Вельяминов, Николай Николаевич

Николай Николаевич Вельяминов
генерал-лейтенант Николай Николаевич Вельяминов
Дата рождения	1822(1822)
Место рождения	Российская империя
Дата смерти	20 октября 1892(1892-10-20)
Место смерти	Москва, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	лейб-гвардии Царскосельский стрелковый батальон, 31-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Польское восстание 1863 года, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святого Станислава 1-й ст. (1866), Орден Святой Анны 1-й ст. (1869), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1873), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1877), Орден Белого Орла (1879).

Николай Николаевич Вельяминов (1822—1892) — российский генерал, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг.

Биография

Родился в 1822 году, сын генерал-лейтенанта Николай Степановича Вельяминова, воспитывался в Пажеском корпусе и 5 августа 1841 года был произведён в прапорщики и определён в лейб-гвардии Преображенский полк, в 1854 году получил чин полковника; 15 августа 1856 года назначен флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству, в 1858 году получил в командование 2-й учебный батальон, в 1859 году — лейб-гвардии Царскосельский стрелковый батальон.

17 апреля 1860 года Вельяминов был произведён в генерал-майоры с назначением в свиту Его Императорского Величества и лейб-гвардии Павловский полк. С этим полком Вельяминов находился в 1863 году в составе войск Виленского военного округа, усмирявших восстание в Польше, и был в деле с мятежниками при с. Рудники. В ноябре того же 1863 года Вельяминов был назначен помощником инспектора стрелковых батальонов, а в июне 1865 года — командующим 31-й пехотной дивизии и командовал ею 14 лет, 16 апреля 1867 г. произведён в генерал-лейтенанты. На этой должности он получил ордена св. Станислава 1-й степени (1866 г.), св. Анны 1-й степени (1869 г., императорская корона к этому ордену была пожалована в 1871 г.) и св. Владимира 2-й степени (1873 г.).

Со своей дивизией, находясь в составе 9-го армейского корпуса генерала барона Криденера Вельяминов принял участие в кампании против турок в 1877—1878 гг. При овладении Никополем 3 и 4 июня Вельяминов начальствовал правым флангом боевого порядка и лично руководил наступлением 121-го пехотного Пензенского полка, выдержанный и меткий огонь которого заставил противника очистить ложементы и открыть путь к восточному редуту крепости, овладение которым принудило турок капитулировать. В день «второй Плевны» (18 июля) на Вельяминова было возложено начальствование над войсками правого фланга (всего 6 пехотных полков, 10 батарей, 2 эскадрона и 1 сотня), долженствовавшими наступать к Плевне через д. Гривицу. Наступление велось двумя колоннами, одной из которых Вельяминов руководил лично. Оно разбилось о Гривицкий редут, окруженный ложементами и упорно оборонявшийся турками в течение целого дня. Несмотря на все мужество наших войск, вдохновляемых личным примером Вельяминова, редут этот остался в руках турок, и на Вельяминова выпала тяжёлая задача вывести из боя части, расстроенные многократно повторявшимися атаками. Только к 11 часам утра следующего дня Вельяминову удалось личными усилиями вытащить из рва редута остатки Архангелогородского полка.

После падения Плевны (28 ноября) часть дивизии Вельяминова вошла в отряд генерал-адъютанта Гурко и, составив правую его колонну (5 батальонов, 12 сотен и 6 орудий), была двинута 13 декабря из Вратешты через гору Умургач за Балканы. На долю колонны Вельяминова выпал наиболее трудный путь. Вельяминов преодолел его и 18 декабря был уже за Балканами, 19-го перевёл войска на позицию у Горного Бугарова, укрепился и 20-го выдержал яростный натиск 15 таборов турок, подходивших на 20 шагов к нашим укреплениям. «Сражение это, — доносил генерал Гурко, — произвело сильное впечатление на турок и поколебало их нравственные силы». Последствием его было падение Софии, очищенной турками без выстрела, несмотря на сильные её укрепления, чем в полной мере достигнута была задача, возложенная на отряд Вельяминова, — составить заслон со стороны Софии для охраны тыла войск, назначенных для атаки Ташкисенской позиции. За это дело Вельяминов 29 декабря 1877 г. был награждён орденом св. Георгия 4-й степени

В воздаяние за оказанную храбрость и распорядительность в деле с Турками при Горном-Бугарове, 19 Декабря 1877 года

Усиленный затем ещё одним полком своей дивизии, Вельяминов получил приказание овладеть г. Сомаковым, который и занял 30 декабря, после боёв у Чумурли и Новосела. Энергично преследуя отступавшего неприятеля, Вельяминов занял 2 января 1878 г. Татар-Базарджик и тотчас двинулся к Филиппополю, на пути к которому имел ряд удачных дел: 3-го — у Адакиоя, 4-го — у Дермендере, где 8 его батальонов выдержали упорный бой с 20 турецкими таборами, не уступив ни пяди, и 5-го у Маркова, когда появление его дивизии довершило разгром армии Сулеймана-паши.

По занятии Филиппополя Вельяминов был назначен исполняющим дела военного губернатора этого города, а затем временно командовал 9-м корпусом. По заключении мира Вельяминов был уволен в 11-месячный отпуск, с отчислением от должности начальника дивизии и награждён орденом Белого Орла (1879 г.); в 1882 г. зачислен в запас гвардейской пехоты, 26 июля 1884 г. произведён в генералы от инфантерии вновь определён на действительную службу с назначением членом Александровского комитета о раненых. В 1888 г. Вельяминов был назначен директором Николаевской Измайловской богадельни (в Москве), где и умер 20 октября 1892 г.

Источники

• Вельяминов, Николай Николаевич // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Милорадович Г. А. Список лиц свиты их величеств с царствования императора Петра I по 1886 год. СПб., 1886
• Список генералам по старшинству на 1886 год. СПб., 1886.

Отрывок, характеризующий Вельяминов, Николай Николаевич

– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.