Великое княжество Финляндское

Великое княжество Финляндское
Suomen suuriruhtinaskunta Storfurstendömet Finland
Генерал-губернаторство Российской империи
←   ← 5 сентября 1809 — 6 декабря 1917 →
Флаг Великого княжества Финляндского Большой герб Великого княжества Финляндского
Столица	Турку (до 1812) Хельсинки (с 1812)
Крупнейшие города	Хельсинки, Турку, Выборг
Язык(и)	шведский, финский, русский
Денежная единица	российский рубль (до 1860) финляндская марка (с 1860)
Площадь	360 000 км²
Население	см. раздел ниже
Форма правления	парламентарная монархия
Династия	Романовы
Великий князь
- 1809—1825	Александр I
- 1825—1855	Николай I
- 1855—1881	Александр II
- 1881—1894	Александр III
- 1894—1917	Николай II

К:Появились в 1809 годуК:Исчезли в 1917 году

Вели́кое кня́жество Финля́ндское — территория в Северной Европе в составе Российской империи с 1809 по 1917 годы.

Княжество, занимавшее территорию современной Финляндии и части Карелии, обладало широкой внутренней и внешней автономией, граничащей с, незакреплённой юридически, личной унией (См. Дискуссия о правовом положении Великого княжества Финляндского).

В 1809—1812 годах столица княжества — город Або. 12 апреля 1812 года император Александр I объявил столицей княжества провинциальный Гельсингфорс. В составе Российской империи оба города оставались преимущественно шведоязычными. В княжестве использовался григорианский календарь, поэтому в официальных документах Российской империи, касающихся княжества, устанавливались две даты (по григорианскому и юлианскому календарям).

История

Присоединение (1808—1811)

См. также: Тильзитский мир, Русско-шведская война (1808—1809), Государственный переворот в Швеции (1809) и Фридрихсгамский мирный договор

В феврале 1808 года части русской императорской армии под командованием генерала Фёдора Буксгевдена перешли русско-шведскую границу и начали наступление на столицу княжества город Або. Лишь в марте официально была объявлена война. При этом населению раздавались прокламации, в которых содержались обещания гарантировать сохранение прежних религии, законов и привилегий. Это была известная тактика, применявшаяся при присоединении новых земель. Её целью было заключить своего рода соглашение с населением присоединяемой территории, по которому завоеватель получал верность населения, взамен подтверждая сохранение устоев.

10 (22) марта без боя был взят главный финский город Або. Через неделю, 16 (28) марта, была опубликована декларация Александра I: «Его Императорское Величество возвещает всем державам европейским, что отныне часть Финляндии, которая доселе именовалась шведскою, и которую войска российские не иначе могли занять, как выдержав разные сражения, признаётся областью, российским оружием покорённою, и присоединяется навсегда к Российской Империи».

А 20 марта (1 апреля) последовал манифест императора «О покорении шведской Финляндии и о присоединении оной навсегда к России», обращённый к населению России. В нём значилось: «Страну сию, оружием Нашим покорённую, Мы присоединяем отныне навсегда к Российской Империи, и вследствие того повелели Мы принять от обывателей её присягу на верное Престолу Нашему подданство». Манифестом было объявлено о присоединении Финляндии к России в качестве Великого княжества. Русское правительство обязывалось сохранять её прежние законы и сейм.

5 (17) июня 1808 года Александр I издал манифест «О присоединении Финляндии». Боевые действия продолжались до середины сентября, когда было заключено перемирие.

Ещё в ходе войны в конце 1808 года генерал-губернатором Финляндии был назначен Г. М. Спренгтпортен. 1 декабря был принят план учреждения в Тавастехусе, взятом в марте 1808 года, особого Комитета Главного Управления.

В феврале 1809 года последовало распоряжение российского императора о созыве сейма в городе Борго — сословного собрания представителей народов Финляндии. 16 марта Александр I лично открыл его, подписав накануне манифест о государственном устройстве Финляндии. При открытии сейма Александр I, сидя на специальном троне, произнёс на французском языке речь, в которой, между прочим, сказал: «Я обещал сохранить вашу конституцию (фр. votre constitution), ваши коренные законы; ваше собрание здесь удостоверяет исполнение моих обещаний». На другой день члены сейма принесли присягу в том, что «признают своим государем Александра I Императора и Самодержца Всероссийского, Великого Князя Финляндского, и будут сохранять коренные законы и конституции (фр. lois fondementales et constitutions) края в том виде, как они в настоящее время существуют». Сейму предложили четыре вопроса — о войске, налогах, монете и об учреждении правительствующего совета; по обсуждении их депутаты были распущены. Заключения сейма легли в основание организации управления краем, хотя и не все ходатайства земских чинов были удовлетворены. Относительно войска было постановлено сохранить поселённую систему. Относительно налоговой и финансовой системы великого княжества вообще император объявил, что они будут использоваться только на нужды самой страны. Денежной единицей принят русский рубль.

В то же время в начале марта 1809 года российские войска овладели Аландскими островами и планировали перенести боевые действия на шведский берег. 13 марта в Швеции произошёл государственный переворот, шведские войска капитулировали. Между шведским и русским главнокомандующими было заключено новое, так называемое Аландское перемирие. Однако Александр I его не утвердил и война продолжалась до сентября 1809 года, закончившись Фридрихсгамским договором.

Согласно фактическим итогам продвижения российской армии, Шведское королевство уступило России шесть ленов (губерний) в Финляндии и восточную часть Вестерботнии (от Улеаборгского лена до рек Торнио и Муонио), а также Аландские острова, в «вечное» владение Российской империи. Вновь завоёванная область перешла по Фридрихсгамскому мирному договору «в собственность и державное обладание империи Российской». Ещё до заключения мира, в июне 1808 года, последовало распоряжение о вызове депутатов от дворянства, духовенства, горожан и крестьян для подачи мнений о нуждах страны. Прибыв в Петербург, депутаты подали государю мемориал, в котором изложили несколько пожеланий экономического характера, указав предварительно на то, что, не будучи представителями всего народа, они не могут войти в суждения, принадлежащие земским чинам, созванным в обыкновенном и законном порядке.

Великое княжество Финляндское при Александре I (1811—1825)

В 1811 году учреждён финляндский банк; современное устройство, основанное на контроле и гарантии земских чинов, о чём ходатайствовал боргоский сейм, он получил лишь в 1867 году. Во главе местных административных учреждений был поставлен правительствующий совет, в 1816 г. преобразованный в Императорский финляндский сенат. Общая перемена в политике Александра I отразилась на финляндских делах тем, что сеймы больше не созывались.

Царствование Николая I

В царствование Николая I страна управлялась местными властями на основании местных законов, но сейм не созывался ни разу. Это не составляло нарушения финляндских законов, так как периодичность сейма была установлена только сеймовым уставом 1869 года. Избегая крупных реформ, правительство могло управлять без сейма, пользуясь предоставленными короне весьма широкими правами в области так называемого экономического законодательства. В некоторых неотложных случаях обходились без сейма даже и тогда, когда участие последнего было необходимо. Так, в 1827 году разрешено было принимать на государственную службу лиц православного вероисповедания, приобретших права финляндского гражданства. В высочайшем постановлении об этом имеется, однако, оговорка о том, что мера эта проводится административным путём ввиду её неотложности и невозможности «ныне» созвать земские чины.

В марте 1831 года Николай I повелел разделить Великое княжество Финляндское на 8 губерний. При этом 4 губернии остались в прежних границах: Абоско-Бьёрнеборгская (Або), Выборгская (Выборг), Вазаская (Ваза) и Улеоборгско-Каянская (Улеаборг), а 4 были образованы: Нюландская (Гельсингфорс), Тавастгуская (Тавастгус), Санкт-Михельская (Санкт-Михель) и Куопиоская (Куопио).

В декабре 1831 года на должность финляндского генерал-губернатора Николай I назначил начальника Главного морского штаба светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. В 1833 году император предоставил Меншикову и всем его потомкам финляндское гражданство.

Во время Крымской войны союзный флот бомбардировал Свеаборг, взял крепость Бомарзунд на Аландских островах и опустошил берега Эстерботнии. Население и руководящие круги интеллигентного общества оставались преданными России.

Национальная и языковая политика

Бедное реформами время царствования Николая I было богато явлениями умственной жизни. В финском образованном обществе проснулось национальное самосознание. Кое-какие признаки такого пробуждения обнаружились ещё в конце XVIII века (историк Портан); но только после того, как Финляндия была отделена от Швеции и заняла, по выражению Александра I, «место среди наций», в ней могло начаться национальное движение. Оно получило название фенномании. По условиям времени фенноманство приняло литературно-научное направление. Во главе движения стояли профессор Снелльман, поэт Рунеберг, собиратель «Калевалы» Лённрот и другие. Позднее противниками фенноманов на политической арене сделались свекоманы, отстаивавшие права шведского языка как орудия шведского культурного влияния.

После 1848 года финское национальное движение было заподозрено, без основания, в демагогических тенденциях и подверглось преследованиям. Запрещено было печатать книги на финском языке; исключение было сделано только для книг религиозного и сельскохозяйственного содержания (1850); вскоре, однако, это распоряжение было отменено.

В целом, несмотря на привилегии, сохранённые за шведской элитой по условиям мирного договора 1809 года, российское правительство опасалось реваншистких тенденций в Швеции. В 1809—1812 годах столицей княжества был преимущественно шведоязычный город Турку на юго-западе страны. С целью ослабить влияние Швеции российский император решил перенести столицу в город Хельсинки на южном побережье страны. Новая столица расположилась в 300 км от Санкт-Петербурга (по прямой), в то время как до Турку расстояние по прямой составляло около 450 км.

Реформы Александра II и Александра III

В 1856 году император Александр II лично председательствовал на одном из заседаний сената и наметил ряд реформ. Проведение большинства последних требовало участия земских чинов. Об этом заговорили в обществе и печати, а затем и сенат по одному частному случаю высказался за созвание сейма. Сначала решено было созвать вместо сейма комиссию из 12 представителей от каждого сословия. Однако это распоряжение произвело в крае очень неблагоприятное впечатление. Общественное возбуждение улеглось после официального разъяснения о том, что компетенция комиссии ограничивается подготовлением правительственных предложений будущему сейму.

Комиссия собралась в 1862 году, она известна под названием «январской комиссии» (фин. Tammikuun valiokunta).

В сентябре 1863 года император лично открыл сейм речью на французском языке, в которой сказал: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого… либеральные учреждения, далеко не быв опасными, делаются гарантией порядка и безопасности».

В дальнейшем были проведены многие важные реформы. В 1863 году последовало распоряжение по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего установлен 20-летний срок. В 1865 году финская марка отвязана от российского рубля; финляндский банк преобразован и поставлен под контроль и гарантии земских чинов. В 1866 году состоялось преобразование народных школ, главным деятелем которого был Уно Сигнеус. В 1869 году издан Сеймовый Устав (фактически конституция).

В 1877 году сейм принял устав о воинской повинности для Финляндии. Сеймы созывались каждые пять лет. Реформационная эпоха ознаменовалась чрезвычайным оживлением политической и общественной жизни, а также быстрым подъёмом общего благосостояния и культуры.

В начале царствования императора Александра III проведены были некоторые мероприятия, решённые в принципе или задуманные ещё в предыдущее царствование: сформированы финские части войск, сейм получил право возбуждения законодательных вопросов (1886). Земские чины созывались каждые три года.

13 июня 1884 года для всех епархий Империи, кроме Рижской, а также Великого княжества Финляндского, были утверждены «Правила о церковно-приходских школах».

Русификация Финляндии

В конце 1880-х годов политика правительства по отношению к Финляндии изменилась. В 1890 году финляндское почтово-телеграфное ведомство подчинено министерству внутренних дел. В конце того же года последовала приостановка уголовного уложения, принятого сеймом и утверждённого императором. В 1897 году Центральным статистическим комитетом была проведена первая всеобщая перепись населения на всей территории Российской империи, за исключением княжества Финляндского.

В 1898 году генералом-губернатором Финляндии был назначен ген.-адъютант Н. И. Бобриков. В его лице объединительная политика нашла энергичного исполнителя на месте. Манифестом 20 июня 1900 года был введён русский язык в делопроизводство сената и местных главных управлений. Временные правила 2 июля 1900 года поставили общественные собрания под непосредственный контроль генерал-губернатора.

Во время правления Николая II была принята политика, направленная на русификацию Финляндии. Сначала была сделана попытка заставить финнов проходить воинскую службу в российской армии. Когда сейм, который раньше шёл на уступки, отклонил это требование, генерал Бобриков ввёл военно-полевые суды. Период правления генерал-губернатора Бобрикова, известный под эмоциональным названием «годы угнетения», закончился его убийством летом 1904 года, а своё политическое завершение он нашёл в проведённой осенью 1905 года всеобщей забастовке.

Революционный подъём 1905—1907 гг.

Русская революция 1905 года совпала с подъёмом национально-освободительного движения финнов, и вся Финляндия присоединилась к Всероссийской забастовке. Политические партии, особенно социал-демократы, приняли участие в этом движении и выдвинули свою программу реформ. Николай II был вынужден отменить указы, ограничивающие финляндскую автономию. В 1906 году был принят новый демократичный выборный закон, который давал право голоса женщинам. Финляндия стала первой страной в Европе (и второй в мире, после Новой Зеландии), где женщины получили право голоса. При установлении всеобщего избирательного права количество избирателей в стране выросло в 10 раз, старый четырёхсословный сейм был заменён однопалатным парламентом. После подавления революции в 1907 году император ещё раз попытался закрепить прежнюю политику путём введения военного правления, и оно просуществовало до 1917 года.

Революция 1917 года

См. также: Гражданская война в Финляндии

После Февральской революции в России в марте 1917 года были возобновлены привилегии Финляндии, утраченные после революции 1905 года. Был назначен новый генерал-губернатор и созван сейм. Однако закон о восстановлении автономных прав Финляндии, одобренный сеймом 18 июля 1917 года, был отклонён Временным правительством, сейм распущен, а его здание заняли российские войска. 5 сентября 1917 года назначен последний генерал-губернатор Некрасов Николай Виссарионович. После свержения Временного правительства Финляндия провозгласила свою независимость 6 декабря 1917.

Политическое устройство

Главой Великого княжества Финляндского являлся русский император, носивший титул Великого князя Финляндского, генерал-губернатор — председатель местного правительства, а с 1816 года — Императорского финляндского сената, выполнял функции наместника. Высшая финская администрация подчинялась непосредственно императору. В Петербурге финскими делами до 1891 года занимался Комитет (в 1809—1811 гг. — Комиссия) по делам Финляндии.

Сейм Финляндии состоял из представителей четырёх сословий. В его компетенцию входило только законодательство в области внутренних дел. Без согласия Сейма император не мог вводить или отменять законы и налоги.

До 1863 года, поскольку финляндский Сейм фактически не собирался, Сенат принимал активное участие в законодательной жизни края, хотя формально был наделён лишь правом законодательной инициативы. Законопроект, исходящий от Сената, по одобрении его императором, должен был пе­редаваться в виде высочайшего предложения на обсуждение Сейма, а так как Сеймы не созывались, то на деле сразу же после одобрения законопроект становился законом.

Органы власти

Административное деление

Губерния	Губернский город	Площадь,тыс. км²	Население,тыс. чел.,1905
Або-Бьёрнеборгская губерния	Або	22,9	470
Вазаская губерния	Ваза / Николайстад	38,3	479
Выборгская губерния	Выборг	31,5	458
Куопиоская губерния	Куопио	35,6	319
Нюландская губерния	Гельсингфорс	11,1	327
Санкт-Михельская губерния	Санкт-Михель	17,2	192
Тавастгусская губерния	Тавастгус	18,0	317
Улеаборгская губерния	Улеаборг	157,0	295

• Finland Russian&Sweden Border.png

  Карта Финляндии с указанием границ России и Швеции в разное время по договорам, а также по картам генерального штаба, Гермелина, Лоттера, Аф-Кнорринга и друг. Ордин, Кесарь Филиппович «Покорение Финляндии. Опыт описания по неизданным источникам». Том I. — СПб: Тип. И. Н. Скороходова, 1889

• 1881 «SUOMENMAANKARTTA».jpg

  «Suomenmaan kartta» 1881 года. Участок карты выделенный белым цветом — проект выхода Финляндии к Северному Ледовитому океану.

• Finlandduchy.jpg

  Карта из словаря Брокгауза и Эфрона (1900)

Территориальные приращения

В качестве жеста доброй воли, а также с целью завоевать расположение своих новых подданных в 1811 году (манифестом от 11 (23) декабря) царь Александр I выделил из собственно Российской империи территорию так называемой «Старой Финляндии» с городом Выборг, отнятую у Швеции в 1721 г. по Ништадтскому миру, и присоединил её к Великому княжеству Финляндскому.

Генерал-губернаторы

См. также: Генерал-губернатор Финляндии

Представителем верховной власти в Великом княжестве Финляндском являлся генерал-губернатор. Место пребывания — г. Гельсингфорс.

Ф. И. О.	Титул, чин, звание	Время замещения должности
Спренгпортен Георг Магнус	камергер, генерал- майор, генерал от инфантерии	1808—1809
Барклай-де-Толли Михаил Богданович	генерал от инфантерии	29.05.1809—20.01.1810
Штейнгель Фаддей Фёдорович	барон (граф), генерал от инфантерии	1810—1823
Армфельдт Густав Маврикиевич	генерал от инфантерии, и. д.	1812—1813
Закревский Арсений Андреевич	генерал-лейтенант	30.08.1823—19.11.1831
Меншиков Александр Сергеевич	светлейший князь, адмирал	01.12.1831—23.02.1855
Берг Фёдор Фёдорович	граф, генерал от инфантерии	1855—1861
Рокасовский Платон Иванович	барон, генерал от инфантерии	1861—1866
Адлерберг Николай Владимирович	граф, генерал от инфантерии	1866—1881
Гейден Фёдор Логгинович	граф, генерал от инфантерии	1881—1897
Гончаров Степан Осипович	генерал-лейтенант, и. д.	1897—1898
Бобриков Николай Иванович	генерал от инфантерии	1898—1904
Оболенский Иван Михайлович	генерал-адъютант	1904—1905
Герард Николай Николаевич	действительный тайный советник	1905—1908
Бекман Владимир Александрович	генерал от кавалерии	1908—1909
Зейн Франц-Альберт Александрович	генерал-лейтенант	1909—1917
Липский Адам Иосифович		1917
Стахович Михаил Александрович	подал в отставку с поста 17 сентября 1917 года	1917
Некрасов Николай Виссарионович		1917

Население

По переписи 1810 года, то есть через год после присоединения Финляндии к Российской империи, население княжества составило 863 300 человек. Из них 15 % (129 тыс.) — германские по происхождению шведы, составлявшие абсолютное большинство городского населения региона, и 85 % (734 тыс.) — финно-угорские по происхождению финны, карелы и саамы. Шведоязычное меньшинство занимало ведущее положение в культуре и экономике княжества и во времена Российской империи, включая период независимой Финляндии после революции 1917 года, но его доля, равно как и влияние, постепенно сокращалось в силу ряда демографических причин, несмотря на то, что по условиям мирного договора с Российской империей гражданам Шведского королевства разрешалось проводить любые гражданские операции на территории Российской Финляндии, то есть иммигрировать, свободно распоряжаться имуществом и т. д. Финны и саамы, расселённые по мелким хуторам, традиционно составляли основу крестьянского сословия, но со второй половины XIX века начали вовлекаться в урбанизационные, экономические, а также национал-политические процессы по всему княжеству.

Русские поселенцы в Финляндии, равно как и финские татары, никогда не были особенно многочисленными. Тем не менее, русские чиновники заняли важные административно-политические посты. Доля русских в населении Российской Финляндии к 1917 году достигла только около 0,2 %. Однако, учитывая автономный статус Финляндии, царское правительство не проводило целенаправленной политики переселения русских в княжество, сознательно ограничиваясь лишь временным назначением российских чиновников высшего разряда. Наибольшая концентрация русского населения наблюдалась на землях Старой Финляндии, в частности в промышленном секторе города Выборга. К моменту провозглашения независимости в 3-миллионной Финляндии постоянно проживало лишь около 6 тыс. русских (0,2 % населения страны, при этом шведы составляли 12,9 % населения страны). Но всё же современный финский язык сохраняет следы той эпохи в виде хорошо интегрированных заимствований из русского языка. Присутствие русских было наиболее значительным в прибрежных городах юга страны — в Хельсинки и Выборге. Именно в г. Выборг наблюдалась наибольшая концентрация русских в дореволюционной Финляндии — 6,5 % населения города (3250 чел. или 60 % всех русских дореволюционной Финляндии), шведов в городе насчитывалось 10 %, финнов — 81 %, немцев и прочих — 2,5 %.

Население страны несколько увеличилось в 1811 году после передачи княжеству земель Старой Финляндии. В дальнейшем, на всём протяжении российского периода, население княжества, в особенности финская его часть, бурно росло, увеличившись с 0,9 млн в начале российского правления до 3,0 миллионов накануне революции 1917 года. Динамика населения княжества выглядела следующим образом:

<timeline> ImageSize = width:1050 height:300 PlotArea = left:60 right:40 top:20 bottom:20 TimeAxis = orientation:vertical AlignBars = justify Colors =

 id:gray1 value:gray(0.9)

DateFormat = yyyy Period = from:0 till:3147600 ScaleMajor = unit:year increment:500000 start:0 gridcolor:gray1 PlotData =

 bar:1810 color:gray1 width:1 
  from:0 till:863300 width:15  text:863 300 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1820 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1177500 width:15  text:1 177 500 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1830 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1372100 width:15  text:1 372 100 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1840 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1445600 width:15  text:1 445 600 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1850 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1636900 width:15  text:1 636 900 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1860 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1746700 width:15  text:1 746 700 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1870 color:gray1 width:1 
  from:0 till:1768800 width:15  text:1 768 800 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1880 color:gray1 width:1 
  from:0 till:2060800 width:15  text:2 060 800 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1890 color:gray1 width:1 
  from:0 till:2380100 width:15  text:2 380 100 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1900 color:gray1 width:1 
  from:0 till:2655900 width:15  text:2 655 900 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1910 color:gray1 width:1 
  from:0 till:2943400 width:15  text:2 943 400 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1920 color:gray1 width:1 
  from:0 till:3147600 width:15  text:3 147 600 textcolor:red fontsize:8px
 </timeline>

Внутри страны за время унии с Российской империей произошли ключевые демографические сдвиги в национальном и языковом плане. Хотя доля шведов по Финляндии в целом сократилась незначительно (с 15 % в 1809 до около 12 % по оценке на 1917 год), а доля финно-угров немного выросла (с 85 % до 87 %), финны были активно вовлечены в процесс урбанизации, в политическую и экономическую жизнь княжества.

В г. Турку, по данным переписи 1880 г., финны составляли 53,6 %, а шведы — 41,9 %, хотя в начале века это соотношение было обратным. Долгое время Хельсинки также развивался как исключительно шведоязычный город. В 1870 году, то есть когда Финляндия уже входила в состав Российской империи, преобладающими официальными языками в городе были: шведский — 57 %, финский — 25,9 %, русский — 12,1 %; употреблялись также немецкий (1,8 %) и прочие (3,2 %). Всего через 20 лет, в 1890 году из-за начала массовой миграции финских крестьян в города, политики российских властей на поддержание и развитие финского языка и частичной ассимиляции шведов соотношение языков было следующим: 45,6 % шведский, 45,5 % финский, 6 % русский и 2,9 % прочие. К началу ХХ века финны составляли уже около 60 % населения столицы.

Но демографический взрыв на территории в основном аграрной Финляндии привёл к резкой нехватке плодородных земель для её 3-х миллионного населения. В конце XIX — начале ХХ века начинается интенсивная эмиграция финских крестьян. Большинство направляется на пароходах в США, в особенности в северный штат Мичиган, небольшое количество — в Санкт-Петербург. К примеру, в списках пассажиров легендарного Титаника было 86 граждан Российской империи, в том числе 59 жителей Великого княжества Финляндского.

Экономика

В начале XX века в Финляндии преимущественно развивалась деревообрабатывающая и целлюлозно-бумажная промышленность, которая ориентировалась на западноевропейский рынок. Ведущей отраслью сельского хозяйства стало животноводство, продукция которого также в основном вывозилась в Западную Европу. Торговля Финляндии с Россией при этом сокращалась. Во время Первой мировой войны из-за блокады и практически полного прекращения внешних морских связей были свёрнуты как основные экспортные отрасли, так и отрасли внутреннего рынка, которые работали на привозном сырье.

Денежные единицы княжества

Когда Финляндия входила в состав Швеции, в ходу был шведский риксдалер. Во время русско-шведских войн использовались денежные знаки обеих стран, а в 1809—1860 годах — только российский рубль.

В 1860 году, по указу императора Александра II, на территории Великого княжества Финляндского была введена собственная валюта — финляндская марка, чему немало способствовала активность Йохана Снелльмана, финского сенатора, публициста, философа, писателя, журналиста и государственного деятеля, одного из известнейших фенноманов XIX века.

Название для новой валюты придумал Элиас Лённрот, собиратель «Калевалы». Примечательно, что Германия назвала свою валюту маркой только через 10 лет.

Армия

С 1868 по 1881 гг. Финляндия располагала одним гвардейским батальоном, который частично содержала на свои средства. После военной реформы 1878 года Финляндия юридически получила свою собственную национальную армию, которая просуществовала до 1901 года и не могла быть выведена за пределы княжества для имперских нужд и предназначалась лишь для обороны финской территории. Первый призыв в национальную армию состоялся в 1881 году. Армия состояла из финнов, главнокомандующим считался император, в Финляндии войсками руководил генерал-губернатор. Размер армии был определён в 5 600 человек.

Все финские военные подразделения носили тёмно-зелёные мундиры русской Императорской пехоты и драгун, но с голубыми нашивками для отличия. Гвардейский стрелковый батальон носил жёлтые нашивки на тёмно-зелёном мундире до расформирования в 1905 году.

Полиция

Деятельность основных органов власти, в том числе и полиции, регулировалась шведским законодательством, которое постепенно уточнялось и дополнялось имперскими законодательными актами и законами, принимаемыми финским Сеймом. Полиция Финляндии формировалась исключительно из финляндских подданных. Большая часть законодательных актов, регулировавших деятельность полицейских органов Ккняжества, принималась финляндскими властями на финском языке без согласования с законодательными актами Империи. Высшее заведование деятельностью полиции было вверено генерал-губернатору. Однако с 1869 года финская полиция переходила в подчинение гражданской экспедиции при Хозяйственном Департаменте Сената, что означало фактическое выведение соответствующих структурных подразделений из административного подчинения управлению полиции Российской империи. Непосредственное вмешательство российской полиции в дела Великого княжества считалось финнами нарушением внутреннего самоуправления.

Порядок рассмотрения дел о преступлениях, совершённых в Российской империи финляндскими уроженцами, и наоборот, определялся законом от 25 марта 1826 года «О преступлениях, чинимых в России финляндцами, а в Финляндии российскими обывателями».

Полицейские функции в городах возлагались на полицмейстера, его помощников, секретаря, комиссаров по уголовным делам, нотариусов, комиссаров, обер-констеблей и констеблей. Городская полиция делилась на полицию охранительную или участковую, сыскную, центральную или учебную и полицию нравственности. Большую пользу по раскрытию и пресечению беспорядков приносил корпус жандармов. Его формирование началось в 1817 году с создания при расположенных в Финляндии войсках жандармских команд: гельсингфорской, абоской, выборгской и куопиоской. Полицейские обязанности данных команд выражались в оказании помощи гражданским властям по исполнению законов и приговоров судов, по разгону скоплений народа, в поимке преступников, в охране порядка на ярмарках, торгах, праздниках и т. д. После образования в 1827 году пяти жандармских округов Великое княжество Финляндское стало входить в первый петербургский жандармский округ, а квартира финляндского штаб-офицера была расположена в Гельсингфорсе.

Образование

Русские учебные заведения не приравнивались к финляндским, в силу чего даже финляндские граждане, окончившие курс русских учебных заведений, хотя бы специальных, не принимались на различные должности по финляндской службе. Финляндцы, прошедшие курс в русских учебных заведениях, кроме военных, также не получали особых прав в отношении воинской повинности, которые давались лишь финляндцам, окончившим финляндские учебные заведения.

См. также

• Формирование территории Российской империи

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Источники

• Кяйвяряйнен И. И. О конституционалистической политике царизма в Финляндии // Вопросы истории Европейского Севера. 1976. Вып. 3.
• Пыжиков А. В. [books.google.ru/books?id=gT5cqRoBATwC&printsec=frontcover&hl=ru Административно-территориальное устройство России. История и современность]. — М.: Olma Media Group, 2003. — С. 189. — 320 с. — ISBN 5-244-04386-7.
• Ордин К. Ф. [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=433491 Покорение Финляндии.— СПб.: Типография И. Н. Скороходова, 1889.]
• Осмо Юссила. Великое княжество Финляндское 1809—1917 / Перевод с финского языка.— Хельсинки: Ruslania Books Oy, 2009.— 860 с., илл.— ISBN 978-951-97819-6-9
• [www.aroundspb.ru/maps/1821/059_finlyandiya.jpg Карта Великого княжества Финляндского, 1825 год]
• Финляндия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [xn--d1aml.xn--h1aaridg8g.xn--p1ai/19/manifest-o-prisoedinenii-finlyandii/ Манифест о присоединении Финляндии к России]. 05(17).06.1808. Проект Российского военно-исторического общества «100 главных документов российской истории».
• [cyberleninka.ru/article/n/vopros-o-gosudarstvenno-pravovom-statuse-velikogo-knyazhestva-finlyandskogo-v-sostave-rossiyskoy-imperii-v-dorevolyutsionnoy Вопрос о государственно-правовом статусе Великого княжества Финляндского в составе Российской империи в дореволюционной отечественной историко-правовой мысли] // Вестник Омского университета. — 2010. — № 1.

Отрывок, характеризующий Великое княжество Финляндское

В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.