 1915 года в ответ на потопление лайнера «Лузитания». Беспорядки, в которых приняли участие многие тысячи участников, начались 8 мая в Ливерпуле и длились три дня. Более полутысячи магазинов было разгромлено, общий ущерб составил как минимум 40 тысяч фунтов стерлингов. Волнения, принявшие общенациональный характер, продолжились в Манчестере, Ньюкасле, Шеффилде, Ротерхэме и многих других городах Британии. Самые разрушительные погромы произошли в Лондоне, где было повреждено, либо разрушено около двух тысяч объектов частной собственности, на общую сумму около 200 000 £. 866 человек было арестовано.

После беспорядков мая 1915 года последующие вспышки насилия были менее существенны. Большинство немецких магазинов уже было разгромлено, и совсем малое число этнических немцев оставалось на свободе. Июньский бунт 1916 года был реакцией на гибель популярного в народе военного секретаря лорда Китченера. Его внезапная смерть стала причиной многочисленных теорий заговора. И, наконец, последний всплеск акций протеста последовал в лондонских окраинах за авианалётом в июле 1917 года, в результате которого погибло 57 человек и 193 было ранено[44].

Одним из самых экзотических проявлений германофобии стало официальное переименование крупнейшей британской кинологической организацией Кеннел-клуб породы немецкая овчарка в восточно-европейскую овчарку или эльзасскую овчарку (с точки зрения англичан, Эльзас являлся частью Франции)[45]. Реставрация исконного названия породы в Британии состоялось только в 1977 году[46].

Вооружённые силы Великобритании

Британская армия

По сравнению с армиями остальных основных европейских держав, Британская армия в годы Первой мировой войны была небольшой. К 1914 году Британия имела скромные вооружённые силы, состоявшие из 400 000 солдат-добровольцев, преимущественно жителей городов[47][48]. Почти половина из них несла гарнизонную службу за пределами Британских островов, в гарнизонах, расположенных во всех частях Британской империи. В августе 1914 года 74 из 157 пехотных батальонов и 12 из 31 кавалерийского полка были расквартированы за границей[1]. Эта цифра включала Регулярную армию и резервистов Территориальных сил[1]. Из этих войск был сформирован Британский экспедиционный корпус[49], который был направлен во Францию и воины которого получили прозвище «Презренные старики». Считается, что это прозвище им дал Вильгельм II в приказе от 19 августа 1914 года: «истребить…вероломных англичан и без труда разбить презренную маленькую армию генерала Френча». Добровольцев, ушедших на войну в 1914—1915 годах, назвали «армией Китченера». Им было уготовано вступить в бой в битве на Сомме[1]. В январе 1916 года была введена всеобщая воинская повинность, и к концу 1918 года армия достигла максимального размера — 4 миллиона человек[1].

Королевский флот

В начале войны Королевский военно-морской флот был крупнейшим в мире, в основном, благодаря закону о морской обороне 1889 года и принципу «двухдержавного стандарта». Этот принцип означал, что морские силы Великобритании должны равняться суммарной мощи двух следующих за ним крупнейших флотов мира (ими в конце XIX века были флоты Франции и царской России)[50][51].

Основные силы Королевского флота, известные под названием Гранд-Флит, были сконцентрированы в метрополии. Их главной задачей было противостояние немецкому Флоту открытого моря. Но ни в одном из столкновений, самым значительным из которых стало Ютландское сражение, решающее преимущество не было достигнуто[52]. В Ютландском сражении, несмотря на значительное преимущество Гранд-Флита, Флот открытого моря избежал полного разгрома. Несмотря на то, что Гранд-Флит понёс большие потери в сражении, господство британского флота в Северном море сохранилось, а германский флот уже не пытался в дальнейшем проводить крупномасштабных операций. Уроки Ютланда позволили Королевскому флоту повысить свою боеспособность в будущем[53][54].

Кроме того, в 1914 году на базе флота была создана 63-я (королевская военно-морская) дивизия. Она была укомплектована резервистами и воевала на Западном и Средиземноморском фронтах[52]. Почти половина всех потерь Королевского флота в Первой мировой войне приходится на эту дивизию, сражавшуюся на суше, а не на море[52].

Королевский лётный корпус

С началом войны Королевский лётный корпус под командованием Дэвида Хендерсона был переведён во Францию, где поначалу, с сентября 1914 года, занимался авиаразведкой. Разведка стала эффективной с введением беспроводных средств связи на самолётах корпуса, что в первый раз проявилось 9 мая 1915 года, в ходе второй битвы при Артуа. Первые попытки аэрофотосъёмки предпринимались с 1914 года, но по-настоящему полезной она стала со следующего года.

В 1915 году Хью Тренчард сменил Хендерсона на посту главнокомандующего Королевским лётным корпусом. С его приходом корпус перешёл к более активным действиям. К 1918 году фотоснимки могли делаться с высоты в 15 000 футов (4600 метров), их расшифровкой занималось 3 000 специалистов. Хотя парашюты использовались до войны, до 1918 года ими самолёты не оснащались[55].

17 августа 1917 года генерал Ян Смэтс подал военному совету рапорт с оценками будущего военно-воздушных сил. Видя задачу нового рода войск в «опустошении вражеских территорий и широкомасштабном разрушении индустриальных центров и плотно населённых районов», он рекомендовал развивать ВВС страны до уровня армии и флота. Британским ВВС должны были быть переданы персонал и техника Королевской военно-морской авиационной службы (Royal Naval Air Service, RNAS), действовавшей на Западном фронте.

Существование двух разных авиаслужб зачастую приводило к внутренним спорам при распределении самолётов. 1 апреля 1918 года Королевский лётный корпус и Королевская военно-морская авиационная служба были сведены в единую структуру — Королевские военно-воздушные силы Великобритании[56].

Вербовка и мобилизация

В силу различных причин, на первых этапах войны множество людей решили записаться добровольцами в ряды вооружённых сил империи, так, на 5 сентября 1914 года их число превысило 225 000 человек[57]. По мере развития боевых действий на количественные показатели вербовки влияло множество факторов, например, деятельность парламентского комитета по комплектованию, распространявшего агитационные плакаты; сокращение возможностей по трудоустройству и даже желание некоторыми избежать повседневной рутины[57]. Особую популярность получили так называемые «приятельские батальоны», комплектовавшиеся из жителей одного региона (к примеру — батальон трамвайной корпорации Глазго)[58]. Наибольшая активность на призывных пунктах наблюдалась в Шотландии и Уэльсе, в свою очередь, однако, периодическая политическая напряжённость в Ирландии и Уэльсе пагубно сказывались на показателях вербовки[57].

Процесс набора новобранцев и резервистов протекал довольно стабильно в 1914 году и начале 1915 года, но резко сократился в последующие годы, особенно после Соммской кампании, жертвами которой стали 500 000 человек. В этой связи в январе 1916 года был объявлен всеобщий призыв, которому подлежали холостые мужчины, а с мая вообще все мужчины от 18 до 41 года[59]. Закон о военной службе в редакциях от января и июня 1916 года определил эту возрастную группу и категорию населения как подлежащую обязательному призыву[57]. На самом деле, нужды многих отраслей промышленности и сельского хозяйства накладывали ограничение на призыв в виде так называемых «резервных профессий». Кроме того, действие закона не распространялось на Ирландию, хотя она являлась частью Соединённого Королевства[57].

Кризис призыва 1918 года

В апреле 1918 года в британском парламенте был представлен новый законопроект, предлагавший проведение призыва на территории Ирландии[57]. Хотя он так и не был претворён в жизнь, эффект его обнародования был катастрофическим[57]. Несмотря на то, что к этому моменту в Ирландии было создано значительное количество добровольческих полков[57], перспектива насильственной мобилизации породила взрыв общественного негодования. Дополнительное раздражение вызывал тот факт, что введение воинской повинности шло вразрез с положениями Гомруля — закона об ирландском самоуправлении. Этот конфликт интересов вызвал возмущение ирландских партий в британском парламенте, они покинули Вестминстер и вернулись на родину для организации акций протеста. 23 апреля 1918 года началась всеобщая забастовка, прекратили работу железные дороги, порты, фабрики, верфи, мельницы, трамвайные депо, театры, предприятия коммунального хозяйства, газеты, магазины и даже государственные оборонные предприятия. Такая реакция впоследствии привела к полному неприятию Гомруля и росту популярности националистической Ирландской партии. На декабрьских выборах в Ирландии победила ещё более радикальная партия Шинн Фейн и вскоре началась война за независимость.

Отказники

Воинская повинность предоставляла право отказаться от службы в армии по морально-этическим соображениям и поступить в качестве альтернативы на гражданскую службу, либо служить в армии на должности, не связанной с участием в боевых действиях. Для этого необходимо было представить Военному трибуналу веские доводы о причинах своего отказа. Всего было зарегистрировано около 16 500 человек[57], по большей части из числа квакеров и традиционных пацифистов. 4500 отказников отправились на фермы, где занимались работой национального значения. Ещё 7000 стали носильщиками носилок в армии, где многие отказались подчиняться приказам и были приговорены к тюремному заключению. Всего 6312 отказников было арестовано, 5970 из них было осуждено на различные сроки заключения[60]. 843 человека провели в тюрьме более двух лет, 10 из них скончались в заключении, 17 человек было приговорено к смертной казни (позднее заменённой на пожизненное заключение), 142 отказника получили пожизненный тюремный срок[61]. Кроме того, лица, отказавшиеся от службы в армии и не выполнявшие другие работы, были лишены гражданских прав в течение пяти лет после окончания войны[62].

Морские и воздушные рейды

Впервые со времён Наполеоновских войн населению Соединённого Королевства угрожали атаки с моря. Появилась и новая угроза — атаки с воздуха, с цеппелинов и самолётов,[63][64].

Рейд на Ярмут

В ноябре 1914 года британское побережье подверглось первому нападению, германский флот обстрелял североморский порт Грейт-Ярмут. Поскольку обстрел состоялся в туманную погоду, мешавшую вести прицельный огонь, все снаряды разорвались на пляже, а городу были нанесены незначительные повреждения. Также немецкие корабли предприняли пресечённую британскими эсминцами попытку выставить минное заграждение. Тем не менее, одна британская подводная лодка, пытаясь покинуть гавань, чтобы атаковать корабли противника, подорвалась на мине и затонула. В свою очередь, на обратной дороге один из немецких броненосных крейсеров затонул при столкновении сразу с двумя минами невдалеке от своего порта приписки[65].

Рейд на Скарборо, Хартлпул и Уитби

Следующий рейд Флота открытого моря к британским берегам произошёл 16 декабря 1914 года, на этот раз бомбардировке подверглись города Скарборо, Хартлпул и Уитби. Жертвами обстрела стали 137 человек, 593 было ранено[66], большинство из пострадавших были гражданскими лицами. В результате атаки отношение британского общества к немецкому флоту стало резко отрицательным, поскольку направлена она была против мирного населения. Вместе с тем, Королевский флот критиковали за неспособность предотвратить набег[67][68].

Обстрел Ярмута и Лоустофта

В апреле 1916 года германское боевое соединение, состоявшее из крейсеров и эсминцев, вновь атаковало прибрежные города Ярмут и Лоустофт. Хотя порты этих городов и представляли некоторую военную ценность, основной задачей рейда считалось выманивание британских кораблей охранения для их последующего уничтожения боевым соединением, либо Флотом открытого моря, стоявшим наготове в этом регионе. Результат набега был неоднозначным: присутствовавшие силы королевского флота были слишком малы для отражения вторжения и предполагаемой погони, и немецкие корабли отступили, прежде чем там появились крупные соединения Гранд-Флита[69].

Авианалёты

Начиная с января 1915 года, немецкие цеппелины периодически наносили бомбовые удары по городам восточного побережья Великобритании. Первый налёт был осуществлён 19 января 1915 года на Грейт-Ярмут[70], 31 мая была проведена бомбардировка Лондона. Британская пропаганда активно использовала эти налёты, демонизируя образ врага, безнаказанно ночью атакующего мирных жителей. Однако реакция населения была неоднозначна: тогда как около 10 000 человек посетили Скарборо, чтобы увидеть последствия артобстрела города, лондонские театры отмечали падение числа зрителей во время «цеппелиновой погоды» — тёмных безветренных ночей[70].

На протяжении 1917 года Германская империя увеличила производство самолётов-бомбардировщиков, таких как Gotha G.IV, и стала осуществлять налёты с применением этого вида техники. Первый массированный удар пришёлся 25 мая 1917 года на город Фолкстон[70], позже рейды самолётов-бомбардировщиков довольно быстро полностью заменили налёты дирижаблей. За всю войну цеппелинами было сброшено 6000 бомб, жертвами которых стали 556 убитых и 1357 раненых[71].

Вскоре после бомбардировки Фолкстона бомбардировщики атаковали Лондон — дневной налёт 13 июня 1917 года из 14 самолётов Gotha G.IV унёс жизни 162 жителей Ист-Энда[70]. Реагируя на эту новую угрозу, генерал-майор Эдвард Бейли Эшмор разработал усовершенствованную систему обнаружения, управления и оповещения — службу наблюдения метрополии[72]. Изначально её внимание было приковано к столице, позднее сектор обзора был расширен к побережью Кента и Эссекса. Служба наблюдения метрополии сохраняла полную готовность вплоть до конца лета 1918 года. Последняя авиабомбардировка была произведена 19 мая 1918 года[73].

В ходе войны немцы осуществили 51 налёт при помощи дирижаблей на Великобританию. Ещё 52 бомбардировки провели самолёты, в общей сложности они сбросили 280 тонн бомб. Жертвами этих налётов стали 1413 убитых и 3409 раненых[74]. Успехи британской противовоздушной обороны были весьма скромны: из 397 летательных аппаратов, участвовавших в бомбардировках, было сбито всего 24 самолёта Gotha G.IV (ещё 37 самолётов было потеряно в различного рода инцидентах), при этом считается, что по каждому из вражеских самолётов было выпущено 14 540 патронов. Защита от налётов дирижаблей была более успешна: 17 из них было сбито, ещё 21 потерян из-за разного рода происшествий[70].

Средства информации

Пропаганда

Пропаганда и цензура были взаимосвязаны в течение войны[75]. Уже в сентябре 1914 года для того, чтобы поддерживать в обществе высокий боевой дух и противостоять немецкой пропаганде, было основано бюро военной пропаганды под руководством Чарльза Мастермана[75]. Под эгидой бюро работали такие выдающиеся писатели как Герберт Уэллс, Артур Конан Дойль, Редьярд Киплинг, а также многочисленные редакторы газет[75].

К лету 1915 года бюро выпустило более 2,5 миллионов экземпляров книг, записей речей, официальных документов и листовок[75]. Кроме того Мастерман курировал выпуск кинофильмов о войне. Одним из примеров может служить кинолента «The Battle of the Somme»[76], появившаяся на экранах в августе 1916 года, когда сама битва ещё не была закончена. 22 августа 1916 года The Times так описывала киносеанс: «Многочисленная аудитория была возбуждена и заинтересована реалиями войны, представленными ей столь ярко, что женщины порой закрывали глаза, не в силах видеть трагедию цены сражения, изображённую в фильме; мнение, которое, вероятно, разделяют все — весьма разумно, что люди могут взглянуть на то, что делают наши солдаты в Пикардии, за что борются и страдают»[77].

Газеты

В военное время газеты, как и другие средства массовой информации, подпадали под закон о защите королевства, ограничивавший газетные публикации двумя инструкциями[78]. Инструкция 18 запрещала публиковать секретную информацию о передвижениях войск и флота. Инструкция 27 препятствовала распространению «ложной информации», «данных, могущих пагубно сказаться на показателях призыва», «сведений, подрывавших доверие общества к национальной валюте и банкам», «проявлению нелояльности к Его Величеству»[78]. Цензорские функции возлагались на Бюро прессы, которое не обладало официальными полномочиями до апреля 1916 года, а также на владельцев газет и их редакторов, осуществлявших самоцензуру[6]. Газетные магнаты, сотрудничавшие с правительством, такие как виконт Ротемер[79], барон Бивербрук и виконт Нортклифф[80], были удостоены дворянских титулов. В этих условиях государственный цензорский аппарат, по большому счёту, был сконцентрирован лишь на контроле и подавлении социалистических журналов и, иногда, правых изданий, например, The Globe. Таким образом, цензура влияла на британскую прессу в меньшей степени, чем сокращение доходов от рекламы и увеличение себестоимости производства в ходе войны[6]. Дополнительной лазейкой от государственной цензуры были парламентские привилегии, позволявшие свободно публиковать всё, о чём говорилось в парламенте страны[78]. Одним из самых печально знаменитых проявлений цензорских действий в начале войны была реакция на потопление линкора «Одейшес» в октябре 1914 года. Тогда было запрещено сообщать в газетах о столь крупной потере, невзирая на тот факт, что свидетелями гибели корабля были многочисленные пассажиры трансатлантического лайнера «Олимпик», и об этом сразу же сообщила американская пресса[81].

Наиболее популярными печатными изданиями рассматриваемого периода были ежедневные газеты The Times, The Daily Telegraph, The Morning Post, такие еженедельники как The Graphic и John Bull[82]. Потребность британского общества в новостях с полей сражений в значительной мере увеличила газетные тиражи. Так, например, после немецкого рейда на Хартлпул и Скарборо Daily Mail посвятила этому событию сразу три страницы, а Evening News сообщила, что весь тираж The Times в тот день был распродан к 9:15 утра, даже по завышенным ценам[83]. Ежедневный тираж Daily Mail с 800 000 экземпляров в 1914 году вырос до 1,5 миллиона в 1916 году[6].

Журналы новостей

Общественная потребность в военных новостях и сведениях частично удовлетворялась также журналами новостей, полностью посвящёнными освещению войны. Такие издания, как The War Illustrated, The Illustrated War News, The War Pictorial, обильно оформлялись фотоснимками и изображениями независимо от своей целевой аудитории. Журналы, в которых публиковались, в числе прочих, Герберт Уэллс, Артур Конан Дойль и Редьярд Киплинг, выпускались для всех слоёв общества, значительно отличаясь по своей цене и наполнению. Смысловое содержание материала также отличалось: в недорогих изданиях основной акцент делался на формировании и поддержке чувства патриотизма в ущерб актуальности новостной ленты с линии фронта. Истории о немецких военных преступлениях публиковались во многих изданиях[84].

Музыка

13 августа 1914 года корреспондент газеты Daily Mail Джордж Карнок заметил ирландский полк коннахтских рейнджеров, маршировавших по Булони с песней «Долог путь до Типперери», о чём и написал в репортаже, опубликованном 18 августа 1914 года. Песня была подхвачена другими подразделениями Британской армии. В ноябре 1914 года она была исполнена известной певицей мюзик-холла Флорри Форде, что поспособствовало всемирной популярности композиции[85]. Ещё одной широко распространённой маршевой песней, поддерживавшей высокий моральный дух британцев, стала «Спрячь свои проблемы в свой старый вещмешок»[86].

Военные поэты

Серьёзный общественный резонанс вызывало творчество военных поэтов, писавших о собственном военном опыте. Некоторые из них погибли во время службы (наиболее яркими представителями этой группы были Руперт Брук, Айзек Розеберг и Уилфред Оуэн), но некоторым (например, Зигфрид Сассун) удалось выжить. Основные поэтические темы включали в себя солдатскую юность и наивность, а также достойное поведение, с которым они боролись и умирали. Наглядным образцом может служить строка «Они пали лицом к врагу» из «Оды поминовения» поэмы Лоуренса Биньона «Павшим», впервые опубликованной в The Times в сентябре 1914 года. Поэтессы военного периода, такие как Вера Бриттейн, творившие в тылу, в своих произведениях оплакивали потерю братьев и возлюбленных, сражавшихся на фронте[87].

Уровень потребления

В рамках первоначальной политики «бизнес — как обычно», правительство не хотело контролировать торговлю продуктами питания. Оно сопротивлялось попыткам установить минимальные цены на изделия из злаков, но было вынуждено ввести контроль над важными статьями импорта продовольствия (сахар, мясо и различные виды зерна). Когда контроль был всё же введён, он носил ограниченный характер. В 1916 году стало незаконным заказывать более двух блюд на ланч в местах общественного питания и более трёх — на ужин; вводились штрафы для тех, кто кормил голубей или бездомных животных[33].

В 1916 году Германская империя развернула неограниченную подводную войну, топя корабли союзников, а позже и корабли нейтральных государств, перевозившие продовольствие. Тем самым была предпринята попытка организовать на территории Британии голод. Одним из ответов на такую угрозу стало введение в феврале 1917 года системы добровольного нормирования продуктов питания[33], поддержанной лично королём и королевой[88]. С сентября производство хлеба было субсидировано. По инициативе местных властей, в период с декабря 1917 по февраль 1918 года, в разных районах страны был введён режим принудительного нормирования[33], поскольку к этому моменту запасов пшеницы на элеваторах страны хватало только на шесть недель. Некоторые исследователи полагают, что эти мероприятия, в целом, благоприятно сказались на здоровье нации[33], поскольку они регулировали потребление необходимых продуктов. С 15 июля 1918 года в обиходе появились продовольственные книжки на масло, маргарин, сало, мясо и сахар.

За время войны среднее энергетическая ценность потребляемой пищи в калориях уменьшилось только на три процента, но потребление белка сократилось на шесть процентов[33].

Промышленность

Общий объём производства в Великобритании за время войны снизился на 10 %, однако в некоторых отраслях промышленности, к примеру, в сталелитейной, отмечался рост[7]. Хотя в определённый период страна столкнулась с дефицитом артиллерийских снарядов, это было связано с большим объёмом правительственного заказа в начальный военный период, который не учитывал имевшиеся производственные мощности, а не с неэффективным производством[7]. В 1915 году вновь созданное министерство вооружений занялось контролем производства боеприпасов, в чём и преуспело. В апреле 1915 года около 2 миллионов снарядов отправилось во Францию, к концу войны эта цифра возросла до 187 миллионов[2]. Годовой довоенный объём производства лёгких боеприпасов к 1918 году производился за четыре дня. В 1914 году в авиастроительной области было задействовано 60 000 мужчин и женщин, к 1918 году в этой области трудилось более 347 000 человек[7].

В декабре 1917 года в военном кабинете был сформирован комитет по трудовым ресурсам. Бельгийские беженцы смогли устроиться на работу, хотя порой к ним относились негативно, поскольку они занимали британские рабочие места. Подобное отношение было и к ирландцам, освобождённым от воинской повинности[89]. Будучи недовольными заменой квалифицированной рабочей силы неквалифицированной, вызванной привлечением внешних групп в состав работоспособного населения, кое-где рабочие пытались организовывать забастовки. Добровольные соглашения, заключённые с профсоюзами на ранних этапах войны, в дальнейшем вылились в закон о военных вооружениях июня 1915 года, наложили ограничения на скорость перехода рабочих с одной работы на другую[90].

Изменения в обществе

В ходе войны в стране неоднократно отмечалась существенная нехватка трудоспособных мужчин, вследствие чего традиционные мужские функции легли на плечи женщин. В первую очередь, это касалось оружейной отрасли промышленности, хотя это стало заметно ближе к концу войны, поскольку работодатели всегда предпочитали безработных мужчин[8]. Профсоюзы оружейных фабрик также поначалу препятствовали трудоустройству женщин. Множество женщин поступило на государственную службу Его Величества, где заняли должности мужчин, позволив последним уйти на фронт. Количество женщин задействованных в госаппарате выросло с 33 000 в 1911 году до 102 000 к 1921 году[91]. Общее увеличение числа трудоустроенных женщин в военное время составило 1,4 миллиона человек — с 5,9 до 7,3 миллиона[8]. Членский состав женских профсоюзов вырос на 160 % — с 357 000 человек в 1914 до более миллиона в 1918 году[91]. По окончании войны многие женщины были вынуждены уволиться, чтобы освободить свои рабочие места мужчинам, возвращавшимся с фронта. Трудовые соглашения между женскими профсоюзами и работодателями определяли срок их действия «на время войны»[91].

На начальных этапах Первой мировой британское правительство поручало женщинам задачи, служившие продолжением их традиционных ролей, к примеру, в организации помощи бельгийским беженцам или в способствовании проведению вербовки мужчин в армию. С этой миссией справлялся так называемый Орден Белого пера (белое перо, в знак трусости, выдавалось мужчинам, которые не пошли в армию), и организовывавшие продуктовые посылки мужчинам на фронте. В феврале 1916 года появились первые инициативные группы, вовлекавшие женщин в сельскохозяйственные работы. А в марте 1917 года была создана Женская земледельческая армия, специализировавшаяся на этом роде деятельности. Однако её члены получали меньшее жалование, чем их коллеги-мужчины. По подсчётам министерства торговли, к 1918 году в сельском хозяйстве страны было задействовано 148 000 женщин, хотя бытовала и цифра в приблизительно 260 000 человек[8].

Война расколола британское движение суфражисток. Основная масса приверженцев движения, в виде Женского социалистического и политического союза, во главе с Эммелин Панкхёрст и её дочерью Кристабель, поддерживали правительственную линию, проводили манифестации за права женщин служить своему отечеству наравне с мужчинами[8]. Более радикальное крыло движения, Женская суфражистская федерация, под предводительством другой дочери Эммелин — Сильвии Панкхёрст — дистанцировалось от остальных, выражало своё неприятие войны, некоторые члены организации укрывали у себя лиц, уклонявшихся от призыва.

Женщинам было разрешено служить в вооружённых силах страны[8], и к концу войны около 80 000 женщин служили в британской армии, на должностях, не связанных напрямую с боевыми действиями, такими, как медсёстры и повара[92].

По окончании войны миллионы демобилизованных солдат, возвращавшихся на родину, всё ещё не обладали правом голоса[14]. Такое положение вещей ставило политическую элиту в затруднительное положение, ведь люди, сражавшиеся за сохранение существовавшей демократической государственной системы, не могли голосовать на выборах. Закон о народном представительстве, подписанный королём в феврале 1918 года, был призван решить эту проблему, предоставив избирательное право всем взрослым мужчинам — главам семейств старше 21 года[14]. Закон также наделял правом голоса женщин старше 30 лет, проходивших по минимальному имущественному цензу. Эта акция преподносилась как признание вклада женщин-работниц оборонных предприятий[14]. Позднее, в том же году, вышел закон о женском парламентском цензе, позволявший женщинам старше 30 лет становиться членами британского парламента.

Подводя итог, можно сказать, что в ходе войны и после её окончания были ликвидированы некоторые социальные барьеры, сформированные во время Викторианской и Эдвардианской эпох[2].

Потери

В послевоенной публикации военного министерства «Statistics of the Military Effort of the British Empire During the Great War 1914—1920», изданной в марте 1922 года, официально числится погибшим 908 371 солдат. Этот отчёт не делил жертвы войны на более подробные категории и охватывал как погибших в ходе боевых действий, так и умерших от ран либо в плену, а также пропавших без вести. В то же время, в книге приведены сведения по основным колониям и доминионам Британской империи. Так, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии потеряло в ходе войны 704 121 человека, Британская Индия — 64 449 человек, Канада — 56 639 человек, Австралия — 59 330 человек, Новая Зеландия — 16 711 человек и, наконец, Южно-Африканский Союз — 7121 человека[9]. Потери Королевского военно-морского флота (включая Королевскую военно-морскую авиационную службу, числившуюся в составе флота до 31 марта 1918 года) также вынесены особо и составляют 32 287 человек погибшими и пропавшими без вести. Торговый флот потерял 14 661 человека. Цифры по Королевскому лётному корпусу и наследовавшим ему Королевским ВВС — в отчёте не приведены вовсе[9].

Следующая заметная публикация вышла в 1931 году и называлась «Casualties and Medical Statistics of the Great War», являясь последним томом серии «Medical History of the War». В книге жертвы армии Британской империи в Первой мировой подразделены по причинам смерти[10]. В итоге, всеобщие потери в период с 1914 по 1918 годы составляли 876 084 человека, из которых 418 361 человек убит в бою, 167 172 умерло от ран, 113 173 человека умерло вследствие заболеваний или травм, 161 046 пропало без вести и считаются погибшими, 16 332 человека умерло в плену[10].

Показатель смертности среди гражданского населения составил 292 000 человек и включал в себя 109 000 погибших из-за нехватки продовольствия и 183 577 жертв эпидемии испанского гриппа[9]. Отчёт военного министерства 1922 года упоминал погибшими вследствие авианалётов и морского обстрела побережья 1260 человек гражданских лиц и 310 человек военнослужащих Соединённого Королевства[93]. Потери в море от действий вражеских подводных лодок составили 908 штатских и 63 рыбака[94].

Память

В течение нескольких лет после окончания войны, в местах былых боёв, были заложены сотни воинских кладбищ и мемориалов. Для их организации, учёта и опеки ещё во время войны была учреждена Имперская комиссия по уходу за военными захоронениями. В её основе стояло межправительственное соглашение шести стран Британской империи: Великобритании, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Индии и ЮАС. Сейчас на попечении комиссии Содружества наций по уходу за военными захоронениями (современное название данной организации) находятся около 2500 кладбищ в 150 странах мира[95]. В разработке типового дизайна мемориалов комиссии приняли ведущие архитекторы того времени: Герберт Бейкер, Реджинальд Бломфельд и Эдвин Лаченс. Так появились стандартные элементы воинских кладбищ комиссии: жертвенный крест и камень поминовения. Автором первого элемента был Бломфельд, как правило, крест устанавливается на кладбищах, состоящих из 40 могил и больше. Камень поминовения является центральным объектом кладбищ от 1000 могил и больше. Он был создан по проекту Эдвина Лаченса. Ключевая деталь камня — надпись-посвящение «Их имена будут жить вечно». Она была внесена по предложению Редьярда Киплинга, потерявшего на этой войне единственного сына[96].

В Великобритании, как и во многих других странах Содружества наций, широко отмечается день подписания Компьенского перемирия, завершившего Первую мировую войну. В странах Содружества распространено сразу несколько названий этого праздника: День поминовения, День перемирия, День ветеранов, День маков. Королевский указ о проведении торжественных мероприятий в этот день был подписан Георгом V 7 ноября 1919 года[97]. Символом праздника является красный поминальный мак. Этот образ был взят из поэмы Джона Маккрея «На полях Фландрии» и ассоциируется с цветами мака, покрывавшими поля самых отчаянных сражений во Фландрии. Ярко-красный цвет праздничной символики связывается с пролитой кровью жертв войны. Существует традиция ношения бутоньерок в виде красных маков, на лацкане, в петлице пиджака или другой верхней одежды. Ей следуют как рядовые граждане, так и королевская семья, представители политической элиты страны и общественные деятели. Символами мака в эти дни украшаются общественный и личный транспорт, газеты.

Формально считается, что боевые действия были завершены в 11 часов утра одиннадцатого дня одиннадцатого месяца, то есть 11 ноября. В это время по всей территории Соединённого Королевства воцаряется минута молчания. Хотя основные мероприятия проходят в ближайшее к этому дню поминальное воскресенье. Они включают в себя церемонии возложения маковых венков к многочисленным памятникам и мемориалам, связанным с войной. Главная церемония проходит в центре Лондона, в Уайтхолле. В ней участвуют первые лица государства, лидеры основных политических партий, представители духовенства основных британских конфессий, высшие чины всех родов войск, представителей торгового флота, береговой охраны и других служб. Члены королевской семьи шествуют мимо Форин-офиса к кенотафу. После чего все присутствующие дожидаются, когда Биг-Бен пробьёт 11 часов утра, затем следует пушечный выстрел Королевской конной артиллерии и наступает двухминутная тишина. По окончании минуты молчания, под звуки горнов, королева и старшие члены королевской семьи возлагают венки к подножью кенотафа, за ними следуют остальные участники процессии. Торжественная часть завершается всеобщим исполнением государственного гимна.

До 2008 года включительно в столичной церемонии принимали участие последние британские ветераны Первой мировой войны: Билл Стоун, Генри Эллингем и Гарри Пэтч. Они были представителями разных родов войск. Стоун служил во флоте, Эллингем был авиатором, а Пэтч — пехотинцем. Все трое скончались в 2009 году.

Последствия

Война нанесла экономике Великобритании тяжёлый ущерб. Из крупнейшего в мире иностранного инвестора она превратилась в одного из самых больших должников, выплаты по процентам составляли до 40 % государственных расходов. Уровень инфляции увеличился более чем в два раза за период с 1914 года до 1920 года (когда инфляция достигла своего пика)[98]. Покупательская способность фунта стерлинга упала на 61,2 %. Немецкие репарации, поступавшие в виде бесплатного каменного угля, привели к кризису собственной угольной промышленности и стали одной из причин всеобщей забастовки 1926 года[99]. Заграничные частные капиталовложения в ходе войны были проданы, принеся 550 миллионов фунтов прибыли. С другой стороны, объём новых инвестиций за этот период составил 250 миллионов фунтов. Таким образом, объём финансовых вложений во время войны уменьшился на 300 миллионов фунтов[100]. Материальные потери были относительно небольшие: наиболее существенной утратой стали 40 % британского торгового флота, потопленного немецкими подводными лодками в военное время. Число кораблей было почти полностью восстановлено к 1918 году, а полностью — по окончании войны[101]. Формулируя вывод об экономическом ущербе, военный историк Коррелли Барнетт отмечал, что «объективная истина заключается в том, что Великая война не нанесла критического экономического урона Британии…», война лишь «психологически искалечила британцев»[102].

Перенесённые потери и потрясения нанесли британскому обществу глубокие психологические шрамы. Оптимизм 1900-х исчез полностью, молодёжь, прошедшая через поля сражений, вошла в историю как «Потерянное поколение», которое так никогда и не оправилось от пережитого. Перепись населения 1921 года проявила послевоенную демографическую ситуацию в стране. По данным переписи 19 803 022 женщинам Англии и Уэльса соответствовало только 18 082 220 мужчин. Сложившуюся разницу в 1,72 миллиона в газетах нарекли «двухмиллионный излишек»[103]. В 1921 году на 1209 женщин в возрасте от 25 до 29 лет приходилось лишь 1000 мужчин-ровесников. К 1931 году (год проведения следующей переписи населения в Соединённом Королевстве) 50 % этих женщин были по-прежнему не замужем, а 35 % так никогда и не вышли замуж[104].

Менее определенными, но всё же существенным изменением можно считать рост национального самосознания доминионов Британской империи. Такие битвы, как Галлиполийская кампания для Австралии и Новой Зеландии и сражение за хребет Вими для Канады, стали примерами для национальной гордости и, вместе с тем, определили стремление доминионов к большей самостоятельности и уменьшению зависимости от Соединённого Королевства. Эти сражения, как правило, рассматриваются национальной пропагандой как символы их могущества в ходе войны. Кроме того, война подстегнула развитие скрытого национализма в британских колониях и подмандатных территориях, где население попыталось реализовать свои стремления к самоопределению, по образцу и подобию вновь образованных стран Восточной Европы. В итоге Британия столкнулась с беспорядками в Ирландии (1919—1921), Индии (1919), Египте (1919—1923), Палестине (1920—1921) и Месопотамии (1920)[11]. Единственной территориальной потерей британской короны стала Ирландия[11], где задержка ввода в действие Гомруля вкупе с Пасхальным восстанием 1916 года и неудачной попыткой проведения принудительного набора в армию спровоцировали рост сепаратистских настроений в регионе, что привело, в конечном итоге, к началу Ирландской войны за независимость в 1919 году.

По результатам войны колонии поверженных Германской и Османской империй перешли в подчинение странам Антанты по мандатам Лиги Наций. После заключения Версальского мирного договора Соединённое Королевство расширило свои владения на 4 700 000 км² и получило 13 миллионов новых подданных[105]. В итоге Великобритания получила контроль над Палестиной и Трансиорданией, Месопотамией, частями Камеруна и Того, а также Танганьикой[106]. Таким образом, Британская империя достигла предела своего территориального развития[11].

Напишите отзыв о статье "Великобритания в Первой мировой войне"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Encyclopedia of World War I / S. Tucker; P. Roberts. — 2005. — P. 504.
  2. 1 2 3 4 [www.nationalarchives.gov.uk/pathways/firstworldwar/britain/war_changing.htm The war and the changing face of British society] (англ.). The National Archives. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lJWvFN Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  3. Вадим Серов. [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_wingwords/177/%D0%91%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B5%D1%81 Словарь крылатых слов и выражений]. М.: «Локид-Пресс» (2003). Проверено 5 сентября 2011. [www.webcitation.org/67pfhVteP Архивировано из первоисточника 21 мая 2012].
  4. 1 2 3 C. Baker. Government control... — 1921. — P. 21.
  5. 1 2 3 4 5 Chris Trueman. [www.historylearningsite.co.uk/total_war.htm Total War] (англ.). History Learning Site. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lMpBmi Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  6. 1 2 3 4 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 394—395.
  7. 1 2 3 4 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 341—343.
  8. 1 2 3 4 5 6 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 455—460.
  9. 1 2 3 4 HMSO. Statistics of the Military Effort of the British Empire During the WWI. — 1922. — P. 237—362.
  10. 1 2 3 T. J. Mitchell. Casualties & Medical Statistics of the WWI. — 1997. — P. 12.
  11. 1 2 3 4 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 564.
  12. 1 2 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 38—39.
  13. 1 2 3 4 5 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 499—500.
  14. 1 2 3 4 Hugh Fraser. [www.archive.org/stream/representationof00frasrich/representationof00frasrich_djvu.txt The Representation of the People Act, 1918 with Explanatory Notes]. — London: Sweet and Maxwell Limited, 1918. — 812 p.
  15. David Boothroyd. [www.election.demon.co.uk/geresults.html General Election Results 1885–1979] (англ.). Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lNYY4R Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  16. H. Nicolson. King George V. — 1984. — P. 308.
  17. [www.royal.gov.uk/ThecurrentRoyalFamily/TheRoyalFamilyname/Overview.aspx The Royal Family name] (англ.). Official web site of the British monarchy.. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lO1pZA Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  18. H. Nicolson. King George V. — 1984. — P. 310.
  19. [www.heraldica.org/topics/britain/deprivation1917.htm Text of the Titles Deprivation Act 1917 and of the Order-in-Council of 28 March 1919 effecting the deprivation of titles.] (англ.). heraldica.org. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lOlB4e Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  20. H. Nicolson. King George V. — 1984. — P. 301.
  21. K. Rose. King George V. — 1984. — P. 210.
  22. Duke of Windsor. A King's Story. — 1999. — P. 106—107.
  23. P. Ziegler. King Edward VIII. — 1991. — P. 48—50.
  24. Duke of Windsor. A King's Story. — 1999. — P. 109.
  25. Duke of Windsor. A King's Story. — 1999. — P. 140.
  26. P. Ziegler. King Edward VIII. — 1991. — P. 111.
  27. S. Bradford. King George VI. — 1989. — P. 55—76.
  28. [collections.iwm.org.uk/server/show/ConWebDoc.994/setPaginate/No Princess Mary's Gift to the Troops, Christmas 1914] (англ.). Imperial War Museum Collections. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lPFpKA Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  29. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. xix.
  30. 1 2 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 348.
  31. [www.gazettes-online.co.uk/issues/28870/pages/6387/page.pdf Первая публикация закона о защите королевства: Основные положения] (англ.), London Gazette (14 August 1914), стр. A2. Проверено 10 августа 2011.
  32. 1 2 [www.gazettes-online.co.uk/issues/28870/pages/6388/page.pdf Первая публикация закона о защите королевства: Положения о защите портов и коммуникаций] (англ.), London Gazette (14 August 1914). Проверено 10 августа 2011.
  33. 1 2 3 4 5 6 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 380—382.
  34. 1 2 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 383.
  35. [hansard.millbanksystems.com/commons/1940/may/22/treachery-bill Treachery Bill] (англ.). Хансард — официальный отчёт о заседаниях английского парламента. Проверено 11 августа 2011.
  36. [www.nationalarchives.gov.uk/records/research-guides/army-courts-17th-20th.htm British Army: Courts Martial and Deserters, 17th-20th Centuries] (англ.). The National Archives. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lRmvFm Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  37. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 73.
  38. Panikos Panayi. [gh.oxfordjournals.org/cgi/pdf_extract/7/2/184 Anti-German Riots in London during the First World War] (англ.). Oxford Journals. Проверено 12 августа 2011. [www.webcitation.org/656lSOQKC Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  39. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 89—90.
  40. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 115—118.
  41. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 118.
  42. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 119—120.
  43. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 120—123.
  44. P. Panayi. Germans in Britain. — 1996. — P. 127—129.
  45. Liz Palika. [books.google.com/books?id=e2hPx29t_IIC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=true German Shepherd Dog: Your Happy Healthy Pet]. — Hoboken, NJ: Wiley Publishing, 2008. — P. 22. — 144 p. — ISBN 0-470-19231-3.
  46. [web.archive.org/web/20080601121843/www.germanshepherds.com/thegsd/history/ History of the Breed] (англ.). www.germanshepherds.com. Проверено 12 августа 2011.
  47. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 289.
  48. Зайончковский А. М. Первая мировая война. — 2000. — С. 8—11.
  49. The Oxford History of the British Army / D. Chandler. — 2003. — P. 211.
  50. L. Sondhaus. Naval Warfare, 1815—1914. — 2001. — P. 161.
  51. История Первой мировой войны 1914—1918 гг. / под редакцией И. И. Ростунова. — 1975. — Т. 1. — С. 130.
  52. 1 2 3 [www.royalnavy.mod.uk/history/historical-periods/1914-1939/ The First World War and the Inter-war years 1914–1939] (англ.). www.royalnavy.mod.uk. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lSxG2t Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  53. [www.royalnavy.mod.uk/history/battles/battle-of-jutland/ The Battle of Jutland 1916] (англ.). www.royalnavy.mod.uk. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656lTkkgS Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  54. Д. Киган. Первая мировая война. — 2004. — С. 345.
  55. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 254.
  56. [www.raf.mod.uk/history/historywwi.cfm History The Royal Air Force at World War I] (англ.). www.raf.mod.uk. Проверено 12 августа 2011. [www.webcitation.org/656lURgB8 Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  57. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 291—295.
  58. Д. Киган. Первая мировая война. — 2004. — С. 348—349.
  59. [www.firstworldwar.com/atoz/ukconscription.htm U.K. Military Service Act] (англ.). Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/656lVQcqP Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  60. [www.ppu.org.uk/learn/infodocs/cos/st_co_wwone2.html Conscientious Odjection in Britain during the First World War] (англ.). Peace Pledge Union. Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/656lVuVmI Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  61. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 507.
  62. A. J. P. Taylor. English History 1914–1945. — 1975. — P. 116.
  63. Encyclopedia of World War I / S. Tucker; P. Roberts. — 2005. — P. 709.
  64. Corbett Julian. [www.historyofwar.org/articles/raid_yorkshire_coast_1914.html Yorkshire Coast Raid, 15-16 December 1914] (англ.). Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656q6tMxz Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  65. R. Massie. Castles of Steel. — 2004. — P. 309—311.
  66. HMSO. Statistics of the Military Effort of the British Empire During the WWI. — 1922. — P. 677.
  67. [hansard.millbanksystems.com/commons/1915/mar/01/damage-by-german-raids#S5CV0070P0_19150301_HOC_140 Damage by German Raids] (англ.). Хансард — официальный отчёт о заседаниях английского парламента (1 March 1915). Проверено 12 августа 2011. [www.webcitation.org/656q7ZamF Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  68. [hansard.millbanksystems.com/commons/1915/jun/24/german-attacks-on-unfortified-towns#S5CV0072P0_19150624_HOC_189 German Attacks on Unfortified Towns] (англ.). Хансард — официальный отчёт о заседаниях английского парламента (24 June 1915). Проверено 12 августа 2011. [www.webcitation.org/656q82SH2 Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  69. European powers in the WWI / S. Tucker. — 1996. — P. 293—294.
  70. 1 2 3 4 5 I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 258—261.
  71. B. Powers. Strategy Without Slide-rule. — 1976. — P. 50—51.
  72. J. M. Bourne. Who's Who in WWI. — 2001. — P. 10.
  73. J. M. Bourne. Who's Who in WWI. — 2001. — P. 20.
  74. [www.nationalarchives.gov.uk/pathways/firstworldwar/spotlights/airraids.htm Air Raids] (англ.). The National Archives. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656q8Up5j Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  75. 1 2 3 4 [www.nationalarchives.gov.uk/pathways/firstworldwar/britain/espionage.htm Espionage, Propaganda and Censorship] (англ.). The National Archives. Проверено 10 августа 2011. [www.webcitation.org/656q9EtJo Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  76. The Battle of the Somme (англ.) на сайте Internet Movie Database
  77. War's Realities on the Cinema (англ.), The Times (22 August 1916), стр. 3.
  78. 1 2 3 A Call to Arms / T. Paddock. — 2004. — P. 22.
  79. [www.london-gazette.co.uk/issues/30533/pages/2212 Первая публикация объявления о награждении] (англ.), London Gazette (1 July 1919). Проверено 10 августа 2011.
  80. [www.london-gazette.co.uk/issues/30533/pages/2212 Первая публикация объявления о награждении] (англ.), London Gazette (19 February 1918). Проверено 10 августа 2011.
  81. A Call to Arms / T. Paddock. — 2004. — P. 24.
  82. A Call to Arms / T. Paddock. — 2004. — P. 18.
  83. A Call to Arms / T. Paddock. — 2004. — P. 34.
  84. [www.time.com/time/archive/preview/0,10987,761998,00.html War Weeklies], Time (25 сентября 1939). Проверено 12 июня 2009.
  85. M. Cryer. Love Me Tender. — 2008. — P. 188.
  86. J. Shepherd. Continuum Encyclopedia of Popular Music. — 2003. — P. 390.
  87. Anita Singh. [www.telegraph.co.uk/culture/film/4612365/Vera-Brittain-to-be-subject-of-film.html Vera Brittain to be Subject of Film] (англ.). The Daily Telegraph (13 February 2009). Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/656q9vsCB Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  88. D. Condell; J. Liddiard. Working for Victory?. — 1987. — P. 18.
  89. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 366.
  90. I. Beckett. The Great War. — 2007. — P. 369.
  91. 1 2 3 Joanna Bourke. [www.bbc.co.uk/history/british/britain_wwone/women_employment_01.shtml Women on the Home Front in World War One] (англ.). BBC. Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/656qBG3B0 Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  92. Joanna Bourke. [www.bbc.co.uk/history/british/britain_wwone/women_combatants_01.shtml Women and the Military during World War One] (англ.). BBC. Проверено 11 августа 2011. [www.webcitation.org/656qCQELT Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  93. M. Gilbert. Atlas of WWI. — 1994. — P. 74—78.
  94. M. Gilbert. Atlas of WWI. — 1994. — P. 78.
  95. [www.cwgc.org/content.asp?menuid=1&id=1&menuname=Who%20We%20Are&menu=main Сайт комиссии Содружества наций по уходу за военными захоронениями] (англ.). Проверено 17 августа 2011.
  96. [www.dva.gov.au/commems_oawg/OAWG/remembering_war_dead/Pages/stone%20remembrance.aspx Stone of Remembrance: Their Name Liveth Forevermore] (англ.). Australian Government Department of Veterans' Affairs. Проверено 17 августа 2011. [www.webcitation.org/656qDwHLx Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  97. [www.rsa.org.nz/remem/rsa_hist_ceremony.html The Remembrance Ceremony] (англ.). Проверено 22 августа 2011. [www.webcitation.org/656qEu9Sc Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  98. [www.parliament.uk/commons/lib/research/rp99/rp99-020.pdf Inflation value of the Pound] (англ.). House of Commons. Проверено 12 сентября 2011. [www.webcitation.org/656qFeaIy Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  99. Keith Laybourn. [books.google.com/books?id=VEu8AAAAIAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true The general strike of 1926]. — Manchester: Manchester University Press, 1993. — P. 27. — 161 p. — ISBN 0-719-03865-0.
  100. A. J. P. Taylor. English History 1914–1945. — 1975. — P. 123.
  101. A. J. P. Taylor. English History 1914–1945. — 1975. — P. 122.
  102. C. Barnett. The Collapse of British Power. — 2002. — P. 424—426.
  103. Virginia Nicholson. Singled Out: How Two Million British Women Survived Without Men After the First World War. — Oxford: Oxford University Press, 2008. — P. 22—23. — 312 p. — ISBN 0-195-37822-9.
  104. Amanda Cable. [www.dailymail.co.uk/femail/article-481882/Condemned-virgins-The-million-women-robbed-war.html Condemned to Be Virgins: The Two Million Women Robbed by the War] (англ.). Daily Mail (15 September 2007). Проверено 17 августа 2011. [www.webcitation.org/656qG7cys Архивировано из первоисточника 31 января 2012].
  105. N. Ferguson. Empire. — 2004. — P. 315.
  106. Historical Dictionary of the British Empire / J. Olson; R. Shadle. — 1996. — Vol. 1. — P. 658.

Источники

на русском языке
на английском языке
  • Charles Whiting Baker. [www.archive.org/details/governmentcontro00bakeuoft Government control and operation of industry in Great Britain and the United States during the World War]. — 1. — New York, NY: Oxford University Press, 1921. — 138 p.
  • Correlli Barnett. The Collapse of British Power. — London: Pan Macmillan, 2002. — 688 p. — ISBN 0-330-49181-4.
  • Ian Beckett. [books.google.com/books?id=CMYbKgcAW88C&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true The Great War]. — 2. — Harlow: Pearson Education, 2007. — 813 p. — ISBN 1-405-81252-4.
  • J. M. Bourne. [books.google.com/books?id=06TdWzZyH3sC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Who's Who in World War One]. — 1. — New York, NY: Routledge, 2001. — 316 p. — ISBN 0-415-14179-6.
  • Sarah Bradford. King George VI. — London: Weidenfeld & Nicolson, 1989. — 506 p. — ISBN 0-297-79667-4.
  • [books.google.com/books?id=ZOgs8WpJI9AC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true The Oxford History of the British Army] / David Chandler. — 2. — Oxford: Oxford University Press, 2003. — 485 p. — ISBN 0-192-80311-5.
  • Diana Condell; Jean Liddiard. [books.google.com/books?id=r5g9AAAAIAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Working for Victory?: Images of Women in the First World War, 1914-18]. — 1. — London: Routledge, 1987. — 201 p. — ISBN 0-710-20974-6.
  • Max Cryer. [books.google.com/books?id=EmP3hH7QS7YC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=true Love Me Tender: The Stories Behind the World's Best-loved Songs]. — London: Frances Lincoln ltd, 2008. — 192 p. — ISBN 0-711-22911-2.
  • Duke of Windsor. A King's Story: The Memoirs of the Duke of Windsor. — London: Prion Books, 1999. — 440 p. — ISBN 1-853-75303-3.
  • Hugh Fraser. [www.archive.org/stream/representationof00frasrich/representationof00frasrich_djvu.txt The Representation of the People Act, 1918 with Explanatory Notes]. — London: Sweet and Maxwell Limited, 1918. — 812 p.
  • Niall Ferguson. [www.amazon.com/Empire-Demise-British-Lessons-ebook/dp/B004ROT3TY#reader_B004ROT3TY Empire: The Rise and Demise of the British World Order and the Lessons for Global Power]. — New York, NY: Basic Books, 2004. — 351 p. — ISBN 0-465-02329-0.
  • Martin Gilbert. Atlas of World War I. — 2. — Oxford: Oxford University Press, 1994. — 164 p. — ISBN 0-195-21075-1.
  • HMSO. [www.vlib.us/wwi/resources/britishwwi.pdf Statistics of the Military Effort of the British Empire During the Great War, 1914–1920]. — 1922. — 879 p.
  • Robert K. Massie. Castles of Steel: Britain, Germany, and the Winning of the Great War at Sea. — New York, NY: Random House, 2004. — 884 p. — ISBN 0-345-40878-0.
  • Thomas Mitchell. Casualties and Medical Statistics of the Great War. — London. — Battery Press, 1997. — 382 p. — ISBN 0-898-39263-2.
  • Harold Nicolson. King George the Fifth: His Life and Reign. — London: Constable and Co., 1984. — 568 p. — ISBN 0-094-65720-3.
  • [books.google.com/books?id=L-X-XYB_ZkIC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Historical Dictionary of the British Empire] / James Stuart Olson, Robert Shadle. — Westport, CT: Greenwood Publishing Group, 1996. — Vol. 1. — 632 p. — ISBN 0-313-29366-X.
  • [books.google.com/books?id=d4zjKTmNzhMC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true A Call to Arms: Propaganda, Public Opinion, and Newspapers in the Great War] / Troy Paddock. — 1. — Westport, CT: Greenwood Publishing Group, 2004. — 212 p. — ISBN 0-275-97383-2.
  • Panikos Panayi. [books.google.com/books?id=Vsw_WrvbD_UC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Germans in Britain since 1500]. — London: Continuum International Publishing Group, 1996. — 266 p. — ISBN 1-852-85126-0.
  • Barry D. Powers. [books.google.com/books?id=36IOAAAAQAAJ&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Strategy Without Slide-rule: British Air Strategy, 1914—1939]. — London: Taylor & Francis, 1976. — 295 p. — ISBN 0-856-64219-3.
  • Kenneth Rose. King George V. — 3. — London: Weidenfeld and Nicolson, 1984. — 514 p. — ISBN 0-297-78245-2.
  • John Shepherd. [books.google.com/books?id=0tz5YpijuksC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true Continuum Encyclopedia of Popular Music of the World]. — 1. — London: Continuum International Publishing Group, 2003. — 832 p. — ISBN 0-826-46321-5.
  • Lawrence Sondhaus. [books.google.com/books?id=TKXn0IQBKCcC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=true Naval Warfare, 1815—1914]. — 1. — London: Routledge, 2001. — 263 p. — (Warfare and History). — ISBN 0-415-21478-5.
  • A. J. P. Taylor. [books.google.com/books?id=jWCfymhRpJoC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true English History 1914–1945]. — Oxford: Oxford University Press, 1975. — 708 p. — ISBN 0-198-21715-3.
  • [books.google.com/books?id=2YqjfHLyyj8C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_atb#v=onepage&q&f=true The Encyclopedia of World War I: A Political, Social, and Military History] / Spencer Tucker, Priscilla Mary Roberts. — Santa Barbara, CA: ABC-CLIO, 2005. — 1661 p. — ISBN 978-1-85109-420-2.
  • [books.google.com/books?id=EHI3PCjDtsUC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=true The European powers in the First World War: An Encyclopedia] / Spencer Tucker. — New York, NY: Routledge, 1996. — 783 p. — ISBN 0-815-30399-8.
  • Philip Ziegler. King Edward VIII: The Official biography. — London: Fontana Press, 1991. — 654 p. — ISBN 0-006-37726-2.

Отрывок, характеризующий Великобритания в Первой мировой войне

– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.