Великое княжество Рязанское

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Муромо-Рязанское княжество,
Рязанское княжество
,
Рязанское великое княжество
княжество, великое княжество

1129 — 1521




Столица Рязань,
Переяславль Рязанский
Язык(и) древнерусский
Религия Православие
Население восточные славяне, мурома, мордва, мещера
Форма правления феодальная монархия
Князь, великий князь
 - 11291143 Святослав Ярославич (перв.)
 - 15001521 Иван Иванович (посл.)
История
 -  1129 Образование удела
 -  1153 Начало независимости
 -  1521 Присоединение к Московскому княжеству
К:Появились в 1129 годуК:Исчезли в 1521 году

Ряза́нское вели́кое кня́жество — средневековое русское феодальное государство, существовавшее с XII по начало XVI века на Средней Оке. Первоначально территория княжества относилась к Черниговской земле, затем обособилась в отдельное Муромо-Рязанское княжество. С середины XII века — Рязанское княжество со столицей в Рязани. С XIV века — великое княжество.

После изгнания Ярослава Святославича из Чернигова Всеволодом Ольговичем (1127) княжество с центром в Муроме, включавшее и Рязань и в историографии обозначающееся как Муромо-Рязанское княжество, выделилось из состава Черниговского княжества под властью потомков Ярослава. Рязанское княжество возникло как удел в его составе в 1129 году. В конце 1150-х годов центр княжества переместился из Мурома в Рязань, а с начала 1160-х годов Муромское княжество вышло из-под власти рязанских князей (тем не менее, в историографии существование Муромо-Рязанского княжества иногда доводят вплоть до монгольского нашествия). После Монгольского нашествия Муромское и Рязанское княжество окончательно обособились друг от друга. Столица Рязанского княжества была перенесена в Переяславль Рязанский.





Территория

Рязанское княжество занимало территорию от Средней Оки, где располагалось сердце рязанских земель до границы залесских земель на севере, и верховий Дона и Воронежа на юге, включая таким образом в себя бассейны малых рек: Москвы, Пары, Мокши, Вёрды, Натыра, Девицы и Потудани. На западе проходила граница Черниговского княжества, а на юге находилось Дикое поле, из которого происходили постоянные набеги половцев.

К XIV веку политическая обстановка изменилась. Северо-восточные земли стали принадлежать Московскому княжеству, на западе располагалась Литва, а юг занимала Золотая Орда.

Все исторические столицы княжества располагались на Оке, выгодное положение которой позволяло вести постоянную торговлю с северными и южными землями. Помимо них, крупнейшие города и сторожевые крепости на Оке и малых реках: Коломна, Зарайск, Ожск, Ольгов, Кадом, Белгород, Ижеславль, Пронск, Елец, Донков, Тула, Дубок.

История

В составе Муромо-Рязанского княжества

Осн. статья Муромское княжество

После смерти Ярослава в Муроме последовательно княжили его сыновья Юрий, Святослав (первый рязанский князь, 1129—1143 гг.) и Ростислав. В 1152 году рязанцы участвовали в походе Ростислава с Юрием Долгоруким под Чернигов.

Муромо-Рязанское княжество

После смерти Ростислава в 1153 году старшим в роду оказался Владимир Святославич, и Никоновская летопись называет его великим рязанским князем. После смерти Владимира (1161) его потомки утвердились в Муроме, а Глеб Ростиславич и его потомки — в Рязани. При Глебе Ростиславиче рязанцы участвовали в походах Андрея Боголюбского против волжских булгар в 1172 году и под Вышгород в 1173 году. Под 1205 годом сообщается об их самостоятельном походе против половцев.

Политика владимирских князей

После смерти Андрея Боголюбского Глеб принял участие в борьбе за власть в Северо-Восточной Руси на стороне братьев своей жены, сыновей Ростислава Юрьевича, против поддержанных Святославом Черниговским младших Юрьевичей, Михаила и Всеволода. В ходе войны Глебу удалось даже разорить Владимир, но в итоге он вынужден был вернуть награбленное, проиграл битву на Колокше и попал в плен. Всеволод Юрьевич предложил ему отказаться от рязанского княжения и уйти на юг, но Глеб не согласился. Несмотря на дипломатические усилия Мстислава Храброго из смоленской ветви Рюриковичей, женатого на дочери Глеба, Глеб остался в заточении и умер (1178). Сыновья Глеба получили отцовское наследство с разрешения Всеволода.

Старший из Глебовичей, Роман, женатый на дочери Святослава Киевского, стремился увеличить рязанский домен в нарушение прав младших братьев, и в 1180 году Всеволод провёл интервенцию в Рязанское княжество и рассажал Глебовичей по уделам в соответствии с порядком старшинства. Произошёл разрыв Всеволода с его прежним покровителем Святославом Киевским, тот вторгся в княжество Всеволода, но войска встретились на водной преграде, и вскоре Святослав отступил без боя. В 1186 году Роману удалось овладеть Пронском (несмотря на то, что Всеволод в Коломне собрал войска, включая муромцев), но Всеволод вновь разорил Рязанскую землю и восстановил статус-кво. В 1184 году рязанцы участвовали в его походе против волжских булгар, в 1196 году — против Ольговичей.

В 1207 году Всеволод Чермный захватил Киев, выгнав оттуда Рюрика Ростиславича, союзника Всеволода Большое Гнездо. Всеволод заподозрил рязанских князей в тайном союзе с Ольговичами и начал сбор войск, вызвав своего старшего сына Константина с новгородцами[1] и муромцев. В качестве цели похода Всеволод назвал Чернигов. Он пришёл на берег Оки, куда вызвал к себе Романа Глебовича, Святослава Глебовича с двумя сыновьями, Ингваря и Юрия Игоревичей, захватил их и двинулся на Пронск. Михаил Всеволодович Пронский бежал к своему тестю в Чернигов. Олег Владимирович осадил в Пронске Изяслава Владимировича, победил предпринявшего из Рязани деблокирующий удар Романа Игоревича. Всеволод Большое Гнездо прекратил наступление на Рязань благодаря вмешательству епископа Арсения. В следующем 1208 году Всеволод отобрал Пронск у Олега Владимировича и передал его Давыду Муромскому, а в Рязань назначил наместником своего сына Ярослава, затем сжёг Рязань и Белгород. Михаил и Изяслав пронские вернули себе Пронск, совершили набег на окрестности Москвы, но были разбиты Юрием Всеволодовичем.

После смерти Всеволода Большое Гнездо (1212) рязанские князья были отпущены из суздальского плена. В 1217 году Глеб Владимирович вместе с братом Константином попытался овладеть всем княжеством, вступил в союз с половцами и убил на съезде в Исадах шестерых родственников, но вскоре вынужден был бежать с степь. Отсутствовавший на съезде Ингварь Игоревич в 1219 году овладел всем Рязанским княжеством при участии владимирских войск.[2] Впоследствии рязанские князья действовали в союзе с владимирскими (поход на мордву в 1232 году).

Монгольское нашествие

По смерти Ингваря в 1235 году престол занял его младший брат Юрий. При нём Рязанское княжество достигало больших размеров, по среднему течению реки Оки с её притоками, и имело ряд крупных городов (Старая Рязань, Переяславль Рязанский, Пронск, Белгород, Ростиславль, Ижеславль, Дубок, Перевитск, Коломна и др.).

В декабре 1237 года Рязанское княжество стало первой жертвой монгольского нашествия на Русь. Юрий Игоревич с частью сил остался защищать Рязань, но на шестой день осады был убит, а город взят татарами и разорён до основания вместе с некоторыми соседними городами. Также погибли сын Юрия Фёдор с женой Евпраксией и сыном Иваном[3] (по другой версии[4], погибло ещё несколько муромо-рязанских князей), племянник Олег попал в плен к монголам, из которого был отпущен лишь в 1252 году. Другая часть сил под руководством племянника Юрия Романа отступила на соединение с войсками Юрия Всеволодовича и вместе с ними потерпела поражение в битве под Коломной в первых числах января 1238 года. Затем потерпел поражение отряд рязанского боярина Евпатия Коловрата, вернувшегося из Чернигова на пепелище Рязани и догнавший монголов в Суздальской земле.

Отношения с Москвой и потеря независимости

С самого начала XIV века рязанские князья вступили в борьбу с московскими, потеряли Коломну, и вследствие своего взаимного соперничества, особенно борьбы Пронска с Рязанью, подпали под сильное влияние Москвы.

С вступлением на великокняжеский стол Олега Ивановича (13501402) началась эпоха наибольшего могущества Рязанского княжества. Неблагоприятные исторические условия помешали Олегу создать из Рязани особый центр, около которого могла бы собраться Северо-Восточная Русь.

История Рязанского княжества при преемниках Олега Ивановича представляет собой постепенный переход от самостоятельности к окончательному захвату Москвой. Уже сын Олега, Фёдор († 1427), был вполне подчинён московскому князю. За ним следовал его сын Иван, впервые упоминаемый в летописи 1430 года, когда он, пытаясь избавиться от власти Орды вступил в союз с Витовтом, обязавшись ему «служить верно», «без воли его никому не пособлять, ни с кем не доканчивать». Вскоре этот союз он заменил союзом с московским князем, которому помогал в борьбе его с Юрием Дмитриевичем. После поражения Василия соединился с Юрием, но через семь лет снова был в союзе с московским князем, хотя не прерывал сношений и с литовским. При нём татары несколько раз опустошали Рязанское княжество. Перед смертью (1456) Иван Фёдорович поручил своё княжение и сына московскому князю, который после восьмилетнего управления Рязанью через своих наместников возвратил её Василию Ивановичу, княжившему до 1483 года в полном согласии с соседями и с Москвой, чему очень много способствовала мать его, княгиня Анна Васильевна, любимая сестра Ивана III.

После него правили Иван Васильевич († 1500) и Иван Иванович. Последний владел уже незначительной частью Рязанской земли, так как ещё в 1503 году его дядя Фёдор завещал свой удел Ивану III. Заподозренный в сношениях с крымцами, Иван Иванович был вызван московским великим князем в Москву и там заключён под стражу (1520). В следующем году, во время нашествия на Москву крымцев, ему удалось бежать из Москвы; не принятый в Переяславле, он ушёл в Литву и получил от Сигизмунда I в пожизненное владение местечко Стоклишки в Ковенском повете, где и умер в 1534 году.

С пленением Ивана Ивановича прекратилось существование Рязанского княжества; оно стало областью Москвы, управляемой её наместниками. Из позднейших событий в Рязанской области можно указать только на разорение её татарами (1521, 1541, 1564 и 1594 годах) и на участие рязанцев в эпоху Смутного времени в защите и освобождении Москвы от поляков.

Боярские фамилии Рязанского княжества

Фамилии Рязанских епископов

См.также

Напишите отзыв о статье "Великое княжество Рязанское"

Примечания

  1. По датировке [www.krotov.info/acts/12/pvl/novg05.htm Новгородской летописи] февраль-март 1210 года; отправной точкой для похода новгородцев с Константином на Рязань был захват Всеволодом Чермным Киева в 1207 году, следствием — склонение его к миру со Всеволодом Большое Гнездо в 1210 году.
  2. По версии ЭСБЕ.
  3. по версии «Повести о разорении Рязани Батыем»
  4. Л.Войтович [litopys.org.ua/dynasty/dyn28.htm КНЯЗІВСЬКІ ДИНАСТІЇ СХІДНОЇ ЄВРОПИ]

Литература

Ссылки

  • Шебанин Г. А. [www.history-ryazan.ru/node/10452 Историческая география западной части Рязанского княжества XII-начала XVI в.] // Великое княжество Рязанское: историко-археологические исследования и материалы. — М.: Памятники исторической мысли, 2005. — С. 458-480.
Предшественник:
Киевская Русь
Государственные образования
Рязанского края

11291521
Преемник:
Рязанский уезд

Отрывок, характеризующий Великое княжество Рязанское

Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.