Великолукская наступательная операция

Великолукская наступательная операция
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата	25 ноября 1942 года — 20 января 1943 года
Место	Великолукский район, СССР
Итог	Победа СССР
Противники
СССР Германия
Командующие
Пуркаев М. А. Галицкий К. Н. Гюнтер фон Клюге
Силы сторон
К началу сражения: 95 608 человек, 2089 орудий и миномётов, 390 танков К началу сражения: ок. 50 тыс. человек
Потери
104 022 человек, из них безвозвратные: 31 674, санитарные: 72 348 ок. 60 тыс. человек и 4,5 тыс. пленными. По другим данным 17 тыс. человек

Великолукская операция — наступательная операция советских войск в ходе Великой Отечественной войны с целью сковывания германских войск на центральном участке фронта и освобождения городов Великие Луки и Новосокольники. Проводилась с 25 ноября 1942 года по 20 января 1943 года силами 3-й ударной армии (3 Уд. А) Калининского фронта, при поддержке 3-й воздушной армии.

Общая обстановка перед началом операции

19 ноября 1942 года на южном участке советско-германского фронта началась операция «Уран» — контрнаступление советских войск под Сталинградом.

Цель и план операции

Первоначально армейское и фронтовое командование планировало провести краткосрочную наступательную операцию по овладению важными железнодорожными узлами: городами Великие Луки и Новосокольники. Однако прибывший 19 ноября представитель Ставки маршал Г. К. Жуков уточнил цель операции следующим образом: сковывание противника на данном участке фронта и недопущение переброски его войск на юг, в район Сталинградской битвы. По всей видимости, Жуков имел тогда в виду не только поддержку операции «Уран» под Сталинградом, но и проводившуюся силами Западного и Калининского фронтов операцию «Марс», целью которой являлось окружение 9 армии группы армий «Центр». При этом фронтовая Великолукская наступательная операция должна была осуществляться на вспомогательном направлении и силами одной 3-й ударной армии, располагавшейся на правом крыле Калининского фронта и в операции «Марс» не задействованной.

В соответствии с планом операции 5-й гвардейский стрелковый корпус должен был наносить главный удар в северо-западном направлении с задачей прорвать оборону противника южнее Великих Лук, выйти в район станции Остриань и затем продолжать наступление на Новосокольники. 381-я стрелковая дивизия, наступая из района севернее Великих Лук, должна была нанести удар в юго-западном направлении на Китово, Земляничино и во взаимодействии с 257-й и 357-й дивизиями окружить противника в городе. 257-я стрелковая дивизия после прорыва обороны противника должна была двумя полками обойти Великие Луки с севера и юга и во взаимодействии с левофланговой 357-й дивизией 5-го гв. ск окружить город. Подвижное соединение армии — 2-й механизированный корпус находился в резерве армии в готовности к использованию в зависимости от хода операции.

Силы и состав сторон

СССР

Для проведения операции командующий 3-й ударной армии генерал-лейтенант К. Н. Галицкий создал ударную группировку в составе семи стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады, а именно:

• 5-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-майора А. П. Белобородова, включавшего 9-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора И. В. Простякова и 46-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора С. И. Карапетяна, усиленного 357-й стрелковой дивизией полковника А. Л. Кроника.

В непосредственном окружении 83 пехотной дивизии, удерживающей Великие Луки, должны были быть задействованы:

• 381-я стрелковая дивизия полковника Б. С. Маслова,
• 257-я стрелковая дивизия (2-го формирования) полковника А. А. Дьяконова.

На вспомогательных направлениях должны были действовать:

• 31-я стрелковая бригада подполковника А. В. Якушева, севернее полосы наступления 381-й сд в общем направлении на Горки,
• 21-я гвардейская стрелковая дивизия гвардии полковника, с 27 ноября — гвардии генерал-майора Д. В. Михайлова, дивизия наносила удар в направлении на Кошелево,
• 28-я стрелковая дивизия полковника С. А. Князькова, наносившая удар южнее Поречья.

Для прорыва вражеской обороны и развития наступления привлекались следующие бронетанковые соединения и части 3-й ударной армии: 184-я отдельная танковая бригада полковника С. А. Севастьянова, 27-й, 34-й (подполковника Х. З. Богданова), 36-й, 37-й (подполковника И. Х. Портяна), 38-й (подполковника К. И. Железнова) и 45-й отдельные танковые полки.

Армейский резерв составлял 2-й механизированный корпус под командованием генерал-майора танковых войск И. П. Корчагина, включавший:

• 18-ю механизированную бригаду полковника В. К. Максимова,
• 34-ю (2-го формирования) механизированную бригаду подполковника Н. Е. Краснова,
• 43-ю механизированную бригаду полковника С. Г. Тимохина,
• 33-ю танковую бригаду подполковника С. Л. Гонтарева,
• 36-ю танковую бригаду полковника М. И. Пахомова.

Авиационная поддержка наступления осуществлялась 3-й воздушной армией, под командованием генерал-майора авиации М. М. Громова:

• 1-й бомбардировочный авиационный корпус
  • 263-я бомбардировочная авиационная дивизия
  • 293-я бомбардировочная авиационная дивизия
• 1-й штурмовой авиационный корпус
  • 264-я штурмовая авиационная дивизия
  • 266-я штурмовая авиационная дивизия
  • 292-я штурмовая авиационная дивизия
• 2-й штурмовой авиационный корпус
  • 231-я штурмовая авиационная дивизия
  • 232-я штурмовая авиационная дивизия
• 1-й истребительный авиационный корпус
  • 274-я истребительная авиационная дивизия
• 2-й истребительный авиационный корпус
  • 209-я истребительная авиационная дивизия
  • 215-я истребительная авиационная дивизия
  • 256-я истребительная авиационная дивизия
  • 222-я штурмовая авиационная дивизия

Всего в ударной группировке армии насчитывалось 95 608 человек, 743 орудия и 1346 миномётов, 46 установок гвардейских реактивных миномётов, 390 танков, из них 160 лёгких (Т-60 и Т-70).

В ходе сражения из резерва фронта в 3 Уд. А были переданы:

• с 19 декабря — 8-й эстонский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Л. А. Пэрна в составе:
  • 19-я гвардейская стрелковая дивизия (генерал-майор Д. М. Баринов, с 20 декабря полковник И. Д. Васильев)
  • 7-я эстонская стрелковая дивизия (полковник А. А. Вассиль, с 6.01 полковник К. А. Алликас)
  • 249-я эстонская стрелковая дивизия (полковник А. И. Сауэсельг, с 24.12 полковник И. Я. Ломбак)
• с 22 декабря — 360-я стрелковая дивизия (полковник В. Г. Позняк) и 100-я Казахская стрелковая бригада (подполковник Е. В. Воронков).
• с 9 января — 32-я стрелковая дивизия (полковник И. С. Безуглый)
• с 15 января — 150-я стрелковая дивизия (полковник Н. О. Гузь)

Таким образом, в период с 24 ноября 1942 года по 20 января 1943 года в операции были задействованы 13 стрелковых дивизий, 2 стрелковые, 3 механизированные, 3 танковые бригады, несколько танковых и артиллерийских частей армейского подчинения. 8-я гвардейская (2-й гв. ск), 33-я и 117-я стрелковые дивизии 3-й Уд. А держали оборону на правом фланге Калининского фронта в районе города Холм и в наступлении участия не принимали.

Германия

В районе Великих Лук оборонялась 83-я пехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Т. Шерера. Новосокольники обороняла 3-я горнострелковая дивизия. Всего по советским данным на день начала операции — около 50000 человек, хотя данная цифра представляется несколько завышенной.

C 28 ноября по 8 января с целью деблокирования окружённого гарнизона Великих Лук в сражение вступили следующие соединения:

• с 28 ноября — 291-я пехотная, 20-я моторизированная, 8-я танковая дивизии
• с 19 декабря — 6-я авиаполевая дивизия
• с 4 января — 205-я пехотная дивизия
• с 6 января — 331-я пехотная дивизия
• с 8 января — 708-я пехотная дивизия и части 93-й пехотной дивизии

Ход операции

Первый этап

24 ноября в 11 часов после 30-минутной артиллерийской подготовки авангардные полки трёх дивизий 5-го гвардейского стрелкового корпуса перешли в атаку. Уничтожив боевое охранение немцев и, продвинувшись в глубину на 2-3 км, они к исходу дня вышли к главной полосе обороны противника. В 9.30 25 ноября началась полуторачасовая артиллерийская подготовка, по окончании которой в наступление перешли главные силы армии. За день боёв соединения 3 Уд. А продвинулись на глубину от 2 до 12 км, при этом наибольшего успеха добилась 381-я стрелковая дивизия, наступающая с севера. В течение последующих двух дней войска армии с упорными боями, отбивая ожесточённые контратаки противника, медленно продвигались вперёд.

К исходу 27 ноября армейской разведкой было установлено, что противник подтягивает в район сражения свежие силы: 8-ю танковую дивизию с севера, 291-ю пехотную и 20-ю моторизованную с юга. Это потребовало от командования 3 Уд. А принять срочные меры по укреплению флангов наступающей группировки: для прикрытия правого фланга 381-й дивизии была выдвинута 31-я стрелковая бригада, 28-я стрелковая дивизия нацелена на уничтожение 291-й пехотной дивизии немцев, а 21-й гвардейской дивизии поставлена задача быть готовой отразить удар 20-й моторизованной дивизии. Принятые меры позволили упредить противника и в течение 3-х дней успешно отражать его контрудар. Тем временем, продолжались и наступательные действия 3 Уд. А.

Вечером 28 ноября в районе станции Остриань встретились 381-я и 9-я гвардейская дивизии, замкнув кольцо вокруг гарнизона Великих Лук. Кроме того, часть сил 83-й пехотной дивизии была окружена юго-западнее города, в районе населённого пункта Ширипино.

План Великолукской операции требовал овладения Новосокольниками, важным железнодорожным узлом, связывающим группы армий «Центр» и «Север». Поэтому 28 ноября на этом направлении была введена в бой 18-я механизированная бригада из состава 2-го мехкорпуса. К этому времени 3-я горнострелковая дивизия с частями усиления уже заняла хорошо подготовленные оборонительные позиции на подступах к городу, в которые и упёрлась 18-я бригада. Для усиления ударной группировки советских войск к 1 декабря в район Новосокольников была переброшена 381-я стрелковая дивизия. Успешно начав наступление и овладев несколькими населёнными пунктами, она обошла город с севера, перерезала железную дорогу Насва — Новосокольники, однако дальше продвинуться не смогла. Упорное сопротивление противника в Новосокольниках потребовало усилить наступающую группировку 34-й механизированной бригадой 2-го мехкорпуса. Таким образом, к утру 3 декабря на город наступали 18-я и 34-я механизированные бригады с юга и 381-я стрелковая дивизия с севера и северо-востока с задачей разгромить обороняющиеся части 3-й горнострелковой дивизии и захватить город. Утром 3 декабря противник большими силами предпринял сильную атаку на правом фланге армии и чуть было не прорвал оборону 31-й стрелковой бригады. Для парирования возможного прорыва на правый фланг армии была выдвинута 26-я стрелковая бригада, полученная накануне из резерва фронта.

Двумя днями ранее, в ночь на 2 декабря 9-я гвардейская и часть сил 357-й стрелковой дивизии при поддержке 266-й штурмовой авиационной дивизии приступили к ликвидации противника, окружённого под Ширипино, и к исходу 3 декабря полностью уничтожили её.

Встретив упорное сопротивление врага на хорошо подготовленных рубежах обороны в районе Новосокольников, соединения 3 Уд. А вынуждены были перейти к обороне.

Второй этап

С 7 по 13 декабря на правом фланге армии и в районе Новосокольников продолжались упорные бои, где противник предпринимал неоднократные попытки опрокинуть советские части. 9 декабря из резерва фронта прибыл 8-й эстонский стрелковый корпус. 11 декабря немецкое командование предприняло новые попытки прорыва к Великим Лукам, но на этот раз с юго-западного направления. 14 декабря на этом направлении противнику удалось потеснить обороняющихся и захватить Громово. На угрожаемое направление была срочно выдвинута 19-я гвардейская стрелковая дивизия 8-го эстонского корпуса, вскоре восстановившая положение. Перегруппировав силы, 19-го декабря противник нанёс новый удар, на этот раз во фланг 19-й гвардейской дивизии. Угроза прорыва советской обороны на юго-западе потребовала вновь усилить данный участок обороны и 20 декабря туда были направлены 2 полка 249-й эстонской дивизии. 21-22 декабря противник предпринял ряд новых атак. Вечером 22 декабря из резерва фронта подошли 360-я стрелковая дивизия и 100-я стрелковая бригада, которые также были использованы для укрепления обороны на юго-западном направлении. Это позволило советским войскам успешно отражать атаки, следовавшие вплоть до 25 декабря. Огромные потери, понесённые в ходе наступления, заставили германское командование взять оперативную паузу для подтягивания свежих сил и подготовки нового удара.

4 января после артиллерийской подготовки немецкие войска возобновили наступление на Великие Луки с юго-запада в направлении Алексейково. В нём помимо действующих здесь 20-й моторизированной и 6-й авиаполевой дивизий, участвовала и переброшенная с Западного фронта 205-я пехотная дивизия. К вечеру следующего дня противнику удалось потеснить части 360-й стрелковой дивизии и занять деревню Борщанка. Сюда же для усиления удара командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Клюге решил перебросить 331-ю пехотную дивизию с задачей не позднее 10 января прорваться в город и деблокировать окружённых. Численное превосходство противника и реальная угроза прорыва в город вынудило командование 3 Уд. А вывести часть сил из боя в Великих Луках и нацелить их на оборону. Так 2 полка 357-й стрелковой дивизии были развёрнуты на 180 градусов, фронтом на юго-запад, а 47-я механизированная бригада выведена к северо-западу от города с задачей при необходимости контратаковать противника. 7 января усилился нажим немцев и с северо-запада, где частям 8-й танковой и 93-й пехотной дивизий за несколько дней удалось продвинуться на 1-2 км в направлении Великих Лук. Дальнейшее продвижение противника на этом участке было остановлено подразделениями 381-й дивизии и 47-й бригады. На юго-западном направлении в бой вступила 708-я пехотная дивизия. Таким образом, с 8 января при поддержке крупных сил авиации и артиллерии к городу рвались 4 пехотных и 1 моторизированная дивизии. Проводя многократные ожесточённые атаки и не считаясь с потерями, гитлеровцы медленно продвигались вперёд. 9 января бои развернулись в 4-5 км от города в районе Донесьево — Белодедово. Прибывшей из резерва фронта 32-й стрелковой дивизии было приказано занять оборону в 4 км от города. 10-12 января противник продолжал наступление с двух направлений: северо-запада и юго-запада, причём если на первом он не достиг заметных успехов, то на втором ему удалось приблизиться к городу на расстояние 3,5 км. До 14 января продолжались бои в районе деревень Копытово и Липенка, однако дальше них противнику пройти не удалось. Наступление немецких войск с целью деблокирования окружённого гарнизона не принесло желаемого успеха. Несмотря на ввод в бой крупных резервов, в среднем за сутки противник приближался к городу на 400 метров.

За месяц боёв ценой огромных потерь противнику удалось пробить в направлении Великих Лук клин длиной 10 км и шириной 3 км. В сложившейся обстановке было целесообразно ударить под основание клина, блокировав наступающие немецкие части. Однако решить эту задачу имеющимися силами было невозможно. Выполнить замысел могла подошедшая 15 января из резерва фронта 150-я стрелковая дивизия. Ей была поставлена задача ударить в центр клина и перерезать его. 16 января части дивизии перешли в наступление и, преодолевая упорное сопротивление, медленно пошли вперёд. Германское командование, почувствовав угрозу окружения, стало отводить войска с вершины клина. К 21 января в ходе ожесточённых боёв войска армии вышли на рубеж Демя, Алексейково, Борщанка практически полностью уничтожив вражеский клин. К 21 января фронт стабилизировался.

Штурм Великих Лук

28-29 ноября четыре дивизии 3 Уд. А совместными усилиями надёжно замкнули кольцо вокруг гарнизона Великих Лук, однако сложившаяся обстановка не позволила приступить к немедленной ликвидации окружённого противника. Поэтому 257-я и 357-я стрелковые дивизии, насчитывающие к тому времени примерно по 2500 человек, получили задачу надёжно блокировать город, вести разведку и готовиться к штурму, а 381-я дивизия была переброшена для наступления на Новосокольники.

6 декабря, получив приказ о передаче 8-го эстонского стрелкового корпуса в 3 Уд. А, командование армии приступило к разработке плана штурма Великих Лук. К этому времени штаб армии (начальник штаба генерал-майор Юдинцев И. С.) имел достаточно полные сведения о характере обороны и группировке противника. В городе оборонялись части 83-й пехотной дивизии с частями усиления. Общая численность окружённого гарнизона составляла 8-9 тысяч человек, 100—120 артиллерийских орудий, 10-15 танков и штурмовых орудий. Основной, сплошной рубеж обороны проходил по пригородным посёлкам, каждый из которых был приспособлен к круговой обороне. Все каменные постройки города были превращены в мощные узлы сопротивления, насыщенные тяжёлым вооружением: артиллерией и миномётами. Чердаки высоких зданий были оборудованы под наблюдательные пункты и пулемётные точки. Крепость и железнодорожный узел приспособлены к длительной обороне. Кроме того, стало известно, что командир 83-й пехотной дивизии Т. Шерер улетел из города, назначив комендантом гарнизона командира 277-го пехотного полка подполковника Э. фон Засса.

Разработанный в штабе армии план штурма предусматривал нанесение двух согласованных ударов силами 257-й и 357-й стрелковых дивизий с целью рассечения группировки противника на части и последующего раздельного уничтожения. Вспомогательный удар должна была наносить наиболее укомплектованная, но не имевшая боевого опыта 7-я стрелковая дивизия 8-го эстонского стрелкового корпуса. Начало штурма было назначено на 12 декабря, однако сплошной туман, исключивший эффективные действия авиации, вынудил перенести начало атаки на одни сутки.

13 декабря в 10 часов утра 566 орудий и миномётов открыли огонь по переднему краю и оборонительным сооружениям противника. В 12.15 с последним залпом артиллерии в атаку перешли штурмовые отряды. Прорвав первую линию обороны и ворвавшись в город, атакующие части встретили возрастающее сопротивление врага. И всё же к исходу дня подразделения 257-й дивизии, наступающие с северо-запада, и 357-й дивизии, наступающие с запада, вышли к реке Ловать и захватили мост на восточный берег. Весь следующий день в городе шли упорные бои в результате которых, штурмующие овладели почти всей левобережной частью города за исключением крепости. В 14.00 15 декабря окружённым через парламентёров было сделано первое предложение о капитуляции. Э. фон Засс, получивший накануне категорическое требование Гитлера не сдавать город, ответил отказом. Советским войскам не оставалось ничего другого кроме как продолжить штурм города. Около 10 суток в городе шли ожесточённые огневые бои.

Поскольку к 24 декабря попытки противника пробиться в город извне заметно ослабли, а затем и вовсе прекратились, командование 3 Уд. А получило возможность перегруппировать силы и возобновить активный штурм города. Теперь для взятия Великих Лук дополнительно привлекались 249-я эстонская стрелковая дивизия и 47-я механизированная бригада. В 13.00 25 декабря после артиллерийской подготовки пехота при поддержке танков перешла в атаку. Обнадёживаемые обещаниями о скором прорыве кольца окружения извне гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление. После трёх дней упорных боёв части 257-й стрелковой дивизии и 47-й механизированной бригады вышли к центру города. Крупные силы немецкой авиации подвергали наступающие части бомбардировке, им противодействовали советские истребители. В воздухе разыгрывались настоящие воздушные сражения. В отдельные часы 29 и 30 декабря в небе над городом находилось до 300 советских и немецких самолётов. К исходу 31 декабря весь город, за исключением железнодорожного узла и крепости находился в руках советских войск.

Ровно в полночь на 1 января 1943 года советское командование по радио вновь обратилось к обороняющимся с предложением о капитуляции. Не получив ответа, штурм последних очагов обороны был продолжен. К 4 января штурмующие овладели зданием вокзала и прилегающими постройками. Дальнейшее продвижение было остановлено яростным сопротивлением врага. Попытки штурма крепости, предпринятые 3-4 января подразделениями 357-й стрелковой дивизии, не увенчались успехом. Так как с 4 января часть сил 357-й дивизии была отвлечена на отражение попыток деблокирования окружённого гарнизона, командование армии приняло решение взять паузу и провести повторный штурм после тщательной подготовки. Подготовку штурма возглавил заместитель командира 357-й дивизии полковник М. Ф. Букштынович.

15 января в 11 часов 25 минут после нанесения артиллерийского и авиационного удара по заранее разведанным огневым точкам противника штурмовые отряды перешли в атаку. Преодолев упорное сопротивление, подразделениям, атакующим на главном, восточном, направлении удалось ворваться в крепость. Действуя при поддержке артиллерии и ампуломётов, штурмующие завязали бои внутри крепости. К полуночи в бой вступили подразделения, ворвавшиеся в крепость с северо-запада, запада и юго-запада. К 7 часам утра 16 января крепость была полностью очищена от противника.

Двумя днями ранее, 14 января части 257-й, 249-й и 7-й стрелковых дивизий приступили к ликвидации остатков гарнизона, обороняющихся в районе железнодорожного узла. В первый же день боёв наступающим удалось занять район Курьяниха и выйти к Алигродово. 15 января бойцы 249-й дивизии выбили немцев из здания железнодорожной станции и паровозного депо. К 12 часам 16 января у противника оставался только один очаг сопротивления — штаб обороны во главе с подполковником фон Зассом. В 15.30 специальный отряд 249-й дивизии из 30 человек под командованием майора Э. Лемминга ворвался в подвал и захватил в плен 52 немецких солдата и офицера, включая самого Э. фон Засса.

Итоги

Несмотря на то, что советским войскам не удалось взять Новосокольники, общая цель операции была достигнута. Своими активными действиями войска 3 Ударной армии сковали до 10 дивизий противника, не допустив их использование на других направлениях, и освободили старинный русский город Великие Луки.

Память

• В центре Великих Лук, на левом берегу реки Ловать, установлен обелиск советским воинам, погибшим при освобождении города. Многие улицы города названы в честь событий и участников сражений: улица Пяти танкистов, улица 3-й ударной армии и другие.

В разные годы воины и командиры 3 Уд. А были удостоены звания «Почётный гражданин города»:

в 1965 году:

• Пэрн, Лембит Абрамович — командир 8-го эстонского стрелкового корпуса
• Дьяконов, Анатолий Александрович — командир 257-й стрелковой дивизии
• Кроник, Александр Львович — командир 357-й стрелковой дивизии

в 1969 году:

• Галицкий, Кузьма Никитович — командующий 3-й ударной армии
• Каристе Альберт Александрович — офицер 8-го эстонского стрелкового корпуса

в 1975 году:

• Ару, Карл Иванович — начальник артиллерии 8-го эстонского стрелкового корпуса

в 1985 году:

• Семёнов, Георгий Гаврилович — начальник оперативного отдела штаба 3-й ударной армии
• Лисицин, Фёдор Яковлевич — начальник политотдела 3-й ударной армии

Литература

• Галицкий К. Н. Годы суровых испытаний. 1941—1944 (записки командарма) — М.: Наука, 1973.
• [militera.lib.ru/memo/russian/beloborodov2/index.html Белобородов А. П. Всегда в бою. — М.: Экономика, 1984.]
• [militera.lib.ru/memo/russian/semenov_gg/index.html Семёнов Г. Г. Наступает ударная. — М.: Воениздат, 1986.]
• [militera.lib.ru/h/efo/index.html Сборник. Операции окружённых сил: Немецкий опыт в России. Историческое исследование. — Вашингтон, Армейский департамент, 1952]

Отрывок, характеризующий Великолукская наступательная операция

И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.