Велодром (Марсель)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Велодром
Оригинальное название

Stade Vélodrome

Местоположение

Марсель, Франция

Заложен

28 апреля 1935

Построен

1937

Открыт

13 июня 1937

Реконструирован

1971, 1983, 1998 и 2014

Архитектор

Анри Плокин, Жан-Пьер Буффи (1998)

Вместимость

67 394 (после реконструкции к Евро-2016)

Домашняя команда

«Олимпик» (Марсель), Тулон

Размеры поля

105×68

Покрытие

натуральное

Сайт

[www.lenouveaustadevelodrome.com/ ouveaustadevelodrome.com]

Координаты: 43°16′11″ с. ш. 5°23′45″ в. д. / 43.269722° с. ш. 5.395833° в. д. / 43.269722; 5.395833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=43.269722&mlon=5.395833&zoom=17 (O)] (Я)К:Стадионы, построенные в 1937 году

«Велодром» (фр. Stade Vélodrome) — стадион в Марселе. Домашний стадион французского футбольного клуба «Олимпик» (Марсель), помимо этого использовался для проведения игр чемпионатов мира 1938 и 1998 годов, чемпионатов Европы 1960, 1984 и 2016 года. Самый большой из клубных футбольных стадионов Франции.

Своим названием ныне исключительно футбольный стадион (кроме футбола на арене «Велодрома» в последние годы проводились только несколько матчей французской регбийной сборной, а также концерты музыкальных исполнителей) обязан тем, что изначально был предназначен не только (и возможно, не столько) для футбола, но также для проведения велосипедных состязаний. Велосипедные дорожки были заменены трибунами только в середине 80-х годов.





История

Строительство стадиона началось в 1933. Скоро, однако, строительство было заморожено, поскольку стало ясно, что начальный проект финансово нереализуем. Перспектива проведения на «Велодроме» матчей футбольного чемпионата мира-38 помогла возобновить строительство в апреле 1935 года, и через 26 месяцев строительство гигантской арены было закончено.

Открытие стадиона состоялось 13 июня 1937 года. На церемонии присутствовало 30 000 зрителей. Церемония включала в себя велосипедные гонки, состязания бегунов, а завершилось товарищеским матчем Олимпик Марсель — Торино, в котором победу одержали хозяева новой арены со счетом 2:1.

В 1938 году на «Велодроме» прошло два матча чемпионата мира, в том числе драматичный полуфинал Италия — Бразилия

Вторая мировая война прервала все спортивные соревнования, и стадион использовался как место парковки сначала французской, затем немецкой, и наконец американской военной техники. Однако, и во время войны стадион несколько раз становился местом проведения футбольных матчей, в частности в 1942, когда команда, представлявшая Францию Виши, проиграла сборной Швейцарии в присутствии 39 000 зрителей.

В 1984 году стадион принял несколько матчей чемпионата Европы, проходившего во Франции. К чемпионату стадион был обновлен, уложено новое поле. Со стадиона была окончательно убраны велосипедные дорожки, что увеличило официальную вместимость до 40 000. Однако, во время знаменитого полуфинала Франция — Португалия, несмотря на официальные цифры, стадион сумел вместить 58 848 зрителей, в итоге увидевших победный гол Мишеля Платини на 119 минуте.

Перед чемпионатом мира 1998 года стадион вновь подвергся серьёзному ремонту. Стадион был серьёзно расширен, несколько трибун полностью перестроено. После перестройки вместимость стадиона увеличилась до 60 000.

Во время чемпионата Европы по футболу 2016 на «Велодроме» будет проведено 7 матчей — 4 матча группового турнира (Англия—Россия, Франция—Албания, Украина—Польша и Исландия—Венгрия), и по одному матчу 1/8, 1/4 и 1/2 финала.

В настоящее время «Велодром» нередко подвергается критике горожан — вызывают недовольство отсутствие козырька над трибунами, плохая акустика и некоторые другие недостатки. Выдвигалось несколько планов перестройки стадиона, однако все они пока остаются планами. Последний, выдвинутый в 2005 году, предполагает возведение крыши, а также расширение трибун до 80 000 мест.

«Велодром» и Олимпик

Уже долгое время «Велодром» служит домашней ареной одного из ведущих клубов Франции — марсельского Олимпика. Однако взаимоотношения стадиона и клуба вовсе не всегда были безоблачными.

«Велодром» был построен на деньги муниципалитета Марселя и до сих пор является его собственностью. Поэтому долгое время владельцы и болельщики Олимпика были настроены враждебно по отношению к «Велодрому»; положение осложнялось тем, что у Олимпика был свой стадион «Айвен» (фр. Stade de Huveaune). Этот стадион болельщики Олимпика безоговорочно считали «своим», потому что он принадлежал Олимпику, и его трибуны строились в начале 20-х на деньги болельщиков. Однако, война положила конец этому конфликту, тем более что Олимпик перестал быть собственником «Айвен».

Однако, в конце 60-х, конфликт вспыхнул с новой силой — причиной стали разногласия тогдашнего руководства клуба и муниципалитета города. В результате президент Леклерк принял решение вновь проводить домашние матчи клуба на «Айвене». Только после, как муниципалитет согласился уделять больше внимания нуждам Олимпика, клуб вновь вернулся на «Велодром».

Параметры стадиона

  • Вместимость — 67 000 (до второй половины 2014 года - 60 031, 1937 год — 30 000, 1971 — 36 000, 1984 — 40 000).
  • Размер поля — 105 x 68 метров.
  • Освещение — 1430 люкс.
  • Средняя посещаемость — 51 600 зрителей (сезон 2003/2004)

Официально рекордная посещаемость на «Велодроме» была зафиксирована 8 апреля 1998 года на игре чемпионата Франции против Пари Сен-Жермен и составила 57 603 зрителя

Местоположение

Стадион расположен в южной части Марселя, приблизительно в 3,5 км от центра города. Почтовый адрес: 25 rue Négresko 13267 MARSEILLE Cedex

Трибуны

1. Tribune Jean Bouin 12 000 мест 9. VIP Public Hall
2. Virage Sud 14 000 мест 10.Mats d’eclairage
3. Tribune Ganay 20 000 мест 11.Locaux Spectacles
4. Virage Nord 14 000 мест 12.Changing Rooms
5. Handicapped Places 258 мест 13.Organization Offices
6. Balcony 1 800 мест (журналисты) 14.TV Studio, Press Conference
7. Executive Boxes 15.Panneaux d’affichages
8. Official Saloon

Трибуны «Велодрома» названы в честь известных граждан Марселя: «Jean Bouin» — в честь атлета Жана Буа, убитого на фронте в сентябре 1914 года. «Victor Ganay» — в честь велосипедиста, умершего во время гонки на парижском стадионе Парк-де-Пренс в 1926. Северную трибуну также называют «Ray Grassi» — по имени боксера, а Южная увековечила память шевалье Розе, спасшего много людских жизней во время эпидемии 1720 года.

Напишите отзыв о статье "Велодром (Марсель)"

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Велодром (Марсель)


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».