Велланский, Данило Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Данило Михайлович Велланский
Дата рождения:

11 (22) декабря 1774(1774-12-22)

Место рождения:

Борзна

Дата смерти:

15 (27) марта 1847(1847-03-27) (72 года)

Место смерти:

Москва

Страна:

Российская Империя

Данило Михайлович Велланский (11 [22] декабря 1774, Борзна — 15 [27] марта 1847, Москва) — русский философ, профессор физиологии, пропагандист учения Шеллинга[1][2].



Биография

Велланский, сын кожевника, по прозвищу Кавунник, родился в г. Борзне Черниговской губернии. Поступив в Киевскую духовную академию, Велланский переменил прозвище Кавунник на фамилию Велланский (vaillant). Как лучший воспитанник Духовной академии, он был прислан в Петербург для заграничной командировки; но по обстоятельствам, от него не зависящим, остался в Петербурге, и в 1796 г. поступил в Медицинскую школу, вскоре преобразованную в Медико-хирургическую академию. В 1802 г. Велланский послан за границу для усовершенствования в естественных и медицинских науках.

В Германии, слушая одновременно с Океном лекции Шеллинга и Стеффенса, он увлёкся идеями натурфилософской школы и стал страстным поборником её изучения. Он первый внёс философский стиль этой школы в русскую речь. По возвращении из-за границы Велланский представил Академии диссертацию «De reformatione theoriae medicinae et physicae auspicio philosophiae naturalibus inuente», но никто не решался возражать знатоку учения Шеллинга, несмотря на то, что три раза назначался в конференции публичный диспут. Таким образом, в 1807 году Велланский без диспута была дана ученая степень доктора медицины и хирургии.

Вскоре Велланский получил в Академии кафедру анатомии и физиологии, которую он занимал до 1837 года. Многие из его учеников признавали, что преподавание Велланского (без опытов) было слишком отвлеченно и мало полезно для медиков-практиков; другие считали его даже вредным, так как оно завлекало слушателя в область гипотез, не подтверждаемых явлениями; зато все признавали, что Велланский знал глубоко по своему времени естественные науки и умел возбуждать своим горячим словом в молодых людях охоту мыслить систематически: «Наука, — говаривал Велланский, — не в сборнике сведений, наблюдений, опытов, а в выводе из тех и других общих законов и т. д.».

Один из современников Велланского, д-р Гейне, в некрологе Велланского, напечатанном в «Medizinische Zeitung Russland’s», 1847 г., называет Велланского русским Шеллингом и сожалеет, что Велланский несправедливо и мало оценен русским обществом за свои труды. Из многочисленных его переводов и оригинальных сочинений особенною известностью пользовались «Животный магнетизм» по Клуге — с немецкого, с дополнением переводчика, а также «Физика» (опытная, наблюдательная и умозрительная, 900 стр.). Главные основы её были прочитаны Велланским в 1831 г. в виде публичных лекций, привлекших немногочисленных слушателей, всего 25 человек, но слушателей постоянных, заплативших по 100 рублей.

Физика Велланского довольно оригинально разобрана, одновременно с «Основаниями физики о силах» московского профессора М. Г. Павлова, неизвестным автором, в брошюре под заглавием «Разбор физики г. Велланского и других новейших авторов» (СПб., 1834). Павлов, тоже ученик Шеллинга и Окена, оказывал особенное внимание и уважение Велланский и особенно старался привлечь Велланского к чтению публичных курсов в Москве, об основах натурфилософии, обеспечивая ему вознаграждение по 1000 руб. ассигнациями за лекции.

Последние девять лет жизни Велланский был слепым, но, несмотря на это лишение, не переставал заниматься литературой. Его супруга (урожд. Тон) особенно помогала в литературной работе Велланского и много написала под его диктовку. Одна из рукописей, не пропущенная духовной цензурой, под заглавием «Животный магнетизм и теллуризм» хранится в библиотеке Императорской военно-медицинской академии. Велланскому поставлен по подписке, с высочайшего соизволения, надгробный памятник на Большой Охте, около церкви (интересные воспоминания о Велланском написаны Н. Розановым в «Русском Вестнике» за 1867 г., том 72, стр. 99 — 137).

Сочинения

  • Пролюзия к медицине как основательной науке, 1805
  • Биологическое исследование Природы в творящем и творимом её качестве, содержащее основные начертания всеобщей физиологии, 1812
  • Обозрение главных содержаний философического естествознания, начертанное из сочинений Окена, 1815
  • Опытная, наблюдательная и умозрительная физика, 1831
  • Основное начертание общей и частной физиологии, или физики органического мира, 1836

Напишите отзыв о статье "Велланский, Данило Михайлович"

Примечания

  1. [iph.ras.ru/elib/0582.html Велланский, Данило Михайлович] — статья из Новой философской энциклопедии
  2. [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/158836/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9 Велланский, Данило Михайлович] — статья из Большой советской энциклопедии
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Велланский, Данило Михайлович

Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.