Великое княжество Тверское

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Великое княжество Тверское

1247 год — 1485 год



Герб
Столица Тверь
Язык(и) древнерусский язык
Религия православие
Денежная единица монеты собственной чеканки [1]
Форма правления Монархия
князь, великий князь
История
 - 1247 Княжество
 - 1382 Великое княжество
 - 1485 Потеря независимости
К:Появились в 1247 годуК:Исчезли в 1485 году

Тверско́е кня́жество — удельное (позже — великое) княжество Северо-Восточной Руси со столицей в Твери. Существовало с 1247 по 1485 год.





Территория

Княжество находилось на волжском торговом пути, связывающем Каспий с Балтикой. Примечательно, что в начале XI века муромский князь Глеб Владимирович, спеша к своему больному отцу в Киев, в 1015 году, предпочёл путь не прямой (через земли свободолюбивых вятичей), а окольный, но пролегающий по людной местности — вверх по реке Волге до реки Тьмы и оттуда на юг через Смоленск.

С севера к княжеству примыкали земли Великого Новгорода с городом Торжок и Бежецкая пятина, которые не раз захватывались тверичами; с запада — Смоленское княжество (город Ржев принадлежал Твери недолго); с юга и востока — владения Переяславля, Москвы и Ростова. Приблизительно Тверское княжество занимало площадь в 300 вёрст длиной и от 60 до 100 вёрст шириной, всего около 25 тысяч кв. вёрст.

Кроме Твери, в пределах княжества было много городов; из них более значительные, имевшие своих удельных князей, — Кашин, Зубцов, Кснятин, Микулин, Телятьев городок, Холм, Дорогобуж, Чернятин, Белый Городок и Клин. Кашин был самым сильным уделом, иногда спорившим из-за первенства с самою Тверью; князья Холмские и Микулинские также имели значение, но далеко не такое, как Кашинские, вследствие чего наравне с остальными носили название «меньшая, молодшая братия».

Обособление и возвышение княжества

В XII и в начале XIII века Тверь (первое упоминание под 1135 годом) входила в состав Переяславль-Залесского княжества. Предположительно, обособление княжества произошло после убийства в Орде великого князя Ярослава II Всеволодовича (1246), когда его преемник великий князь Святослав Всеволодович передал Тверь сыну покойного Ярославу Ярославичу (1230—1272).

Ярослав Тверской принял активное участие в борьбе своих старших братьев за владимирский престол, Александра Невского и Андрея Суздальского, окончившейся неудачею последнего, союзника Ярослава, что особенно тяжело отозвалось на семье Ярослава: при взятии татарами (союзниками Александра) г. Переяславля была убита его жена, а сыновья взяты в плен. Затем Ярослав некоторое время княжил в Пскове (1254) и Новгороде (1255). После смерти Александра Невского он является соперником брата своего Андрея, едет в Орду, где и получает ярлык на великое княжение (1263), но неизвестно почему правом этим пользуется только после смерти Андрея (1264). В качестве великого князя Владимирского он именуется отечественной историографией как Ярослав III Ярославич. Ярослав Ярославич продолжает политику Александра Невского в отношении Ливонского Ордена, послав войска на помощь Новгороду, что привело к Раковорской битве и дальнейшему фактическому замирению с ним на 30 лет. Он вел с переменным успехом борьбу с новгородцами из-за княжения в Великом Новгороде: в 1270 году новгородцы приняли Ярослава, но выговорили, чтобы он правил ими «на всей воле их». Являлся первым Великим князем, управлявшим великим княжением из своего удела.

Одновременно с учреждением Тверского княжества в Твери была основана вторая, наряду с Ростовской, епископская кафедра Суздальской Руси[2]. При сыне Ярослава Святославе (1271—1282 или 1286, точно неизвестно) Тверское княжество пользовалось спокойствием и мало участвовало в княжеских междоусобицах. После смерти Святослава (1282 или 1286 год) княжил его брат Михаил (по 1318 год).

Вначале Михаил с успехом отражал набеги литовцев; затем, не желая подчиняться великому князю Дмитрию Александровичу, он отбил опустошительный набег последнего в союзе с татарами. В 1293 году в Тверь из Орды приходил татарский царевич Тахтамер, который «многу тяготу учинил людям». В том же году Михаил стал союзником ростовско-ярославских князей, на которых опирался Андрей Александрович в своей борьбе против старшего брата Дмитрия. Затем Михаил Ярославич в союзе с Москвой и Переяславлем противостоял Андрею. Вследствие женитьбы Михаила на дочери ростовского князя Дмитрия, Анне (впоследствии св. Анны Кашинской), Кашинский удел был присоединен к Твери.

В 1295 году Тверью с Новгородом был заключён оборонительный союз «или от татарина, или от кого-нибудь другого» — это было первой попыткой русского князя дать отпор татарам.

История (XIV век)

Борьба с Москвой

После смерти великого князя Андрея Александровича (1304) развернулась борьба между Михаилом Ярославичем Тверским, получившим ярлык на великое княжение владимирское, и Юрием Даниловичем Московским. Борьба происходила за уделы (Переславль-Залесский 1305, Кострома 1305, 1317, Городец и Нижний Новгород 1311—1312), за влияние в Новгороде (Михаил организовывал продовольственную блокаду в Торжке в 1312, а также предпринял безрезультатный поход на сам Новгород в 1314), за союз с церковью (по смерти митрополита Максима в 1305 году митрополитом стал галицкий иерарх Пётр, а не тверской — Геронтий). Михаил дважды ходил на Москву (1305 и 1308), но не смог её взять. Единожды тверичи разбили москвичей и татар (1317, Бортеневская битва) и единожды стояли с ними по двум берегам Волги (под Костромой, 1317). Единожды тверичи разбили новгородцев (под Торжком, 1314) и дважды стояли с ними по двум берегам Волги (под Тверью, 1314, 1317). В 1318 г. воспользовавшись смертью в тверском плену своей жены Агафьи (Кончаки), сестры хана Узбека - Юрий Даниилович явился к хану в орду и обвинил Михаила в её смерти. Вызванный в орду Михаил после мучительных пыток был убит людьми Юрия Данииловича и татарами. Мёртвое тело князя Михаила, стало предметом политического торга, со стороны Юрия и было выдано для захоронения родственникам, лишь через год - когда наследники покойного пошли на уступки

В 1319 г. земли Тверского княжества по завещанию Михаила были разделены между его четырьмя сыновьями. В Твери сел старший сын, Дмитрий Грозные Очи, Александр стал князем Холмским и Микулинским, Константин — князем Дорогобужским, а младший сын Василий I получил Кашин.

Когда Юрий Данилович Московский стал великим князем (1319), он собрал с Тверского княжества дань для хана (2000 гривен), но не отправил её в Орду. Сын Михаила, Дмитрий Грозные Очи, обратился к хану с жалобой на Юрия в утаивании дани и получил ярлык (1322). Спустя 3 года убил Юрия перед ханом, за что спустя год сам был казнен в Орде (1326), а великое княжение владимирское передано его брату Александру II Михайловичу, который тогда же заключил договор с Новгородом.

Тверское восстание

Спустя два года в Твери вспыхнуло восстание против находившегося там двоюродного брата хана Узбека, Чолхана. Его люди были перебиты, а сам он был сожжён в княжеском дворце, который захватил. События 1327 года нашли отражение в Тверском сборнике, Рогожском летописце, а также в устном народном творчестве («Песня о Щелкане Дудентьевиче»). Последовал карательный поход 50-тысячного ордынского войска при поддержке московских и суздальских отрядов. Тверь была разгромлена, Александр Михайлович бежал во Псков и был принят там на княжение (c 1327 по 1337 г.), во Владимире вокняжился Александр Васильевич Суздальский, в Новгороде — Иван Данилович Московский (также в 1328 г. получивший ярлык на великое княжение), а в Твери — Константин Михайлович, женатый на дочери Юрия Московского Софье.

Позже, когда Александр вернулся в Тверь (в 1337 г. Константин мирно уступил престол старшему брату и удалился в свой Дорогобуж), он был оклеветан Иваном I Калитой и погиб в Орде вместе с сыном Фёдором (1339), Константин снова стал тверским князем, где правил до своей смерти в 1345г. При нём в Москву был вывезен колокол с тверского Спасо-Преображенского собора, а Александровичи получили отцовский удел в западной части княжества: ВсеволодХолм, МихаилМикулин, младшие их братья, Владимир и Андрей, получили впоследствии Зубцовскую волость (до 1366 г.).

Междоусобицы

В 1345 году возник конфликт между Константином Тверским и его племянником Всеволодом Холмским, Всеволод бежал в Москву, затем оба поехали в Орду, где Константин умер до ханского суда. Дорогобужские владения Константина достались его сыновьям, Еремею (ум.1372) и Семёну (ум.1364).Тверское княжение по старому порядку наследования должно было достаться младшему из Михайловичей — Василию Кашинскому, тот взял дань с Холмского княжества и поехал с ней за ярлыком, но Всеволод, следовавший навстречу с ярлыком и ханским послом, отнял собранную дань. Всеволод был поддержан Семёном Гордым, женившемся на Марии Александровне (1346), и в 1347 году был утверждён ханом на тверском княжении. Однако вскоре Василий и Всеволод помирились при посредничестве тверского епископа Фёдора, и Всеволод в 1348 г. отдал Василию княжение. Утвердившись в Твери, Василий Михайлович передал Кашин своему старшему сыну, Василию (правил 1348-1362г.) В 1349 году Михаил Васильевич Кашинский женился на дочери Семёна Гордого, а Ольгерд Гедиминович — на Ульяне Александровне. В 1351 году Орда окончательно признала тверское княжение за Василием. В 1356 году возник новый конфликт, когда Всеволод попытался получить ярлык в Орде, но был захвачен и выдан Василию, в 1357 году их мирил во Владимире митрополит Алексий, а в 1358 году Всеволод бежал в Литву и вернулся с литовско-русским митрополитом Романом.

Уже в 1362 году, ещё при жизни Всеволода Александровича, Василий Михайлович Тверской осаждал Михаила Александровича в Микулине. В том же 1362 году умер старший сын тверского князя, Василий Васильевич Кашинский. Ему наследовал брат Михаил (ум.1373 г.) В 1364 году от чумы умерли Всеволод Александрович Холмский и Семён Константинович Дорогобужский, завещавший свой удел Белый Городок Михаилу Александровичу Микулинскому, что вызвало недовольство Еремея Константиновича ,а также Василия Михайловича Тверского. Митрополит Алексий поручил разобрать дело тверскому владыке Василию, и тот решил дело в пользу Михаила Микулинского, за что был вызван в Москву и претерпел там протор велик. Василий и Еремей повели наступление на Микулин, но Михаил вернулся от Ольгерда с литовской помощью, захватил в Твери жён Василия Михайловича и Еремея Константиновича, многих из их бояр, подошёл к Кашину. Затем Михаил был вызван в Москву и схвачен там, но отпущен при появлении в Москве ордынских послов. В 1368 году умер Василий Михайлович, и Михаил Александрович по праву старшинства стал тверским князем не только фактически, но и юридически, что сразу же вызвало новый конфликт с Москвой. Холмским же княжеством с 1364 г. владели племянники Михаила, братья Всеволодовичи, Юрий (ум.1408) и Иван (ум.1402).

В 1368 и 1370 годах Дмитрий Московский дважды посылал рать на Тверь, и дважды это приводило к осаде Москвы литовцами. Затем Михаил получил ярлык на великое княжение в Орде (1371), но Дмитрий не подчинился и вновь выступил против него. Ольгерд вновь вторгся в Московское княжество, но потерял сторожевой полк и заключил мир с Дмитрием, а Владимир Андреевич Серпуховской женился на Елене Ольгердовне (1372). В 1372 г. умер Еремей Константинович Дорогобужский, оставив свою часть княжества сыновьям Дмитрию (ум.1407) и Ивану (ум.1406). В 1373 г умершему в Кашине Михаилу Васильевичу наследовал его сын Василий II. В 1374 году в Тверь перебежали недовольные политикой Дмитрия московские бояре, Михаил Александрович вновь получил ярлык и попытался утвердить свою власть в Торжке и Угличе, но Тверь была осаждена огромным войском Дмитрия Московского и его союзников, в число которых вошли и ранее зависимые от Литвы смоленский и брянский князья. Михаил вынужден был признать себя «младшим братом» Дмитрия и оформить с ним антиордынский союз (1375). В битве на Куликовом поле (1380) участвовали наряду с отрядами русских княжеств и дружины кашинского и холмского князей.

В 1382 году после смерти князя Василия Михайловича, Кашин был снова присоединен к Твери и Михаил получил от хана Тохтамыша ярлык на великое княжество Тверское. Одновременно великое княжество Владимирское, от которого Тверь таким образом добилась независимости, стало окончательной собственностью московских князей[3]. В Кашине сел сначала сын тверского князя, Александр «Ордынец». В 1389 г. он погиб в бою, сражаясь в составе ордынских войск. С 1389 по 1395 г. в Кашине сидел другой сын Михаила Тверского, Борис. А после его смерти в Кашине одновременно были посажены Василий Михайлович (брат Бориса) и Иван (сын Бориса).

История (XV век)

Последние годы княжения Михаила были мирны, и страна сильно поднялась экономически. Великий князь Тверской Михаил Александрович скончался в 1399 году в возрасте 66 лет. Михаил завещал великое княжение не только сыну Ивану (1399—1425), но и его детям Александру и Ивану, тем самым отказавшись от старого порядка наследования[4]. Младший сын Михаила, Фёдор, получил в удел Микулин. В 1402 г. Иван Всеволодович Холмский умер, завещав перед тем свою половину княжества Твери. Половину Холмского княжества, а также Старицу в удел получил сын тверского князя, Александр Иванович. Иван Михайлович проводил последовательную политику централизации в Тверском княжестве. Москва, занятая борьбой с Литвой и татарами, не вмешивалась в тверские дела. Иван Михайлович отвечал тем же: в 1408 году во время нашествия Едигея он не подчинился его приказу «быть на Москву» с артиллерией.

Тверской край за этот период посетило много бедствий: в 1413 году выгорела Тверь, в 1417, 1422 и 1423 годах был голод.

Ивану наследовал его сын Александр, скоро умерший от «мора»; та же участь постигла и старшего его сына, Юрия. Тверской великокняжеский стол занял брат Юрия, Борис Александрович (1425—1461). Благодаря союзу с литовским князем Витовтом и с Москвой он поднял значение Твери до прежнего уровня, так что после его смерти никто не дерзнул оспаривать право на княжение у его 8-летнего сына Михаила Борисовича (1461—1485).

Михаил не раз помогал московскому князю Ивану III в его борьбе с Новгородом (в 1471 и 1477 годах) и против татар (1480). Это не помешало Ивану, окончательно покорившему Новгород и Ярославское княжество, нанести удар по самостоятельности своего союзника, причём он воспользовался недовольством тверских удельных князей и бояр и переманил их на свою сторону. Михаил заключил союз с польским королём Казимиром; это привело к открытому разрыву между Москвою и Тверью, Тверь была взята войсками Ивана (12 сентября 1485 года); Михаил бежал в Литву, и Тверское княжество утратило навсегда свою самостоятельность. Иван отдал Тверское княжество в удел своему сыну (и внуку Бориса Александровича тверского по матери) Ивану Ивановичу (1485—1490), после смерти которого в ней были посажены наместники.

В 1491—1492 годах тверские земли переписаны «по-московски на сохи», чем и завершилось окончательное присоединение их к Москве.

При Иване IV Грозном в селе Кушалино проживал и носил титул великого князя Тверского, в реальности подчиняясь московскому царю, крещеный касимовский хан Симеон Бекбулатович; этот титул он сохранял до 1585 года.

Население

Тверское княжество было довольно густо заселено: во времена своего могущества оно (по свидетельству иностранцев) могло выставить до 40 тыс. дворян, а простолюдинов вдвое и втрое более, следовательно, всего до 160 тысяч человек; отсюда можно заключить, что общее число жителей княжества равнялось 700—800 тысяч, или около 26 жителей на 1 кв. км.

Экономика

Тверское княжество было краем, где процветали ремесла и торговля; г. Тверь был меновым центром для товаров, шедших с запада и востока; в «песне о Щелкани» (XIV век) Тверь называется «богатою». Тверской купец Афанасий Никитин в XV веке ездил по торговым делам в Индию. Большим влиянием пользовалось духовенство.

Управление

Князь заведовал управлением, судом, военными делами и финансами (чеканили монеты: серебряные — «гривны» и медные — «пулы»). Княжеская дружина разделялась на старшую (бояре) и младшую (слуги и дворяне). Все остальное население носило название людей «земских», «простых», «чёрных», «тяглых» и т. п. Городское «тяглое» население разделялось на сотни, управляемые «соцкими», подчиненными «тысяцким»; о вечевом устройстве есть некоторые намеки в летописях («на вече» было решено перебить татар Чолхана); уезды разделялись на волости, станы и околицы. Земля принадлежала князю, духовенству и дружине.

Поселяне, обрабатывавшие землю, находились, смотря по условию, в большей или меньшей зависимости от землевладельца. Большинство крестьян в определённые сроки (Юрьев день) могло переходить от одного владельца к другому, из одного княжества в другое; но были и несвободные люди, число которых с течением времени увеличивалось, особенно на землях князя, некоторым землевладельцам князья давали право не отпускать крестьян и право суда над живущими на их землях, кроме «душегубства и разбоя».

Доходы князя (помимо личных) состояли из прямых налогов («дани») и косвенных («яма», «корма», «тамги», «мыта»). Некоторым землевладельцам, особенно монастырям, князья жаловали грамоты, освобождавшие поселенных на их землях людей от «дани» и других поборов в пользу князя.

См. также

Тверские князья (12471485)
Ярослав Ярославич (1247—1272)
Святослав Ярославич (1272—1282 или 1286)
Михаил Ярославич (1282 или 1286—1318)
Дмитрий Михайлович Грозные Очи (1318—1326)
Александр Михайлович (1326—1327; 1338—1339)
Михаил Александрович (1368—1399)
Иван Михайлович (1399—1425)
Александр Иванович (1425)
Юрий Александрович (1425)
Борис Александрович (1425—1461)
Михаил Борисович (1461—1485)
Всеволод Александрович (1346—1349)
Константин Михайлович (1328—1338; 1339—1345)
Василий Михайлович (1349—1368)

Напишите отзыв о статье "Великое княжество Тверское"

Примечания

  1. Гришин И.В., Храменков А.В. "Типы русских монет Великого княжества Тверского с указанием цен" (М., 2016). 72 с.
  2. Клюг Э. Княжество Тверское (1247—1485). — Тверь, 1994. с. 51
  3. БРЭ, том «Россия», стр.280
  4. Клюг Э., Княжество Тверское (1247—1485), Тверь, 1994. стр.257.

Литература

Ссылки

  • [runivers.ru/lib/detail.php?ID=483584 Борзаковский В. С. История тверского княжества на сайте «Руниверс»]
  • [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=tver_1322.jpg Великое княжество Тверское в 1322 году (карта)]
  • [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=tver_1360.jpg Великое княжество Тверское в 1360 году (карта)]
  • [www.hist-geo.net/media/blogs/blog/Encykl/1%20-%20Voyna_1368-1372_color.jpg Карта литовско-московской войны 1368—1372]


Отрывок, характеризующий Великое княжество Тверское

– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.