Велихов, Лев Александрович

Лев Александрович Велихов
Дата рождения:	17 января 1875(1875-01-17)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	после 1940
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Санкт-Петербургский университет
Партия:	Кадеты
Род деятельности:	член Государственной думы IV созыва от города Санкт-Петербурга

Лев Алекса́ндрович Ве́лихов (1875 — после 1940) — русский публицист, общественный деятель и политик, член IV Государственной думы от города Санкт-Петербурга. Участник Февральской революции. В 1920-е годы — профессор Ростовского университета.

Биография

Потомственный дворянин Харьковской губернии. Его отец, Александр Тимофеевич Велихов (1839—1888) был товарищем председателя Общества российских железных дорог и председателем советов Русского и Международного банков.

С детства владел четырьмя иностранными языками, увлекался шахматами. Окончил частную гимназию Гуревича с отличием и юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1901).

Отбыв воинскую повинность, вышел в запас в чине прапорщика конной артиллерии и поступил на службу в Министерство внутренних дел. Был помощником столоначальника и помощником делопроизводителя в хозяйственном департаменте и Главном управлении по делам местного хозяйства, в городском и земском отделениях. В 1906 году перешел в Правительствующий Сенат, где занимал должность помощника обер-секретаря 2-го департамента. Дослужился до чина надворного советника.

В 1904 году вступил в Союз освобождения, а после провозглашения Октябрьского манифеста — в конституционно-демократическую партию. В связи с политической активностью оставил государственную службу и занялся предпринимательством и общественно-политической деятельностью.

Владел типографией, организовал издательство и книжный склад. Основал журналы «Городское дело» и «Земское дело», которые издавал совместно с Д. Д. Протопоповым. Журналы пропагандировали идеи местного самоуправления и современные формы муниципального хозяйства. В 1912 году основал газету «Русская молва». Сотрудничал в газетах «Речь» и «Русские ведомости», либеральных журналах «Русская мысль» и «Московский еженедельник». Автор и издатель многих работ по общеполитическим вопросам, а также статей о состоянии городского самоуправления в западно-европейских странах и о его возможной реформе в России на основании всеобщего избирательного права.

В 1909 году был избран гласным Санкт-Петербургской городской думы, в дальнейшем состоял во многих её комиссиях, а также был членом городской управы. Состоял членом Вольного экономического общества и Русского технического общества, учредил Общество обывателей и избирателей в Санкт-Петербурге. Владел призовой рысистой конюшней.

В 1912 году был избран в члены Государственной думы от города Санкт-Петербурга 1-м съездом городских избирателей. Входил во фракцию кадетов, был секретарем Городской группы. Состоял членом комиссий: финансовой, по городским делам, по военным и морским делам, а также военной (с 1915 года). Входил в Прогрессивный блок. Был масоном, членом ложи «Великого востока народов России».

В сентябре 1913 года участвовал во Всероссийском съезде представителей городов в Киеве.

С началом Первой мировой войны, по прошению, был призван на военную службу и отправлен в действующую армию. Служил фейерверкером в 3-й батарее 1-й артиллерийской бригады Гренадерского корпуса. Участвовал в боях, был контужен, награждён рядом орденов, произведен в прапорщики, а затем в подпоручики. В октябре 1916 года был отозван из действующей армии для участия в работе Думы.

Во время Февральской революции был помощником Петроградского коменданта. По поручению Временного комитета Государственной думы и Временного правительства, в качестве комиссара выезжал в Новгородскую губернию и Одессу для наведения порядка в воинских частях. В Одессе посетил также Сергиевское артиллерийское училище и кадетский корпус. На мартовском съезде кадетов был избран в ЦК партии. Был членом комиссий ВКГД: по избирательному закону и пересмотру Земского и Городового положения, а также военной.

12 апреля 1917 года приветствовал от лица Думы 1-ю маршевую роту ораниенбаумских пулеметчиков, добровольно отправлявшихся на фронт и заявил, что

в случае победы Вильгельма русской свободе конец, и великая русская революция в глазах истории превратится в обыкновенную смуту, доведшую до поражения.

17 июня 1917 года назначен комиссаром ВКГД по Главному управлению Красного Креста. В августе участвовал в Государственном совещании в Москве, а в сентябре был членом Временного совета Российской республики. На съезде кадетской партии в июле 1917 года был выдвинут кандидатом в члены Учредительного собрания. В ноябре того же года был избран в Учредительное собрание от Херсонского округа по кадетскому списку.

После Октябрьской революции выехал в небольшое имение жены, урожденной Красовской, под Ельцом. Опасаясь крестьянских погромов, семья перебралась в Елец, где Велихов читал лекции на кооперативных курсах и в Народном университете. Неоднократно бывал в Москве, где участвовал в заседаниях кадетского ЦК. После взятия Ельца Добровольческой армией, переехал в Новочеркасск, а затем в Ростов-на-Дону. Состоял в Политическом совещании при главнокомандующем генерале Деникине, принимал деятельное участие в работе ОСВАГа — выступал с докладами и лекциями. Был редактором газеты «Донская речь». На Харьковской конференции кадетов 3 ноября 1919 года выступал против блока с монархистами или социалистами и сохранение самостоятельной линии партии, также был против узаконения захвата земель, произведенного крестьянами, и отчуждения земель крупных помещиков.

После поражения Белого движения жил в Новочеркасске. Был профессором Педагогического института, преподавал на хозяйственных курсах и в совпартшколе. С 1921 года был профессором Донского сельскохозяйственного института и Политехнического института, в 1923—1928 годах — профессором Ростовского университета по кафедре политической экономии. Получил степень доктора философии. В сентябре 1923 года на квартире Велихова был произведен обыск, после которого он содержался в Ростовском ГПУ, а затем был отправлен в Москву. На допросах отказался стать агентом-осведомителем. После освобождения вернулся к преподавательской работе в высших учебных заведениях Новочеркасска и Ростова-на-Дону. В 1930 году, по требованию университетского начальства, прошел «советскую чистку», благодаря чему сохранил профессорскую должность. Выступал с лекциями в рабочих центрах Донбасса. В 1928 году опубликовал книгу «Основы городского хозяйства», которая была переведена на английский и французский языки. В 1931—1932 годах подготовил монографии «Экономика коммунально-санитарных предприятий» и «Экономика коммунально-транспортных предприятий», которые не были опубликованы.

В 1937 году получил инвалидность 2-й группы в связи с заболеванием сердца, после чего вышел на пенсию. 21 августа 1938 года был арестован и заключен во внутреннюю тюрьму УНКВД Ростовской области. Обвинялся по 58-й статье УК РСФСР — в том, что был

организатором и руководителем нелегальной организации кадетов в Ростовской области, которая вела активную борьбу против Советской власти путём вредительства, организации кадров для вооруженного восстания против Советской власти и создания террористических групп, для совершения террористических актов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства.

Допрашивался 16 раз, в тюрьме перенес инфаркт. Начальник УНКВД по Ростовской области В. С. Абакумов впоследствии занимал руководящие посты в структурах НКВД—МГБ СССР. С 27 декабря 1939 года дело Велихова рассматривало Особое совещание НКВД. 4 января 1940 года он был доставлен во внутреннюю тюрьму НКВД в Москве. В том же году был приговорен к 8 годам ИТЛ «за контрреволюционную деятельность». По последним сведениям, умер в 1942 году в Березняковском исправительно-трудовом лагере.

Был знаком с известным шахматистом Михаилом Ивановичем Чигориным, воспоминания о котором были напечатаны в сборниках «М. И. Чигорин, его жизнь и творчество» (Москва, 1939) и «М. И. Чигорин, великий русский шахматист» (Москва, 1949). Домовладелец Санкт-Петербурга; его дом оценивался в 200 тысяч рублей.

Главным продолжателем муниципальной традиции Л. А. Велихова в советское время был один из последних представителей профессии гражданских инженеров - Анатолий Михайлович Якшин. Он был, между прочим, юнкером Михайловского инженерного училища. В караул на защиту Зимнего дворца его рота должна была заступать 26 октября 1917 года. После этого он скрывался и едва не был расстрелян. Он был учеником главного инженера Московской городской управы С. С. Шестакова. Работа лучшей ученицы А. М. Якшина, "бабушки российского самоуправления" Татьяны Михайловны Говоренковой над биографией своего учителя побудила её заняться историей практически исчезнувшей у нас профессии гражданских инженеров. Она сначала не могла понять, почему её учитель много раз менял место работы. А потом она поняла, что он просто «заметал следы».

В годы «оттепели» складывалось научное направление, которое можно назвать школой Якшина, и которое получило признание не только в нашей стране, но и в мире. Его ученики учились чувствовать город как живой организм, когда отдельные факты составляют непрерывный процесс эволюции. Но прямо говорить о местном самоуправлении Анатолий Михайлович ни студентам, ни даже своим ученикам и сотрудникам не мог, поэтому ограничивался отдельными рассказами и намёками. К середине 1980-х годов в нашей стране не осталось никого из представителей старой формации муниципальных деятелей.  

В настоящее время жив и продолжает активно работать в ЦНИИП Минстроя России (бывший ЦНИИП градостроительства) только один из учеников А. М. Якшина - Александр Иванович Стрельников. 

Огромную роль в возвращении в научный оборот, в пропаганде и в актуализации научного наследия Л. А. Велихова сыграла именно "бабушка российского самоуправления" - Татьяна Михайловна Говоренкова. В первую очередь это относится к книге: Говорёнкова Т. М. "Читаем Велихова вместе". - М., РИЦ "Муниципальная власть", 1999.

В годы перестройки по инициативе Т. М. Говоренковой был создан Клуб муниципальных деятелей при Конгрессе муниципальных образований Российской Федерации. С 1991 года она была директором Центра «Муниципалитет» в ОАО «Институт развития Москвы». Этого Центра сегодня, к сожалению, уже нет. Сейчас почти все те, кто там работал с Т. М. Говоренковой, занимаются этой проблематикой «в свободное от работы время». В 1995 году она стала сотрудницей упразднённого ныне Департамента местного самоуправления Министерства по делам национальностей Российской Федерации. 

Кстати, сама Т. М. Говоренкова, по её словам, ознакомилась с книгой «Основы городского хозяйства» в 1983 году, когда после смерти своего учителя А. М. Якшина (ученика главного инженера Московской городской управы С. С. Шестакова) обнаружила в его квартире, за порванными обоями, что стена оклеена… работой профессора Велихова, дотоле ей неизвестной. Ведь автор был репрессирован в 30-е годы, поэтому его труды в «Ленинке» ни под каким видом не выдавались. К счастью, тогда же текст удалось восстановить. Впрочем, в т. 9 довоенной («красной») БСЭ небольшая статья о Л. А. Велихове есть, а в . т. 18 той же БСЭ в статье «Город» книги Л. А. Велихова в библиографии фигурировали. 

Место Л. А. Велихова в истории отечественного муниципализма и градоведения указано, в частности, в статьях Ю. Г. Вешнинского: "Развитие градоведческой традиции И. М. Гревса в отечественной науке. Дополненный доклад на научно-практическом семинаре "У истоков отечественного краеведения, городоведения, экскурсоведения Наследие Ивана Михайловича Гревса (1860-1941), М., ИАИ РГГУ, апрель 2011 года". - "Муниципальная власть", 2011, № 5, с. 99-103, "Иван Гревс и градоведческая традиция". Сокращённый вариант статьи. Сайт "Знание-Сила", 2012, "Развитие градоведческой традиции И. М. Гревса в отечественной науке". – «ТЕЛЕΣКОП», 2013, № 2 (98), с. 32-37, "Концепция градоустройства и градоформирующей деятельности в творчестве Татьяны Михайловны Говоренковой и её судьба (о социогуманитарной миссии гражданской инженерии)". - Текст доклада на Международной научной конференции "Silva rerum culturae: viae personaliae. К проблеме становления и развития научных дисциплин гуманитарного профиля", намеченной на 8-10 сентября 2016 года. М., Материалы конференции. Пока на правах рукописи 

Сочинения

• Сравнительная таблица русских политических партий. — СПб., 1906.
• Таблица политических свобод. — СПб., 1906.
• Таблица современных конституций России. — СПб., 1906.
• Теория и практика пропорционального представительства. — СПб., 1907.
• Два греха. Обывательщина. - ГД, 1913, № 19, с.1249.
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003369952#?page=1 Исторический очерк деятельности Императорского С.-Петербургского общества поощрения рысистого коннозаводства, 1861—1911.] — СПб., 1914.
• Сущность и системы пропорциональных выборов. Пг., 1917.
• Опыт муниципальной программы. Материалы для академического курса и перспективных планов городского хозяйства. М.-Л., 1926.
• Основы городского хозяйства. Госиздат, 1928. — Переиздания: Обнинск , 1995, Москва: Наука, 1996.
• "Куда же смысл девался здравый..." Классик отечественного муниципализма в роли стихотворца-сатирика. - "Муниципальная власть", 2001, № 6. - с. 111.
• От опекуна перестают ждать содействие. - "Муниципальная власть", 2011, № 5. - с. 98-99.

Источники

• 4-й созыв Государственной думы: Художественный фототип. альбом с портретами и биографиями. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1913.
• [www.tez-rus.net/ViewGood30332.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]

Отрывок, характеризующий Велихов, Лев Александрович

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.