Великая Моравия

Великая Моравия
833 — 907
Столица	Велеград
Преемственность
← Аварский каганат Венгерское княжество → Княжество Чехия →

К:Появились в 833 годуК:Исчезли в 907 году

Великая Моравия (или Великомора́вская держа́ва) — раннефеодальное славянское государство, существовавшее в 822—907 годах на Среднем Дунае. В период наибольшего могущества включало в себя территории современных Венгрии, Словакии, Чехии, а также Малую Польшу, часть Украины и исторической области Силезия. Располагалось на территориях прежде бывших славянских государств Само и Карантании.

Столицей государства, как полагают исследователи, являлся город Велеград. По другим данным, столицей был город Нитра.

Великая Моравия оказала большое влияние на культурное развитие всего славянского мира: на территории этого государства впервые стала использоваться славянская письменность (с 863 года), созданная Кириллом и Мефодием, и впервые в качестве языка христианского вероучения и богослужения стал применяться язык славян — старославянский язык.

Название

Раннефеодальное государство IX века Великая Моравия получило своё название от эпитета «Великая» применительно к Моравии (греч. Μεγάλη Μοραβία), упомянутого в XIII главе сочинения «Об управлении империей», написанного византийским императором Константином Багрянородным около 950 года. Далее в сочинении императора государство именуется без эпитета — «Моравия». Оттуда это название перекочевало в литературные тексты на латыни (лат. Magna Moravia) и старославянском языке. Упомянутый Константином эпитет оправдал себя в период расцвета государства при князе Святополке (правл. 870—894).

В русскоязычных энциклопедиях: БСЭ, СИЭ и БРЭ государство носит название «Великоморавская держава». Современная наука Чехии и Моравии отказалась от термина «Великая Моравия» (чеш. Velká Morava), появившегося в результате ошибочного перевода сочинения византийского императора Константина Багрянородного середины X века. Слово «Великая» указывает на увеличение площади первоначального Моравского княжества после присоединения Нитранского княжества.

Предыстория

Переселение славян

В конце V и в VI вв. на территорию Чехии и Словакии пришло славянское население. Это была земледельческая колонизация почти опустевших земель. Главным занятием славян являлось земледелие и разведение скота, они занимали ранее обжитые территории и расширяли их, выкорчевывая леса. Земледельческая техника славян обеспечивала жизнь и некоторый рост населения. Славяне выращивали пшеницу и просо, а также рожь, горох, чечевицу, коноплю, овощи, собирали дикорастущие плоды. Они разводили в основном рогатый скот, знали обработку дерева, глины, кости и рога, элементарное текстильное производство. Довольно высокого уровня достигла обработка металла. Славяне жили, в основном, в селениях деревенского типа, но по мере истощения почвы, что происходило через 15—20 лет, перемещались на другие участки.

В это время славяне переживали период перехода от родовой организации к военной демократии. Основой ячейки общества являлась община, состоявшая из нескольких семей и насчитывающая 50-60 человек.

Держава Само

В начале VI века в Центральную Европу проникли кочевники авары. Во второй половине столетия они заняли римскую провинцию Паннонию, откуда начали нападения на франков, Византию и славян, с которых брали дань — определённые суммы денег за сохранение мира. Также авары вынуждали славян принимать участие в своих походах. В 623—624 гг. славяне восстали. В восстании принял участие франкский купец из Сенонской области Само. Единственный источник об этих событиях — хроника Фредегара, датируемая приблизительно 660 годом — повествует о поражении аваров и избрании Само вождем славян. В 631 году начался конфликт между Само и франкским королём Дагобертом I. Славяне нанесли поражение франкам и их союзникам лангобардам и алеманнам, вторглись во франкские владения и привлекли на свою сторону князя лужицких сербов Дервана.

Государство Само располагалось частично на территории Чехии и лужицких сербов. Оно представляло собой племенной союз, как оборонявшийся против врагов, так и совершавший грабительские набеги на соседей. По хронике Фредегара, Само правил в течение 35 лет. В настоящее время высказывается мнение, что ядром территории державы Само была Южная Моравия и смежные с ней части Нижней Австрии.

В течение VIII и IX вв. область расселения славян расширилась. Наиболее обжитой стала Южная Моравия, где были созданы укреплённые грады и целые округи. Округа с центром в Микульчицах (en:Mikulčice) стали княжеским центром. Большое значение также приобрела Нитра в Словакии. Между территориями Чехии и Словакии имелся широкий пояс незаселённых земель. В чешской области также возникали укреплённые грады, в частности Пражское укреплённое городище в IX веке. Это свидетельствует о стабилизации заселения территории и дальнейшем развитии производительных сил. Согласно данным археологии, в VII—IX вв. высокого уровня достигло земледелие славян, что обеспечивалось и развитием ремесла, которое к тому времени вышло на европейский уровень. Во время раскопок археологами были обнаружены 24 печи для выплавки стали. В градах развивались кузнечное ремесло и обработка дерева, из которого также строились жилища. Получили распространение бондарное и гончарное производство. Существовало и производство украшений из золота, серебра, стекла, которое было сосредоточено в основных центрах. Украшения и мелкие предметы бытового назначения делались из кости и рога, ткани — из льна, конопли, шерсти. В IX веке развивалось строительное дело. Известно 18 каменных церквей той эпохи.

История

Впервые название Моравия упоминается в западных источниках в 822 году, когда послы мораван, среди других послов славян, прибыли ко двору императора Франкского государства Людовика I Благочестивого.

Первым исторически достоверным правителем Моравского княжества является Моймир I, основатель династии Моймировичей, объединивший под своей властью славянские племена севернее Дуная (в бассейне реки Моравы на части современной Чехии). В 833 году он присоединил к своему государству Нитранское княжество, а в 846 — распространил свою власть на территорию Чехии.

Имея цель крестить Моравию, король Баварии Людовик II Немецкий в 829 году передал земли Моравии под юрисдикцию епископства Пассау. Моймир I поддержал христианских миссионеров, и в 831 году епископ Регинар Пассауский крестил его и всех мораван.

В 846 году Людовик II Немецкий обвинил Моймира в намерении отложиться, вторгся в Моравию, сверг его и поставил новым князем его племянника Ростислава.

Великая Моравия в 846—870 гг.

Людовик II Немецкий считал Ростислава своим вассалом и рассчитывал, что тот будет представлять интересы Восточно-Франкского королевства в Центральной Европе. В то время как Людовик был занят борьбой против своих родственников, Ростислав строил крепости, укрепляя и расширяя своё государство. Он заключил союзы с Болгарским царством и Византией, а с Восточно-Франкским королевством порвал отношения и даже стал предоставлять убежище противникам Людовика (вплоть до его сыновей Карломана и Людовика). В 855 году Людовик вторгся в пределы Великой Моравии и пошёл на крепость Ростислава (наиболее вероятно в сегодняшнем пригороде Братиславы Девине). Мораване не только успешно отразили натиск рати Людовика, но и, преследуя противника, разорили пограничные земли Баварии.

В 858 году Ростислав заключил союз с сыном Людовика II Немецкого Карломаном. В 861 году он поддержал войско Карломана, воевавшего с Людовиком II.

Людовик II Немецкий продолжал угрожать Великой Моравии, заключив союз с болгарами. Стремясь к максимально возможной независимости от восточно-франкского короля, Ростислав изгнал из Великой Моравии баварских священников и отправил послов в Рим с просьбой к папе Николаю I прислать учителей для подготовки собственных священников. Получив отказ папы, Ростислав в 862 году отправил послов в Византию к императору Михаилу III, прося об учителях, священниках или епископе, которые бы заложили в его государстве основу собственного церковного управления. Михаил III удовлетворил эту просьбу Ростислава и послал к мораванам Кирилла и Мефодия. В 864 году Людовик вновь вторгся в Великую Моравию и вынудил Ростислава подчиниться Восточно-Франкскому королевству и допустить возвращение восточно-франкских священников. Однако годом позже Ростислав вновь восстал против Людовика и миссия Кирилла и Мефодия продолжилась. Пробыв в Моравии по 866 год, они организовали независимую от германского епископата славянскую церковь, что способствовало укреплению политической самостоятельности государства. После этого их вызвали в Рим. Там многие считали богослужение на национальных языках «варварских» народов Европы святотатством, однако Папа одобрил миссию Кирилла и Мефодия.

В 870 году Ростислав передал Нитранское княжество своему племяннику Святополку I. Фактически это означало раздел Великой Моравии на две части. И Ростислав, и Святополк были вынуждены обороняться от продолжавшихся вторжений восточно-франкского короля. Святополк предпочёл заключить союз с Людовиком II Немецким, признав его верховенство над Нитранским княжеством. Ростислав попытался убить своего племянника, но тот сумел пленить Ростислава и передал его восточным франкам. Ростислав был осуждён, приговорён к ослеплению и вскоре умер в монастыре, а в Великой Моравии началась борьба за власть.

Великая Моравия в правление Святополка I

На место Ростислава для правления в западной части Великой Моравии Людовик II Немецкий послал своих кандидатов, маркграфов Вильгельма II и Энгельшалька I. Святополк I же, правивший в восточной части, претендовал на власть во всем государстве и отказался соглашаться с восточно-франкским сюзеренитетом. За это немцы заточили Святополка I. Вместо Святополка I князем был избран Славомир. Под его предводительством поднялось народное восстание против власти немцев. Посланное Людовиком для подавления восстания войско было разбито. Людовик организовал второй поход против повстанцев. При этом он освободил Святополка I, справедливо рассчитывая, что тот заинтересован в возвращении себе власти в Великой Моравии. Святополк I пообещал Людовику подавить восстание и даже взялся сам вести немецкое войско. Однако, Славомир признал Святополка I законным князем, и как только немцы дошли до Великой Моравии, Святополк I перешёл на сторону восставших. Немецкое войско снова было разгромлено. В итоге, Святополк I смог стать князем всей Великой Моравии. И, как гласит «Житие Мефодия»: «…князь Святополк доверил заботе Мефодия все храмы во всех городах.»

В последующие годы Святополк I успешно отбивался от нападений немцев. В 874 году между послами Святополка I и Людовика II Немецкого был заключён Форххаймский мир. Святополк формально признал верховенство Людовика и обязался выплачивать Восточно-Франкскому королевству дань.

Замирение с немцами позволило Святополку I заняться расширением своих владений. В 874 году он захватил Блатенское княжество, земли в верхнем течении Вислы и север современной Моравии в окрестностях города Опава. В 880 году к владениям Великой Моравии прибавились Силезия и восток сегодняшней Венгрии в среднем течении Тисы, принадлежавший до того болгарам. С 890 года частью государства Святополка I стали также Богемия (княжество Пржемысловичей) и Лужица. В 882 году Святополк I как союзник восточнофранкского короля Карла III вторгся в земли своих давних врагов, маркграфов Вильгельма II и Энгельшалька I и прогнал их. Те в свою очередь заключили союз с Арнульфом Каринтийским в Паннонии, который настроил болгар против Святополка I. Святополк I разбил болгар и включил в состав своего государства Паннонию — часть территории Арнульфа.

Святополк I умер в 894 году. Завещав своим сыновьям крепить державу и сопротивляться восточным франкам, он разделил державу между сыновьями. Князем Великой Моравии стал его первый сын Моймир II. Второй сын, Святополк II, получил Нитранское княжество. (Возможно, что у Святополка I был ещё один сын — Предслав.)

Венгерское нашествие и упадок Великой Моравии

Уже в следующем 895 году Святополк II, поддерживаемый Арнульфом Каринтийским, восстал против своего старшего брата. Начавшийся конфликт ослабил Великую Моравию, и от неё стали отлагаться пограничные территории. Сюзеренитет Арнульфа признали Богемия и Лузация. Моймир II сумел консолидировать силы. В 898 году он попросил римского папу прислать в Моравию новых священнослужителей, чтобы уменьшить влияние священнослужителей из Баварии. Баварцы, недовольные этим требованием, послали в Великую Моравию войска. Моймир II разбил их и, более того, сумел изловить бунтующего брата. Впрочем, баварцы выручили Святополка II и забрали с собой.

Новая опасность возникла, когда пришли венгры. В 896 году они расселились на малонаселённых землях Великой Моравии вдоль верхнего и среднего течения Тисы, а в 900—901 годах стали переходить Дунай и селиться на правой его стороне.

Когда в 901 году венгры стали совершать набеги на земли Восточно-франкского королевства, германская знать заключила мир с Великой Моравией, а Моймир II помирился с братом, который вернулся на родину. Этот мирный договор также положил конец войне между Великой Моравией и франкским вассалом Богемией, шедшей с 895 года.

В период с 902 по 906 годы Моймир II несколько раз отбивал нападки венгров (иногда с помощью баварских войск). Моймир II и Святополк II предположительно погибли в 907 году в битве при Пресбурге.

Найденные в гнёздовских курганах луннические височные кольца «нитранского типа» свидетельствуют о знакомстве гнёздовских мастеров с великоморавской ювелирной традицией. Находки в Гнёздове колец с гроздевидной подвеской, лучевых височных колеца (рубеж IX—X вв.), ранней гончарной керамики (20—30-е гг. X в.) свидетельствуют о миграции в Верхнее Поднепровье групп славянского населения из Дунайских земель (Моравии).

Великоморавские предгородские агломерации-эмпории — Микульчице (en:Mikulčice), Старе Место близ Угерске-Градиште, Поганско под Бржецлавом, процветавшие на обслуживании Империи каролингов в IX—X веках, практически мгновенно исчезли после изменения экономической ситуации, вызванного вторжением венгров в Х веке, хотя сами они и не были затронуты боевыми действиями.

Культура

Культура Великой Моравии развивалась под сильным влиянием Византии. После того, как папа Римский признал за славянским языком статус литургического и разрешил чтение Евангелия по-славянски во время богослужения, стала активно развиваться литература на этом языке, сначала переводы проповедей, затем и оригинальные сочинения, например, «Проглас» святого Кирилла.

Из архитектурных памятников того периода сохранились лишь фундаменты, выявленные при раскопках в XX веке.

В центральной области Великой Моравии были обнаружены остатки 20 храмов, сооружённых из каменных брусов, а внутри украшенных цветными фресками. Большинство этих построек появилось уже в 1-й пол. IX века, до прихода Кирилло-Мефодиевой миссии... Мефодию, ставшему впоследствии архиепископом Моравским, удалось добиться (в Риме) введения славянской литургии в костёлах Великой Моравии.

— писал академик Йозеф Поулик... Наиболее популярным типом церковной постройки была ротонда. Именно из Великой Моравии распространилась она позднее в Чехию и Польшу, а также в другие славянские государства.

В прикладном искусстве чувствуется арабское и персидское влияние. Очень развитым было ювелирное дело, особенно в изготовлении женских украшений. Секрет тончайшего моравского литья не полностью разгадан и в наши дни. В первой половине IX века преобладал так называемый блатницко-микульчицкий стиль, когда гравированный орнамент комбинировался с чеканкой, высоким рельефом и чернью.

Князья Великоморавской державы

• Моймир I (830—846)
• Ростислав (Растислав) (846—870)
• Святополк I (870—894)
  • Славомир (871), временный правитель
• Моймир II (894—906)

См. также

• История Чехии

Литература

• Róna-Tas, András (1999) Hungarians & Europe in the Early Middle Ages: An Introduction to Early Hungarian History translated by Nicholas Bodoczky, Central European University Press, Budapest, ISBN 963-9116-48-3 ;
• Kirschbaum, Stanislav J. (1996) A History of Slovakia: The Struggle for Survival St. Martin’s Press, New York, pp. 25–28, ISBN 0-312-16125-5 ;
• История культуры славянских народов. В 3-х тт. / Отв. ред. Г. П. Мельников. — М.: ГАСК, 2003. — Т. I: Древность и Средневековье. — 488 с. — ISBN 5-85291-021-X.
• Vepřek, Miroslav. [vffup.upol.cz/wp-content/uploads/2015/11/Miroslav-Vep%C5%99ek-Velk%C3%A1-Morava-a-velkomoravsk%C3%A1-staroslov%C4%9Bn%C5%A1tina.pdf Великая Моравия и старославянский язык Великой Моравии] = Velká Morava a velkomoravská staroslověnština. — Оломоуц: Univerzita Palackého v Olomouci, 2014.

Ссылки

• [www.hrono.info/libris/gudz1_07_1.html Великая Моравия]
• [www.visit-czech.ru/velikayamoraviya Великая Моравия — первое славянское государство на территории Чехии]
• [bse.sci-lib.com/article003873.html Великоморавская держава. Статья БСЭ]

Отрывок, характеризующий Великая Моравия

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».