Велос I (эсминец)
Велос — эскадренный миноносец греческого флота начала 20-го века.
Содержание
Предыстория
После кратковременной и «странной» греко-турецкой войны 1897 года, были предприняты попытки реорганизации Вооружённых сил. Главным выразителем этой тенденции стал Феотокис, Георгиос. Феотокис стал ПМ Греции 08.12.1905 и сформировал правительство, где морским министром стал Константин Трикупис. Одной из первых акций нового министра стал огромный, для Греции, заказ 8 эсминцев. Первоначально предполагалось разместить заказ всех 8 эсминцев на верфи Yarrow, в Лондоне, бывшей тогда пионером в строительстве эсминцев. То что заказ был разбит на две части и строительство 4-х эсминцев, с характеристиками близкими к английским (типа Тиэлла), было размещено на германской верфи AG Vulcan Stettin, некоторые греческие исследователи объясняют не столько предыдущими заказами флота этой верфи, сколько вмешательством командующего вооружёнными силами наследного принца Константина, который не оставил вне сделки брата своей жены Софии — кайзера Германии Вильгельма II[2].
Строительство
Строительство серии 4 эсминцев (класса Ники) было произведено в период 1905—1906 годов. Корабль получил имя Велос (греч. Βέλος — стрела). Другие корабли класса получили имена Аспис, Докса и Ники.
Балканские войны
3/16 декабря 1912 года, «Велос», в составе греческого флота, ведомого флагманом броненосцем Авероф, под командованием адмирала Кунтуриотиса, принял участие в греческой победе над турецким флотом у Элли.
В последовавшей греческой победе над турецким флотом у Лемноса «Велос» не принял участие, поскольку вместе с «Тиэлла», «Докса» и «Логхи (эсминец)» патрулировал между островами Хиос и Псара[3][4].
24 января (5 февраля) 1913 года, через несколько дней после победы греческого флота при Лемносе, лейтенант Мутусис, Михаил и мичман Морайтинис, Аристидис, находившиеся в Мудрос, остров Лемнос получили приказ произвести воздушную разведку над Дарданеллами, с целью обнаружения расположения отступившего и скрывшегося там турецкого флота. Для этой цели был использован гидроплан, на базе переделанного биплана Farman MF.7. Мутусис — Морайтинис обнаружили турецкий флот в районе базы Нара и, перед уходом из Дараданелл, сбросили на турецкий флот 4 бомбы, правда без серьёзных повреждений для турок[5] Во время обратного полёта, экипаж гидроплана произвел вынужденное приводнение в Эгейском море, по причине проблем с мотором, но был подобран и отбуксирован находившимся поблизости эсминцем «Велос»
[6].
Этот полёт признан первым в мировой истории боевым полётом сотрудничества авиации-флота и ознаменовал рождение первой в мире военно-морской авиации[5][7].
Первая мировая война
В октябре 1916 года корабль был конфискован Антантой, по причине первоначального нейтралитета Греции и был передан французам. Эсминец под французским флагом и с французским экипажем использовался в противолодочном патрулировании между южной Францией и Корсикой. После вступления Греции в войну в июле 1917 года, корабль был возвращён греческому флоту в 1918 году. В октябре 1918 года, вместе с союзным флотом, корабль прошёл через Дарданеллы. Под командование П.Вулгариса, «Велос» стал первым кораблём греческого флота вошедшим в Константинополь. С февраля по июнь 1919 года, корабль находился на Чёрном море, оказывая поддержку белому движению в ходе интервенции Антанты и участвуя в эвакуации греческого населения юга России. В ходе малоазийского похода греческой армии 1919—1922 годов, эсминец был задействован в блокаде побережья Анатолии. По окончанию войны ремонт и модернизация корабля были признаны нецелесообразными Велос был выведен из состава флота в 1926 году и продан на лом.
Наследники
- Велос (эсминец) типа Fletcher.Вошёл в состав флота. Сегодня превращён в музей как символ участия флота в антидиктаторской борьбе и борьбе за демократию
Напишите отзыв о статье "Велос I (эсминец)"
Ссылки
- ↑ [www.hellasarmy.gr/frame.php?id=hn ΙΣΤΟΡΙΑ ΤΩΝ ΕΛΛΗΝΙΚΩΝ ΕΝΟΠΛΩΝ ΔΥΝΑΜΕΩΝ]. Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6DxBgQNm7 Архивировано из первоисточника 26 января 2013].
- ↑ [library.techlink.gr/ptisi/article.asp?mag=2&issue=178&article=4477 ΠΤΗΣΗ 'Αρθρο Τεύχους]. Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6E0KiAXcH Архивировано из первоисточника 28 января 2013].
- ↑ Σόλων Ν. Γρηγοριάδης, Οι Βαλκανικοί Πόλεμοι 1912—1913, εκδ. Φυτράκη 1979, σελ131
- ↑ [omogeneia.ana-mpa.gr/press.php?id=12448 Η δράση των αντιτορπιλικών 'ΑΣΠΙΣ', 'ΛΟΓΧΗ' και 'ΣΦΕΝΔΟΝΗ' κατά τη διάρκεια των Βαλκανικών Πολέμων του 1912-13]. Проверено 13 января 2013. [www.webcitation.org/6E0KhJDbi Архивировано из первоисточника 28 января 2013].
- ↑ 1 2 Boyne Walter J. [books.google.com/books?id=FW_50wm8VnMC&pg=PA66&dq=moutousis%2B1913&lr=&hl=el&cd=1#v=onepage&q=moraitinis&f=false Air Warfare: an International Encyclopedia: A-L]. — ABC-CLIO, 2002. — P. 66, 268. — ISBN 9781576073452.
- ↑ Jon Guttman. [www.historynet.com/air-attack-over-the-dardanelles-sidebar-september-98-aviation-history-feature.htm Air Attack Over the Dardanelles - Sidebar: September '98 Aviation History Feature] (HTM). historynet.com. Проверено 4 мая 2010.
- ↑ [www.haf.gr/en/history/history/history_2.asp History: Balkan Wars] (HTM). Hellenic Air Force. Проверено 3 мая 2010. [www.webcitation.org/69AGTdj3c Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
Отрывок, характеризующий Велос I (эсминец)
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
